Рене по прозвищу Резвый - Елена Кондаурова

Но Рене этого допускать не собирался.

— Стойте! — заорал он на жаждущих немедленно исполнить клятву и восстановить справедливость пиратов. — Стойте!!!

Как ни странно, его послушали.

— Не наглей, щенок! — хрипло предупредил его Грешник Марк. — Чего тебе еще?

— А вдруг это не капитан?

— Чего-о?

— А вдруг это не один капитан? — поправился Рене. — Мы же об этом говорили! Откуда мы знаем, кто еще участвовал и у кого хранятся эти проклятые камни? Надо сейчас арестовать всех, пока они спят, а потом разбираться! Иначе мы концов не найдем!

— Молодец! — хлопнул его по плечу Грешник и повернулся к пиратам. — Разделимся, братья!

Пираты разделились на несколько групп, первая и самая большая из которых взяла на себя нейтрализацию вахтенных, после чего отправилась в трюм связывать и затыкать рты спящим товарищам. Еще несколько групп, более мелких, взяли на себя самую сложную работу — одновременно и желательно без лишнего шума взломать двери в каюты капитана, первого помощника, боцмана и казначея. К ним пираты хотели причислить и судового врача, но Рене не позволил, поклявшись, что Жиль здесь ни при чем.

Каракатица как будто ждал их, и если бы на дверь его каюты не навались сразу несколько человек, то он успел бы выбросить злополучный бархатный мешочек с частью камней в окно. Но как раз в этот момент его бывшие товарищи ворвались в каюту и взяли своего капитана прямо с добычей на руках. После этого сомнений в его дальнейшей судьбе ни у кого, и в первую очередь у самого Каракатицы, не возникало.

Его повесили через пару часов, когда рассвело. И благодаря тому, что оставшиеся камни были обнаружены у его первого помощника и у казначея, то висеть ему довелось не в одиночестве, а в большой хорошей компании.

Тела Каракатицы и остальных еще раскачивались на рее (снимать их не торопились в назидание остальным), а пираты уже приступили к выборам нового капитана. Матросы со второго корабля, «Каракатицы», которые не участвовали в бунте, были приглашены в качестве наблюдателей и на казнь, и на выборы, дабы впоследствии могли засвидетельствовать, что все было сделано честь по чести. То есть по закону. Разумеется, все подробности ночного бунта, равно как и примерная стоимость украденных камней, уже передавались из уст в уста. На Рене поглядывали с большим интересом и чуть ли не с суеверным ужасом. И все равно для него было большим потрясением, когда Серж Топор после предложения назвать имя кандидата вытолкнул его на середину пиратского круга.

— Я предлагаю выбрать Резвого и думаю, многие меня поддержат. Потому что, если бы не пацан, Каракатица до сей поры водил бы нас за нос. Кто за?

Пираты начали поднимать руки. Рене закричал в непритворном ужасе.

— Эй, вы чего??? Я же ничего не знаю! Навигацию там и все такое прочее… Я не умею управлять кораблем!!!

— Так, единогласно, — огласил результаты голосования Серж. Повернулся к новому капитану. — Да за каким… тебе знать навигацию и уметь управлять кораблем? Думаешь, без тебя им и поуправлять некому? Возьмешь, вон, да хотя бы Марселя, он несколько лет ходил первым помощником, — Серж ткнул пальцем в сторону смуглого марсельца. — Он и поуправляет. А ты лучше думай о том, как нам из всей истории выпутаться живыми да с прибылью. Все, иди капитань!!!

Глава 8

Все произошедшее казалось Рене страшным сном. Да, камни были теперь у него, и это радовало, но то, что его выбрали капитаном, представлялось скорее грубым издевательством, нежели правдой. После выборов он чувствовал себя так, будто его облили дегтем и вываляли в перьях. Все насмешливо поглядывали на него и отпускали шуточки, стараясь сделать это так, чтобы он услышал. Рене не слишком представлял, что ему теперь делать. На роль капитана Рене никогда не претендовал даже в мыслях. Хотел и мечтал — да, было дело, но всегда понимал, что вряд ли такие мечты исполнятся в ближайшем будущем. А тут вон оно как обернулось.

Наконец он разозлился на всех и вся. Хотелось крикнуть весельчакам, что он, между прочим, на капитанскую должность не напрашивался, сами выбрали. Потом подумал, что не к лицу будущему барону оправдываться перед чернью. Эта мысль успокоила его и напомнила о том, кто он такой. А действительно, чего он так распереживался? В конце концов, он благородный дворянин, практически барон, на плечи которого в самом скором времени ляжет ответственность за слуг, за крестьян и еще за прорву народа, так почему его должно смущать то, что он будет командовать пиратами? Ну и что, что головорезы? Зато какая тренировка. Если справится с этими, то справится с кем угодно.

Кстати, у него ведь есть человек, у которого можно спросить совета. Уж Аламеда точно должен знать, как следует вести себя капитану и что он вообще должен делать. Да и поставить адмирала в известность о том, какие изменения произошли на корабле сегодня ночью, тоже не помешало бы. Приняв решение, Рене быстро сходил на камбуз за едой для Аламеды и отправился выполнять свои привычные утренние обязанности.

Войдя к испанцу, Рене пожелал доброго утра и первым делом осмотрел рану и сменил повязку на ноге адмирала. Потом предложил ему позавтракать.

— Благодарю вас, молодой человек, — с достоинством кивнул адмирал, что, вероятно, следовало считать вежливым поклоном. Он поднялся и сел за стол все с той же безупречной осанкой. — Вы неважно выглядите, — нарочито небрежно заметил он, беря сухарь так, как будто это был по меньшей мере трюфель. — Информация, которую я вчера дал, помешала вам хорошо выспаться?

— Да, господин адмирал, — кивнул Рене. Это было чистой правдой.

Он порылся в кармане и достал оттуда головку Пресвятой Девы, унесенную им из каюты Каракатицы. Впрочем, теперь, наверное, из его собственной каюты.

— Вот, возьмите. К сожалению, она сильно пострадала, но я слышал, как вы молились вчера Пречистой Деве Аточской. Я подумал, что для вас это важно.

Адмирал, отложив сухарь, протянул к кусочку статуэтки дрожащие пальцы.

— Ave Maria… — трясущимися губами забормотал он молитву, ставя головку Пресвятой Девы на стол и опускаясь перед ней на колени.

Рене отвернулся. Вот что значит по-настоящему верующий человек. Такой бы, наверное, ни за что не сбежал из семинарии.

Впрочем, адмирал быстро закончил молиться и поднялся с колен. Рене подозревал, что сделал он это только ради него и скорее всего продолжит, когда тюремщик его покинет.

— Благодарю вас, мой юный друг! — прочувствованно сказал адмирал. — Я этого не забуду!

На это, собственно говоря, Рене и рассчитывал. Он снова зашарил в кармане, извлекая из него черный бархатный мешочек.