Хозяин Древа сего - Павел Виноградов

Дый произнес это торжественно и удовлетворенно. Искоса глянув на него, Варнава увидел довольную улыбку — творец осматривал творение и находил его удачным.

— Дый, а чем тут так несет, помимо твоей бороды? — невинно спросил он.

Действительно, все пронизывал несильный, но настойчивый неприятный запах.

— Сера, — кратко пояснил див. — Здесь же горячие источники везде. За счет них этот оазис и существует, так что приходится с запахом мириться — нету в Древе сем совершенства. Хоть тут и не Древо, в общем-то… Давай-ка, зятек, вниз смотаем. Только мне тебя придется за ручку водить, аки младенца, ибо ничего пока здесь не можешь и не умеешь.

На самом деле Варнава очень даже желал оказаться внизу: интуиция шептала, что там-то все и начнется. Во всяком случае, был уверен, что не даст легко и просто погубить себя в этой противозаконной стране. Конечно, у Дыя там могли оказаться слуги, почище эйнхериев. Но пространства для маневра должно было появиться больше. А еще он сможет использовать нечто, извлеченное им только что из последних слов врага. А именно: ему стала очевидной его уверенность, что ни одно существо, помимо воли хозяев Шамбалы, не может применить здесь свои магические способности. Это было известно всему Ордену, однако, как выяснилось, дело обстояло совсем не так. Некогда Варнава попал к границам этой запретной зоны с помощью написанного неведомым мастером «Трактата о Древе». Его приятель Аслан первым догадался, что Трактат не только разоблачает Шамбалу, но и служит своеобразным ключом к ней — ведь прочитать великую книгу для Продленного значит создать Ветвь, если он того пожелает. Правда, по первому разу ключ этот открыл лишь подступы к горной стране, а дальше шли нагроможденные созидателями ее защитные ужасы. Аслан, тоже один раз побывавший там, где море встречается со скалами и начинается пеший путь в колдовскую долину, в отличие от Варнавы, не наткнулся на стража. Поэтому у него было время на эксперименты, которые неопровержимо доказали, что все его силы Продленного в этом месте вполне действенны. И даже возрастают многократно. Конечно, магическая защита работала, но теперь он был способен преодолеть ее, приложив определенные усилия. И вошел бы в Шамбалу, не появись в тот момент стражи. Они его не заметили, но Аслан счел благоразумным удалиться со всем добытым знанием. Все это он рассказал Варнаве, когда учил пользоваться Трактатом.

Открытие, что Дый понятия не имеет обо всем этом, Варнаву удивило. Но не надолго. Естественно, дивы думали, что взятые ими сюда простые Продленные сохраняют и даже приумножают свои силы исключительно по их воле. У них не мелькало и мысли, что такое может произойти автоматически, ибо были безмерно самоуверенны. Тем не менее, теперь Варнава был равен по силе и Дыю, и прочим дивам, которые превосходили более поздних Продленных в такой же мере, как те превосходили Кратких…

И еще — Варнава все время помнил это — Сунь должен быть где-то рядом. Ловкость старой обезьяны известна во всем Древе, не исключено, что он мог провести владык Шамбалы, и в нужный момент выпрыгнет из ниоткуда, направо и налево разя волшебным посохом. Пока же пытаться вырваться было, пожалуй, рановато — Варнава так до сих пор и не знал, зачем он понадобился хитрому бесу, каковое знание было ему жизненно важно.

…Прервав его размышления, Дый железной рукой обхватил зятя за талию и ринулся с обрыва. Варнава сперва обмер от вони пропитанной дурианом бороды, но тут воздух взвизгнул в ушах, жестоко рванул одежду, всерьез попытался оторвать смрадные волосья от самодовольного Дыева лица. Деревья стремительно приближались, но над самыми кронами див выровнял полет. Они проносились над пространством зеленых листьев, многоцветной россыпью цветочных полян, золотом пшеничных полей. Траектория полета стала плавно снижаться и завершилась на небольшой, поросшей ровной зеленой травкой площадке перед причудливым строением, вновь живо напомнившим Варнаве приснопамятную лавку Бенциона Пайкина. Его уже начинало беспокоить это повторяющееся дежа вю. Перед входом вздымалась одинокая каменная стела непристойного вида.

— Святилище меня, — небрежно махнул туда рукой Дый. — Дозволяю. Отсюда начнем — уж прости деду мелкое тщеславие…

Варнава промолчал, оглядываясь. Вокруг ровного зеленого газона, на котором они стояли, обильно произрастал тропический лес. Он узнал шореи, дальбергии, тик, сандаловое дерево, миробалан, бассию.

— Только не спрашивай, как это все здесь растет, — правильно понял его удивленный взгляд Дый. — тут у меня флора всех поясов. Шесть климатических зон. Думаю, гейзеры с разной силой нагревают почву. А, впрочем, не вдавался, когда я сюда пришел, так тут все и было. И так тому и быть. Пошли.

Сквозь чащу вела ровная просека, наверняка регулярно обновляемая. Лес был пустынен, только мелькали в ветвях большие птицы да маленькие обезьяны. Вскоре между деревьями наметились просветы, в плотном воздухе чащи повеяло влагой. Откуда-то доносились чистые звуки свирели. Через несколько минут они уже стояли на берегу вытекающей из озера большой реки. Свирель зазвучала в полную силу, к ней прибавились веселые женские голоса и смех. Картинка была поистине пасторальной, но чрезмерно пестрой и отчего-то жутковатой. Прежде всего, Варнаву потрясли близко подходившие к реке лесные деревья. Они были усижены сотнями, а, может, тысячами птиц. Аисты, орлы, цапли, попугаи, зимородки сидели совершенно неподвижно, закрыв глаза и повернув клювы к источнику музыки. Особенно много было павлинов, все с развернутыми роскошными хвостами. Казалось, деревья поражены какой-то странной патологией гигантизма цветения. Не оставалось сомнений — пернатые внимательно слушали виртуоза, переливы свирели которого превосходили все, что Варнава слыхивал раньше: блестящего Бёма и завораживающе изящного Паю, домашние концерты Кванца в дуэте с царственным его учеником, и даже платиновую дудку сэра Джеймса Гэлуэя.

Но такой музыки он еще не слышал. Хотя музыканта в свое время видел. В круге десятков бешено пляшущих, воздевая руки, дев, в изломанной позе стоял женоподобный юноша со свирелью. Самой поразительной его чертой была ровно-синяя кожа. В остальном парень был вполне приятен, а играл и вовсе замечательно. Носил он широкие шелковые штаны, канареечные, как у персонажа одной детской книги из Варнавиной Ветви, а обнаженный торс с золотистой волосяной порослью почти скрывала гирлянда огромных цветов. Высокая митра на голове тоже была украшена цветами, павлиньим пером, искрилась цветными камушками, и дивы еще знают, каким добром. Музыкант играл самозабвенно, с отрешенным лицом и закрытыми глазами, а весьма привлекательные девушки в широких ярких юбках, столь же самозабвенно вились вокруг него, как дети вокруг праздничного дерева. Впрочем, не все — одна, со смуглым тонким лицом, очень красивым, в котором проглядывало, однако, нечто змеиное, молча стояла рядом с музыкантом, вперившись в него огромными неподвижными глазами. Девица тоже была унизана цветами и самоцветами, на кончике аккуратного носика матово светила жемчужина, порождавшая не очень приятные физиологические ассоциации…