Иначе жить не стоит - Вера Кетлинская

— Какие высказывались возражения или сомнения? — гнул свое Катенин.

Всю дорогу он мысленно готовился к сегодняшнему разговору. Ни пылкая встреча, ни общие заверения не устраивали его. Он знал уязвимые места проекта, предчувствовал, что крупные специалисты найдут и другие. Авторское самолюбие было удовлетворено сверх ожидания, мозг инженера требовал внимания к существу дела.

Но именно на это Олесов был неспособен.

После нескольких попыток завести разговор по существу Катенин понял, что перед ним милейший представитель той категории работников, которые осуществляют общее руководство, не вникая в технику дела, но стараясь обеспечить себе проверенных консультантов. Стало ясно, что в проекте Олесов прочитал только пояснительную записку. Постепенно выяснилось и то, что он не очень-то кипучий организатор…

Зато среди сотрудников молодого учреждения Катенин быстро почуял нескольких людей, изучивших проект и увлеченных им всерьез. Одни из энтузиастов, совсем еще молодой инженер, вызвался проводить Катенина до гостиницы.

— Меня зовут Голь, такая дикая фамилия, — сказал он, когда они вышли на улицу. — Федор Федорович Голь. Но вы меня зовите просто Федей, меня все так зовут. Мне страшно повезло — кончил институт и сразу попал сюда. Мы как Робинзоны, правда? И я вам хочу сказать: ни на кого не рассчитывайте, Всеволод Сергеевич, а всего добивайтесь порешительней!

Юноша был так симпатичен, что Катенин решился спросить, что такое Олесов и кто тут вообще главный.

— Алымов! — ответил Федя Голь, блеснув глазами. — Он помчался в Донбасс — знаете зачем? Добывать участок угольного пласта для опытных работ! Ах, какой человек! Будь он сегодня на месте, все завертелось бы.

— Он кто, главный инженер?

— Он заместитель Олесова. И даже не инженер. Как ни странно, он работал в наркомате на проверке писем трудящихся… что-то в этом роде. Ему попалось письмо кавалеристов, — вы ведь слыхали, что именно кавалеристы первыми напомнили о статье Ленина?.. Он увлекся, загорелся, сам добился этой комиссии и пошел сюда работать.

— А кто по специальности Олесов?

— Славный дядька, — хмыкнув, ответил Федя и покраснел. — Вы не думайте, я не смеюсь, он именно славный дядька. Впрочем, по специальности горняк. В наркомате был помзавом или замзавом чего-то.

— Я, кажется, не познакомился с главным инженером?..

— А его и не было, — морщась, сообщил Федя. — Назначен Колокольников, из НИИ. Этакий академический барин.

— Кто же в комиссии знающие люди?

Федя расхохотался.

— Вы один! Откуда знающие люди в деле, которого еще нет!

У входа в гостиницу он придержал Катенина за рукав.

— Я с корыстной целью провожать пошел. Вам пока все равно кого… а я вас не подведу! Шахты я знаю, газогенераторные процессы изучил, сейчас изучаю взрывное дело… Всеволод Сергеевич, возьмите меня на опытные работы!

— Вы уверены, что они начнутся скоро?

— Конечно!

Ясная вера Феди Голь окончательно утешила Катенина.

Но в последующие дни утешительного было мало. Повидать Арона не удалось, дома он почти не бывал, его жена приглушенным голосом сказала, что он очень занят в связи с проверкой партдокументов. Помолчав, она еще тише сказала: «У Арона неприятности, вы понимаете?» Катенин знал, конечно, что после убийства Кирова идет проверка рядов партии, что поставлена задача очистить партию от разных оппозиционеров и замаскированных врагов, что в связи с проверкой начались исключения и даже аресты… Но какое это могло иметь отношение к Арону?

Как бы там ни было, поддержка Арона отпала.

Катенин уходил в Углегаз с утра, как на службу. Его встречали радушно, но перепечатка проекта затягивалась, готовые экземпляры понемногу отсылались авторитетным людям, а те неохотно соглашались «между делом» просмотреть их.

Стараясь успокоить нетерпеливого автора, Олесов несколько раз доставал для него машину из наркомата, и Катенин катал Люду по Москве. Люда огорчалась, что почти все театры закрыты, но все-таки накупила билетов на разные спектакли и на два концерта. Однажды, устав от безделья и разочарований, Катенин отказался идти в театр и дал ей в спутники Федю Голь. Потом заволновался: не вздумает ли она кружить голову Феде? Но Люда насмешливо фыркнула:

— Это же детский сад! Щенок с висячими ушами!

И показала, какие бывают у щенят висячие уши.

Мужу она посылала открытки с видами столицы, отца старалась развлечь, а сама откровенно радовалась, что их пребывание в Москве затягивается.

Катенин с надеждой ждал концерта Софроницкого — Люда услышит одного из лучших пианистов страны и потянется к серьезной работе…

— А что мне надеть? — спросила Люда после обеда и начала перебирать платья. — Он, папка, я надену вот это!

Она переоделась за дверцей шкафа и вышла в длинном вечернем платье, которое «на всякий случай» прихватила с собой.

— Оно слишком бальное, Люда, ты не находишь?

— Пустяки, папа. Оно такое чудное! Мне идет, да?

Она крутилась перед отцом, сияя от радости.

В дверь громко постучали, и сразу кто-то нетерпеливо задергал ручку. Люда открыла дверь и отпрянула: не замечая ее, в комнату ворвался очень высокий, худой человек с маленькими сверкающими глазками, устремленными на Катенина. Этот человек шел прямо к Катенину, как завороженный, — он, наверное, столкнул бы Люду с дороги, если бы она сама не отскочила.

— Всеволод Сергеевич Катенин! — провозгласил он и с ходу схватил Катенина своими длинными руками, но не привлек к себе, а отстранил, чтобы разглядеть получше. — Всеволод Сергеевич Катенин! — упоенно повторял он. — Я Алымов.

После долгих рукопожатий он дал усадить себя и закурил, но все это — не сводя с Катенина влюбленного взгляда маленьких глаз, сверкающих из-под набрякших век. Узкое, худое лицо его было некрасиво и странно не соответствовало восторженной, энергической речи.

— Понимаете, уехал на неделю, а тут сразу все завалили! — говорил он, размахивая руками. — Это я послал вам телеграмму, я велел, чтобы в два дня все было перепечатано и разослано и чтоб все прочли быстро. А они, конечно, печатают вразвалочку: сверхурочных испугались! И со спецами всякие церемонии — «пожалуйста» да «будьте любезны»! Воображаю, как вы разозлились! Я уже разгромил все учреждение, говорил со всеми спецами. Заседание будет послезавтра утром!

Люда подошла поближе, смущенная тем, что о ней забыли. Алымов уткнулся в нее тем же сверкающим взглядом и несколько секунд молча разглядывал ее, не понимая, откуда тут взялась молоденькая женщина в слишком нарядном платье.

— Моя дочь Людмила.

Алымов вскочил и долго тряс ее руку, но Люда отлично видела, что он смотрит сквозь нее, как сквозь стекло, что для него сейчас существует только Катенин.

И действительно, выполнив долг вежливости, Алымов сразу вернулся к тому, что его занимало:

— Проект ваш просто замечательный! Я не специалист, но я заставил мне все объяснить, и, по-моему, это превосходно! А вот насчет организации опытов я хотел вас спросить…

И начался разговор, в котором Люда не могла участвовать. Но ей было интересно слушать напористый голос Алымова и рассматривать его некрасивое, худое, нервное лицо. Она с удовольствием представляла себе, как этот неуемный человек «громил учреждение» ради проекта ее отца. Проект попал в надежные руки — вот они, эти руки, длинные, сильные, с нервными пальцами, — пальцы барабанят по столу, теребят папиросу, соединяются и разъединяются, их концы желтоваты от табака.

Катенин тоже приглядывался к человеку, сидевшему в такой стремительной позе, будто вот-вот вскочит и куда-то помчится. Его немного коробило от громкого голоса этого человека, от пренебрежительного слова «спецы», которым Алымов называл почтенных ученых, — Катенин сам был «спецом», только менее авторитетным. Если бы я его встретил независимо от моего проекта, думал Катенин, я бы сказал, что он мне не нравится, в нем есть что-то наигранное. Как обманчиво внешнее впечатление! Ведь вот и Федя Голь, и Арон считают его душой всего дела. Так оно и есть. Он даже не инженер. Но именно он влюблен в эту идею, именно он осуществит мой проект: разгромит все преграды, растормошит всех спецов… и осуществит!

— Знаете, сейчас я впервые поверил, что мой проект будет реализован! — взволнованно признался Катенин.

Люда решила, что пора выступить на сцену самой.

— Папа, я закажу чаю.

— Вот за это спасибо! — воскликнул Алымов. — Я столько сегодня кричал, аж в горле пересохло!

Он грубовато и самодовольно захохотал. Катенин подумал, что напористая грубость Алымова — защитное средство от пренебрежения более знающих, но менее активных людей.

— Мы сегодня идем на концерт, — снова вступила в разговор Люда. — Как жаль, что мы не знали!.. Мы бы вас пригласили с собой.