Победа для Александры - Надежда Семенова

А потом внутри вспыхнул свет. Она откинулась и застонала. В этом стоне растворилось все: невыплаканные слезы, сомнения, былые огорчения, холодная супружеская постель и даже маленькие недоношенные сгустки утраченной жизни. Сашу пронзило сладким упругим теплом, ее лоно благодарно принимало жезл, словно специально выточенный для него.

Она вновь и вновь двигала бедрами, стремясь, чтобы живительный жар проник как можно дальше, согрел ее изнутри. Заполнил томительным ликованием. Всю. Насквозь. Движения усиливались, нарастая оглушительным потоком, прорвать который можно было только криком освобождения. И она закричала. Криком освобожденной птицы, расправившей крылья и взметнувшейся в безумном порыве навстречу огромному, ослепительно прекрасному солнцу.

Темнота, наступившая следом, была влажной и горячей. Простыни пропитались телесным соком, не хватало воздуха. Габриэль, стройный, поджарый, как молодой гончий пес, с еще дрожащим от пережитого оргазма перпендикуляром пениса скользнул к окну и рванул его на себя. Саша с неожиданной нежностью увидела его силуэт на фоне матово серой поверхности Финского залива под темным, непривычно звездным небом.

— Я боялся, что ты будешь жалеть…

Темное лицо со сверкающими белками глаз, Саша поцеловала его в напряженную переносицу. Вставая, она оперлась рукой о его плечо, и в этот момент в ушах прозвучал незнакомый высокий женский голос:

— Ты беременна.

— Что? — Саша охнула и села обратно на диван.

— Что-то не так?

— Н-не знаю. Мне показалось… Ты ничего не натворил?

Габриэль показал глазами на пустую упаковку презерватива.

— Хорошо. Нам надо быть осторожнее. — Саша произнесла это и тут же пожалела. На лицо Габриэля набежала тучка, даже не тучка, мимолетное облако.

— Я постараюсь, — произнес он одними губами.

Глава 28

Крылья, спрятанные в рюкзачок, сапоги-скороходы, замаскированные под обычные кроссовки. Время неслось, ускоряя свой бег.

Саша съездила на каникулы. Провела неделю под бдительным прицелом внимательных глаз свекрови. Евгения Мартыновна накрывала на стол и разглядывала Сашу. С невесткой что-то явно происходило. Сияющие глаза, быстрые движения. Ни следа прежней меланхолии и бледной немощи. Саша просто кипела жизнью и энергией.

Александр не испытывал никаких опасений. Он был доволен Сашиным возвращением и тоже находил, что жена выглядит посвежевшей. В первый же вечер Саша порывисто поцеловала мужа в губы и потянула к себе. Иванов последовал настойчивому зову с некоторой неохотой. Прежняя отстраненная Саша нравилась ему больше. В этой было чересчур много живости. Она отдавалась ему с непонятным ожесточением, даже лихорадкой, словно была не совсем здорова. После нескольких вялых движений маленький дичок поэта вконец увял, и уже никакие, чрезмерные на взгляд Александра, усилия жены не помогли ему хоть чуть-чуть поднять головку. Секса не получилось. Саша странно взглянула на мужа разными глазами и, отвернувшись, спросила:

— Ты меня еще любишь?

— Ты — моя жена, — назидательным тоном ответил поэт, повернулся на другой бок и уснул сном праведника.

Ему снились консервированные томаты в большой пятилитровой банке. Яркие спелые плоды выглядели весьма аппетитно, но горлышко банки оказалось слишком узким. Половину сна брезгливый Иванов озирался в поисках вилки, а другую — пытался подцепить скользкую помидорку растопыренными пальцами. Наконец ему это удалось, но, к великому сожалению, вытянуть руку с зажатым в ней помидором наружу так и не получилось.

Проснувшись, инженер с удовольствием посмеялся над собой, наяву задачка выглядела до легкости несложной, и ему даже стало немного неловко, что во сне он вел себя как примитивный примат. Он разбудил спящую Сашу и принялся в подробностях живописать свой странный сон и свое же к нему отношение. Жена одарила странным, как и вчера, неуютным выражением, поэт жестоко обиделся и ушел спать в зал. Там его и обнаружила утром мама, накрыла пледом и принесла из прихожей запасные тапочки. Скрюченный Иванов согрелся, разогнулся под колючим шерстяным пледом и сквозь дрему подумал, что, в сущности, две женщины в доме — это излишняя, совершенно ненужная в хозяйстве роскошь.

Остаток каникул Саша и Александр передвигались в независимом друг от друга режиме, встречаясь лишь за ужином. Саша ела мало и неохотно, больше рассматривала. На желтоватом фаянсе возвышалась горка голубоватого картофельного пюре и оплывший кривой палец свиной сардельки. Свекровь мерно двигала челюстями, гоняя по лицу недобрые желваки. Иванов добродушно щурился в сторону матери, отвесив нижнюю губу. Порция на его тарелке исчезала с ужасающей скоростью. Саша прихватила вилкой сардельку, намереваясь перетащить ее к мужу. Острые металлические зубья с треском прорвали оболочку и впились в плотный сарделькин бок. Та беззащитно протекла соком. Ощущение живой плоти под вилкой было настолько явным и… отвратительным, что перехватило дыхание. Глубоко в желудке возникла резь, взметнулся соляной столб и выплеснулся в горло острым привкусом взбунтовавшейся желчи. Саша торопливо прикрыла рот рукой и бросилась в ванную.

Головокружительный приступ тошноты закончился так же внезапно, как и начался, Саша тщательно прополоскала рот холодной водой, с облегчением выпрямилась над раковиной и… вздрогнула. Из зеркала прямо на нее смотрела свекровь. Блестевший сквозь ржавчину металл не предвещал ничего хорошего.

— Что скажешь? — скрипучим голосом спросила Евгения Мартыновна.

— Что именно вы хотите услышать? — Саша бесстрашно вытерла губы полотенцем для тела. Свекровь дернулась. Ржавый цвет глаз приобрел кислое, зеленоватое свечение.

— Что с тобой происходит?

Саша испытующе поглядела на мать своего мужа и негромко, словно извиняясь, произнесла:

— Я не люблю вашего сына.

Евгения Мартыновна приподняла надменные брови с уязвленным видом королевы-матери, которой сообщили, что у наследника трона кривые ноги:

— Мне это известно… Мне. Но не Сашеньке. И я не собираюсь с ним откровенничать по этому поводу. И тебе не советую. Что-то еще?

Саша молчала. «Насколько было бы легче, — размышляла она, — если бы Иванов унаследовал от матери решительность и практичность». На побледневших висках свекрови тревожно забились голубые жилки. Женщина сглотнула, ее лицо утратило величественность. Лоб прорезали глубокие морщины. Под глазами пролегли тени. Против воли на мнимо бесстрастном лице отразилось смятение, словно ее железная воля затрепетала перед лицом неизвестной опасности, грозившей сыну. Саша неожиданно для себя посочувствовала этой женщине, вставшей на защиту своего ребенка, как курица, грудью защищающая цыпленка от коршуна. Жаль только, что Саша не чувствовала себя хищницей, а Иванов не был похож на желторотого птенца. Или… был?

— Скорее всего, я беременна…

— Не первый раз, — упрекнула свекровь.

— Да. — Кровь отхлынула от лица, побледневшая Саша облизнула губы острым язычком.

«Прямо как ящерица, — неодобрительно подумала Евгения Мартыновна. — Беременна она! Подумаешь, новость! После двух неудачных беременностей?» Ничего этого женщина вслух не сказала, но под острым взглядом Саше стало неуютно. Не иначе как возомнив себя рентгеном, свекровь буравила тяжелым взглядом плоский Сашин живот.

«На этот раз все по-другому» — подумала Саша и… улыбнулась.

Невестка не только выглядела, но и вела себя необычно. Эдакий сияющий розовый бутон. «Не к добру», — насупилась Евгения Мартыновна. Свекровь прикидывала, в ее полуприкрытых глазах метались торопливые мысли. Иванов-сын тоже появился на свет не сразу, и в своих неудачах Евгения Мартыновна винила Иванова-старшего, субтильного, заикающегося вялого мужичка с вечно потными ладонями и жалким недоразумением вместо мужского достоинства. Правда, Женечка Гольдман слишком себя уважала, чтобы решиться нагулять наследника на стороне… Догадка врезалась в массивный лоб с беспощадностью летящего булыжника. Пожилая женщина дернула рукой, словно стирая не ко времени зародившееся подозрение, и цепко оглядела невестку.

Саша встретила враждебный взгляд спокойной улыбкой и вызывающе огладила руками талию. В воздухе запахло ссорой.

— Кто он? — В круглых птичьих глазах Евгении Мартыновны мелькнул и потух злорадный огонек. Саша не успела понять, к кому он был обращен, к распутной невестке или недотепе сыну. Свекровь быстро взяла себя в руки и придала лицу более приличествующее моменту выражение «отечество в опасности». Теперь она выглядела слегка оплывшей копией монумента Родина-мать. Скорбные складки в уголках рта, надежно сжатые губы, волевой подбородок, которым без опаски можно было колоть орехи. Женщина двинула челюстью: