Рихард Зорге. Джеймс Бонд советской разведки - Борис Соколов

М.И. Иванов пришел в Разведупр в мае 1940 года, после окончания Военной академии и был направлен в японское отделение, где сумел выучить японский язык. Ближе к концу года ему пришлось однажды замещать начальника отделения.

Михаил Иванович вспоминал: "Рабочий день клонился к вечеру. Я сидел в комнате один и, как обычно, закончив текущие дела, изучал материалы агентурной сети. Тревожно зазвонил телефон. Порученец Проскурова распорядился, чтобы я принес "главному" "Личное дело № 1", как мы называли досье Зорге. Через несколько минут я уже был в приемной комдива. 33-летний Проскуров, как всегда, свежевыбритый и бодрый, обычно встречал гостей, поднимаясь из кресла… Вот и тогда комдив вышел из-за стола и, протянув руку, сказал: "Здравствуйте, Михаил Иванович. Звонил товарищ Поскребышев. "Хозяин" интересуется, "что там выдумал ваш немец в Токио"? К ночи ждет моего доклада". Я знал содержание последней шифровки Зорге, где он сообщал первые сведения о практических шагах по сколачиванию пакта между Римом, Берлином и Токио, и что после окончания войны во Франции предстоит переориентация главных сил Германии на восток, против Советского Союза.

Проскуров взял личное дело Зорге и, закончив чтение, неожиданно спросил: "Скажите, капитан Иванов, а вы лично верите Зорге?"… Я об этом думал уже не раз и поэтому сразу ответил: "Да, верю!" Он тут же задал следующий прямой вопрос: "А почему?".

Мне предстояло не просто дать ответ, а фактически поручиться за человека, лично мне не известного… "Я верю Зорге потому, что он информирует нас заранее о событиях, а все его наиболее значительные информации были впоследствии подтверждены жизнью. А это в деятельности разведчика самое главное". Я тут же назвал его упреждающие сообщения, поступившие за предшествующие заключению "Антикоминтерновского пакта" шесть месяцев, о начале войны Японии в Китае в 1937 году, о событиях в Монголии летом 1939 года.

Проскуров перебил меня и сказал: "Верно, товарищ Иванов! Так в большом деле не обманывают. Будем Рихарда защищать".

В тот раз Проскуров вернулся из Кремля уже под утро следующего дня. Принимая из рук комдива личное дело Зорге, я вопросительно посмотрел на него. Но он только развел руками и разрешил идти отдыхать".

Из воспоминаний Иванова можно заключить, что Проскуров верил сообщениям "Рамзая", а Сталин сомневался, по крайней мере, в некоторых. Но в конце концов Сталин Зорге поверил, только Ивана Иосифовича Проскурова это не спасло. Подвело авиационное прошлое. В июле 1940 года генерал-лейтенант авиации Проскуров был снят с поста начальника Разведупра, 27 июня 1941 года, занимая пост командующего ВВС 7-й армии, был арестован по "делу авиаторов", а 28 октября 1941 года расстрелян. В 1954 году Ивана Иосифовича реабилитировали.

Тем временем непрерывная работа на износ основных сотрудников резидентуры давала о себе знать. "В 1940 году у меня начались тяжелые сердечные приступы, — вспоминал Макс Клаузен. — Лечащий врач-немец прописал мне строгий постельный режим. Я без конца получал уколы. Так продолжалось около трех месяцев. Врач посоветовал мне перестать думать о делах фирмы. Но шифровки-то надо было по-прежнему передавать. Тогда я попросил сделать в мастерской моего предприятия нечто вроде подставки, под предлогом того, что с ее помощью я смогу читать в постели. На этой подставке я затем шифровал радиограммы. Как только я заканчивал эту работу, моя жена быстро собирала передатчик и устанавливала его на двух стульях возле кровати. Лежа в ней, я стучал ключом, стоявшим на одном из двух стульев. В эти дни Рихард приносил мне только самые срочные материалы.

Потом мне пришлось для окончательного выздоровления поехать в Хаоне, в горы. Оттуда я дважды в неделю приезжал в Токио, чтобы выходить на связь".

Для приемника и передатчика он покупал только самые обычные радиодетали, которые приобретали рядовые радиолюбители. Его конструкторский талант позволял собирать весьма сложные передатчики, используя подручные средства. Например, ключ он изготовил из деревянной формочки для масла. Даже попытка спросить в магазине телеграфный ключ немедленно привлекла бы внимание шпиков. А чтобы еде-лать передатчик портативным, Макс работал с переменным током.

После каждого выхода в эфир передатчик разбирался. Поэтому его трудно было бы найти в случае неожиданной полицейской проверки, зато в любой момент можно было безопасно отнести его на новое место. Клаузен хранил в различных местах и в различных квартирах заранее подготовленные шасси, на которых в считанные минуты можно было смонтировать недостающие детали и начать работать. Приемник же был настолько малых размеров, что разбирать его не требовалось.

Длина волны, на которую был настроен передатчик, постоянно менялась в диапазоне 39–41 м, что затрудняло пеленгацию. Клаузен также никогда не выходил два раза подряд из одного и того же района Токио. Если шифровка была длинной (однажды за ночь пришлось передать две тысячи слов, что заняло два с половиной часа), то радист прерывал сеанс и переезжал в другое место. Выходы в эфир проводились в самое разное время суток.

В годы Второй мировой войны группе Зорге пришлось более интенсивно, чем прежде, использовать радио, тем более, что возможности курьерской связи уменьшились.

По оценке генерала Уиллоуби, в 1939 году Макс провел 60 сеансов связи, передав около 23 тысяч слов, в 1940 году — также 60 сеансов и 29 тысяч слов, в 1941 году — 21 сеанс и 13 тысяч слов. Получается, что в 1941 году число сеансов связи сократилась, с учетом, что передачи в последний год шли только до октября, примерно в 2,5 раза, а общее количество слов — примерно в 2 раза, что говорит об увеличении длительности сеансов, а значит — и возрастание риска, что японцы смогут запеленговать передатчик.

Однако сам Клаузен утверждал, что в 1939–1941 годах он передавал ежегодно около 40 тысяч слов. Вероятно, и число сеансов в действительности достигало 80—100. По его словам, особенно много сообщений пришлось на 1941 год, когда было много срочной информации, а курьерская связь почти прекратилась.

По данным же из архивов советской разведки, только с середины 1939 года до дня ареста Клаузен передал в Центр свыше 2000 радиограмм. Это число кажется значительно завышенным. Даже если принять на веру утверждение Клаузена о 40 тыс. слов, передаваемых ежегодно, с середины 1939-го по октябрь 1941 года он должен был передать порядка 100 тыс. слов. В этом случае радиограмма в среднем должна была содержать около 50 слов, что представляется слишком низким показателем. Больше доверия вызывают данные Уиллоуби, согласно которым в среднем в радиограмме было около 450–500 слов. Возможно, в Москве каждый блок информации во время сеанса связи числили за отдельную радиограмму. А всего за токийский период Клаузен передал в Центр, по советским данным, более 800 только срочных донесений: об антикоминтерновском пакте между Японией и Германией, о провокациях квантунской армии против Монголии в 1936 и 1939 годах, о группировках японских войск в войне против Китая в 1937 году, о подготовке Германии к нападению 1 сентября 1939 года на Польшу, о начале наступления германских войск во Франции.

Против формальных правил конспирации, Зорге знали все основные члены группы. Макса Клаузена тоже знали все подчиненные Зорге, и он знал всех. Главных членов группы знал и Мияги. Рихард и Мияги приходили в дом к Вукеличу, тем более, что его первая жена была посвящена в работу мужа и иногда ему помогала. В 1940 году, когда Вукелич женился — на японке, эти визиты прекратились. С рядовыми информаторами, правда, встречались только те, кто держал их на связи. Что же касается основных членов группы, то в реальной обстановке того времени избегнуть контактов между ними не было возможности, тем более, что информацию порой приходилось передавать каждые два-три дня.

Сначала с японцами Рихард встречался в ресторанах. Но примерно с 1940 года это стало затруднительно, поскольку беседующие между собой японцы и иностранцы привлекали слишком большое внимание. Тогда Рихард стал встречаться с японцами у себя дома. Впрочем, и без этого Одзаки и Мияги хорошо знали Зорге.

За иностранцами в Японии слишком плотно следили, чтобы они могли на практике пользоваться тайниками или другими традиционными шпионскими каналами связи. Гарантией от разоблачения было лишь то, что Зорге и другие члены группы из числа публичных людей встречались с огромным количеством народа, и контрразведка не могла проверить и проанализировать все подозрительные контакты.

Вот несколько правил конспирации, которые действовали в группе Зорге:

1. Профессиональная деятельность каждого члена разведгруппы не должна была вызывать никаких подозрений.

2. После каждого выхода в эфир исходный текст для кодирования менялся. Несколько позднее в советских резидентурах вообще ввели одноразовые шифроблокноты, что практически исключало возможность дешифровки без шифроблокнота.