Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре - Владимир Малюгин

— Почем смородина? — спрашивал Гайдар.

Мальчуганы наполняли бумажные кульки ягодами и отвечали:

— С вас денег не берем, товарищ командир!

А один из них, оглянувшись по сторонам, спросил:

— У вас тут, товарищ командир, лишней винтовки нет?

— Лишних винтовок на всем белом свете нет, — улыбнулся Гайдар, вспомнив, как когда-то давным-давно ему ответила Мария Валерьяновна.

Но паренек не унимался и, обращаясь снова к Гайдару, попросил:

— Тогда, дяденька, дайте два патрона.

— На что тебе патроны?

— А так… — почесывая затылок, таинственно ответил паренек. — На память…

— На память патронов не дают, — строго сказал Гайдар и сунул пареньку решетчатую оболочку от ручной гранаты и стреляную блестящую гильзу.

— Ну вот, — разочарованно протянул мальчуган. — Что с них толку! Да вы не сомневайтесь, товарищ командир, я для дела…

Паренек, боясь, что ему не верят, полез за пазуху и вынул завернутый в клеенку комсомольский билет.

Гайдар посмотрел мальчугану прямо-прямо в глаза и положил в горячую мальчишечью руку обойму.

Эта обойма от его винтовки, она записана за ним. Он берет на себя ответ за судьбу этой обоймы и уверен, что каждая выпущенная из этих пяти патронов пуля полетит точно в цель, она предназначена для вероломного захватчика, и она найдет его!

…А по дорогам идут и идут гурты колхозного скота, его гонят дальше от линии фронта, гонят на восток. За гуртами тихо бредут беженцы, плачут дети на руках у матерей.

Скорбные, серые лица. И этот плач и крик щемящей болью отзываются в душе, и сердце наливается ненавистью к врагу, беспощадной и беспредельной.

Гайдар не раз глядел смерти в лицо, и снова, как тогда, в далеком огневом 1919 году, будет сражаться с ненавистным врагом здесь, где начиналась его фронтовая юность.

Приехав в Киев, он поселился в гостинице «Континенталь». Отсюда вместе со своими друзьями, военными корреспондентами, он ездил на передовые позиции. Фронт был рядом.

— Я хочу быть не только корреспондентом, но и солдатом, — сказал Гайдар друзьям-журналистам, — я хочу видеть врага в лицо! Сейчас надо больше действовать.

И он начал действовать. Вместе с группой военных журналистов Гайдар поехал на передний край.

Недалеко от Киева он встретился с Иваном Прудниковым, командиром батальона 306‑го стрелкового полка. Прудников — кадровый военный, и рассвет 22 июня 1941 года настиг его на реке Буг в Волынской области. Два дня сдерживал батальон Прудникова бешеные атаки фашистов и отошел только 24 июня.

Прудникову позвонили из штаба полка: «К вам направляется группа военных корреспондентов».

Комбат очень этому удивился и даже буркнул: «Зачем еще корреспондентов на мою голову, когда и так бойцов не хватает, воевать скоро некому будет». Но приказ есть приказ.

Под вечер на командном пункте батальона появился высокий плотный человек в каске, в новой военной гимнастерке без петлиц, на которой поблескивал орден «Знак Почета», и представился:

— Военный корреспондент «Комсомольской правды» — Гайдар.

Видно по всему, что человек приехал бывалый. Пули не боится, сам хочет во всем разобраться. Вот уже узнал, что взвод лейтенанта Бобошко отправляется в ночной поиск, в разведку, и просит взять с собой.

И это удивило комбата — война есть война, и пуля не разбирает, где известный писатель, а где рядовой боец.

— Не стоит рисковать, товарищ Гайдар, — ответил на просьбу Прудников. — Вернутся наши и расскажут. Со всеми подробностями. Тогда и запишете.

— Я, товарищ комбат, могу писать только о том, что сам вижу.

Вместе со взводом Гайдар ушел в ночной поиск. Вернулись утром, привели пленного фашиста, а за ним появился и Гайдар, весь в грязи, с полевой немецкой сумкой и немецким автоматом.

— Вот теперь и записать можно, — довольный операцией, сказал Гайдар и склонился над блокнотом.

Он и словом не обмолвился об операции, но комбату Прудникову доложили: в пути ранило лейтенанта Бобошко, и военный корреспондент вместе с помкомвзводом вел взвод в разведку.

А на рассвете ударила вражеская артиллерия. Начался бой. Эсэсовцы что-то горланили пьяными голосами и шли за танками, строча из автоматов.

По ракете батальон поднялся в контратаку. В рядах шестой роты шел Гайдар. Батальон Прудникова отбил атаку врага. Комбат вместе с Гайдаром переходил из одной хаты в другую. Жителей не было видно. Всюду следы хозяйничанья гитлеровцев — разграбленные хаты, на одной из стен паучий фашистский крест.

Гайдар с потемневшими от гнева глазами говорил:

— Несколько часов похозяйничали, подлецы, а испоганили все…

Это было в районе села Андреевичи на Житомирщине.

Ночью батальон Прудникова отошел в направлении Малина.

Гайдар и комбат ехали на лошадях.

— Эх, товарищ писатель, тоска-то какая! Все на восток и на восток едем. Вот уже и Киев близок, — вдруг заговорил всю дорогу молчавший боец из Омска Петр Кудряшов.

— Не печалься и не падай духом, товарищ, — ответил Гайдар. — Мы скоро вернемся и снова пройдем по этим дорогам. Только уже туда, — и он махнул рукой в ту сторону, куда ушло солнце.

Гайдар пробыл в батальоне Прудникова около недели. Военный корреспондент часто беседовал с бойцами, расспрашивал о житье-бытье, о том, что пишут из дома. Часто видели его и с местными ребятишками.

— Вы даже, Аркадий Петрович, на войне о детях не забываете, — сказал ему как-то комбат.

— А как же иначе. Ребята — они сейчас ребята, а через год-два — это бойцы и тоже будут Родину защищать.

В одном из боев Прудников был контужен и потерял сознание. Позднее комбат узнал, что его, контуженного, вынес с поля боя Гайдар.

Вскоре после отъезда Гайдара комбата тяжело ранило в голову, и он уже отвоевался навсегда — боевой командир стал инвалидом второй группы. Уже позднее, в госпитале, в Чернигове, он прочитал в «Комсомольской правде» очерк «У переправы», в котором рассказывалось о нем и его батальоне.

Да, уж таков был Аркадий Гайдар — он не мог писать о том, что не видел своими глазами.

Вскоре Гайдар поехал в город Канев, чтобы написать о храбрых защитниках железнодорожного моста и поклониться праху великого кобзаря — Тараса Григорьевича Шевченко.

Город уже был окружен с трех сторон, но каневский мост еще оставался нашим. Попасть в Канев днем было рискованно: фашисты обстреливали дорогу. Но Гайдар во что бы то ни стало решил пробраться в город. Машину, в которой он ехал с друзьями-корреспондентами, заметили фашисты и открыли минометный огонь. Тогда Гайдар свернул за железнодорожную насыпь и приказал ехать низиной.

В тот же день Гайдар побывал на Тарасовой горе. Он стоял перед величественным монументом и вслух читал шевченковские строки, выгравированные на гранитной надмогильной плите.

И меня в семье великой,В семье вольной, новой,Не забудьте — помянитеДобрым, тихим словом.

Потом, встретив знакомого товарища из редакции дивизионной газеты, Петра Оскамитного, сказал:

— Напиши, Петро, в свою газету, что мы еще вернемся. Поклонимся великому Тарасу и седому Днепру…

Многое увидел он под Каневом. Вернувшись в Киев, в тринадцатый номер гостиницы «Континенталь», где жили его друзья-корреспонденты, он увлеченно рассказывал о смелых бойцах — о храбром машинисте паровоза, который под обстрелом с воздуха показал дулю чертову мессеру, о пулеметчике, совсем мальчишке, что остался на правом берегу Днепра, возле Канева, и задержал немецких автоматчиков, чтобы успели переправить на понтонах раненых.

— О, они ж, фашисты, не знают еще, что такое советский солдат. Они ж не видели его в ярости. А это будет! Вспомните историю. Кто только Киев не брал, но никто не мог его удержать. Вот и мы с вами еще вернемся в 13‑й номер «Континенталя».

В это была его вера, несокрушимая.

А уж кто-кто, а он-то видел фашистские танки, прорвавшиеся к Днепру на широком участке фронта. И он, военный человек, славу богу, знал, что это значит и, конечно же, глупо тешить себя мыслью, что наши долго продержатся на киевском рубеже. Что ж, война есть война. Но в Киев наши обязательно вернутся!

Гайдар передал по телефону в «Комсомолку» очерк о каневском мосте.

Он рассказал о его защитниках — артиллеристах-зенитчиках, о том, как к местам сражений двигались по мосту машины с войсками, оружием и боеприпасами и как тысячи бомб обрушивались на мост, а тот остался жив и невредим. Свой очерк назвал просто и хорошо — «Мост».

Гайдар писал тогда, в июле 1941 года, об озорном, остром на язык связном Федоре Ефимкине, о строгом старшине Дворникове, о смелых часовых Нестеренко и Курбатове и молчаливом туркмене Бекетове.

Не упомянул лишь о себе. В тот день, когда он ездил на могилу Тараса Шевченко, на мосту образовалась пробка — вывозили раненых, а фашисты, заметив скопление машин, открыли бешеный артиллерийский огонь. Тогда Гайдар сам принялся наводить порядок, и за какие-нибудь полчаса пробка была ликвидирована.