Родичи - Дмитрий Липскеров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А еще генерал подумал о том, что совладельцем украинского ресторана является человек, управляющий государственным телеканалом, в личном досье которого говорится: «Всегда лоялен властям, готов служить верой и правдой тем, кто у кормила, забыв тех, кто выкормил!»
Поди, все столы в кабаке в «жучках»!
Иван Семенович сунул покупку в карман и вышел из ресторана вон. Он не любопытствовал картинкой на дороге, пошел в противоположную сторону, поднял руку и остановил частника…
Генерал «жучков» не боялся, имея в кармане спецустройство, нивелирующее все прослушки.
Вручая белочку жене Маше, Иван Семенович в последний раз подумал о нелепой смерти агента высочайшего класса и решил доживать до пенсии спокойно. «Главное, чтобы виагра в аптеках не перевелась и чтобы башка варила, — решил Бойко. — А то в следующий раз подарю жене вместо бронзы спецустройство!..»
С того дня Иван Семенович работал для видимости, и начальство в лице министра его не тревожило ни звонками, ни вызовами на личную беседу.
Проводя допросы Гурина и слушая одну и ту же песню: «Я ничего не знаю», — Бойко думал о чем-то своем, лишь слегка поморщиваясь, когда Грановский пробивал допрашиваемому жировую прослойку, стараясь достать печень.
Печень он так и не достал, но также забыл достать для подследственного инсулин, отчего как-то ночью Гурин впал в диабетическую кому, а наутро скончался.
Бойко подал рапорт на имя министра, и Грановского убрали.
И так изо дня в день.
Федеральный розыск Ахметзянова ничего не дал, завял потихонечку. Медэксперт с металлическим голосом уволилась, обложив все начальство такими матюгами… После этого женщине аноним вызвал на дом психиатрическую «скорую». Ночью. Гражданину психиатру, принявшему в особом отделении психбольницы медэксперта в прозрачном пеньюаре, полуобнаженная женщина, доведенная до нервного истощения, поведала о произрастании обыкновенной садовой земляники в носах трупов народонаселения города Бологое.
Гражданин психиатр сделал вывод и поставил женщину на легкие работы — собирать коробочки для мармелада, а тоскливыми вечерами запирался с ней в кабинете и выдавал пеньюар вместо больничного халата…
Иван Семенович пил кофе с кусочком лимона, когда затрещал селектор.
— Что там?
— Товарищ генерал, там этого поймали…
— Кого? Ахметзянова?!
— Никак нет! Некую личность, при которой обнаружен рельс с места крушения…
— Зайдите!
Через мгновение в кабинете появился адъютант и пояснил, при каких обстоятельствах произошло задержание.
Молодой человек в капитанском звании, с мордой кровь с молоком, этакий снегирь, рассказал следующее:
— В Завидове его взяли, — и потупился.
— Где?!!
— Ага, — кивнул Снегирь.
— Надеюсь, никого не было?
Капитан молчал.
— Кто?
— Непосредственно Премьер, начальник президентской администрации, ну и там замы и вице… — Снегирь прочистил горло. — Они там по зайцам палили, а тут на них черномазый вылетает, оборванный, да еще с рельсом на плече. Запретная зона и все такое… Хотели мочкануть охранники, да с трудом удержались… А потом Премьер, сам здоровый мужик, знаете, попробовал рельс приподнять, но у него чего-то там с простатой или диски хреново в позвоночнике… В общем, Премьер восхищенно произнес тост: «За здоровье русского мужика!» — но присутствующие заметили, что парниша уж больно черен харей и волосом, на русского не тянет, даже после скрещивания с монголом, скорее чечен-мачичен!
Капитан сделал паузу, налил из графинчика водички в стакан и, держа его двумя пальчиками, опорожнил до дна.
— Дальше! — поторопил генерал.
— Поинтересовались, как зовут, — продолжил Снегирь. — Назвался Арококо…
— Как?
— Арококо. Есть такой стиль — рококо, и если к нему букву А прибавить, то получится имя мачичена! Арококо…
— Может быть, тебя в Пушкинский музей экскурсоводом пристроить? — предложил Иван Семенович, выудил из пустой чашки лимончик и положил в рот. — Искусствовед!.. Что дальше?
— Извините, товарищ генерал-майор! — Снегирь собрался с мыслями. — Тут сам Премьер дедукцию проявил. Спрашивает мачичена: мол, откуда рельс стащил? Тот молчит. А где у нас крушения поездов в последнее время зафиксированы? — спрашивает охрану Второй. И сам отвечает: а нигде, только под Бологое!..
— Где сейчас этот, с рельсом?
— Рельс у него отобрали и экспертизу провели, — доложил Снегирь. — Прав оказался Премьер!.. И как догадался?.,
— Где мачичен твой?!! — заорал Бойко.
— У нас, у нас! — вытянулся капитан.
— Свободен!
Адъютант убрался, а Иван Семенович припомнил лицо Премьера. Откуда Второй узнал о пропаже рельса в Бологом, генерал Бойко размышлять не стал. Он знал.
Надо было допрашивать этого… Арококо… Делать это никак не хотелось. За окном небо висело низко, давление атмосферы также упало, и самочувствие генерала оставляло желать лучшего. Стукала в виске жилка.
Протренькал селектор. Снегирь сообщил, что есть билеты в Большой.
— На что?
— На «Спартак» Хачатуряна. Два штука. Пойдете?
— Ты тоже мачичен?.. Когда?
— В пятницу… Я, товарищ генерал, прибалт… В девятнадцать ноль-ноль спектакль.
— Пойду, — ответил генерал и подумал о том, что к балету равнодушен, но Машенька любит, а он любит Машеньку…
Опять посмотрел в окно, зачем-то стал открывать и закрывать ящики стола. В одном заметил знакомую книжицу Палладия Роговского. Вытащил, без интереса полистал и вдруг обнаружил карандашные пометки в тех местах, где описывались достопримечательности города Рима семнадцатого столетия.
«Арококо» — было начертано графитом на некоторых страничках. Иван Семенович присвистнул. «Ишь ты, — подумал, — связь вырисовывается! Украденный палладий, Палладий Роговский и Арококо, стащивший рельс с места катастрофы или же устроивший катастрофу!!!»
Бойко вдавил до хруста кнопку селектора и приказал краснощекому капитану подавать машину к подъезду.
— Куда поедете? — поинтересовался Снегирь.
— В изолятор. Пусть готовят Арококо к допросу. Найдите Грановского!
— Вы же его выгнали!
— Найти, я сказал!!!
— Так точно…
Генерал Бойко, прикрывшись двумя синими и одной красной мигалками, мчался в изолятор. Откуда-то, то ли из сгустившейся атмосферы, то ли из сфер иных, в него вошла уверенность, что он еще может послужить своему Отечеству и, даже если раскопает чего лишнего, дальше пенсии его не пошлют… Могут пулю между глаз послать!..
Автомобиль влетел в ворота следственного изолятора, чуть не сбив зазевавшегося омоновца.
Самое потрясающее, что в дверях генерала поджидал полковник Грановский, вытянувшийся во фрунт, с отданием чести по-американски, без фуражки. Иван Семенович хотел было сказать, что к пустой голове руки не прикладывают, но, сочтя сие банальностью, просто кивнул полковнику и быстро прошагал через контроль, ощущая за собой горячее дыхание садиста или специалиста, хрен его знает!
— Где?
— В четырнадцатой, — ответил Грановский.
— Там же душно, как в аду!
— Вентилятор установили!
«Ишь, — не без удовольствия заметил про себя Бойко, — наш пострел везде поспел!.. И чего я поговорками?.. Тьфу!..»
— Чай? Кофе? — предложил полковник.
— А кальвадос есть?
— Кальвадос? — оторопел Грановский.
— Шучу.
Однако Грановский не засмеялся, а только улыбнулся на шутку.
— Какой кальвадос предпочитаете? «XO» или двадцатилетний?
Вот гаденыш, опять про себя удивился генерал, знающий только то, что кальвадос алкогольный напиток, и читавший о нем в книге Эриха Марии Ремарка «Три товарища».
— Чай некрепкий! — сказал вслух.
— Пять секунд, — и вышел.
Иван Семенович сел за привинченный стол и включил вентилятор. Струей воздуха разметало его прическу, слегка подлаченную в местах, где волосы были прорежены возрастом. Пришлось вентилятор отключить и дышать спертым воздухом.
Пока Грановский бегал за чаем, Иван Семенович вспомнил про Никифора Боткина, на которого недели две назад делал запрос в Центральный архив, откуда оперативно получил генеалогическое древо хирурга. Из ответа явствовало, что Никифор таки является потомком великого терапевта Боткина, но не прямым, а брата его колено, который из литераторов.
Бойко после допроса решил навестить Никифора непременно, тем более что тот уже шел на поправку и ему разрешали гулять, конечно, в сопровождении медсестры Катерины из Бологого, которую в виде исключения взяли на работу по профилю на полставочки… А говорят, что «жены декабристов» перевелись, подумал генерал. Вот вам пример: медсестричка Катя… А Маша, моя Маша!..
Осточертела эта рука в шурупах, с ненавистью поглядел Бойко на фашистское приветствие. Даже почесаться невозможно, где хочется! Но говорят, аппарат скоро снимут, только дырки останутся…