Сопротивляйся - Мария Летова

Лет с десяти я стремился вырваться из дома родителей на любых условиях. Будь то детский лагерь или поездка к дальним родственникам. Просто я не был домоседом, а Мишаня… он другой.

– Нет, я заберу тебя вечером и верну маме, – говорю ему.

– Мне нравится Люба, – сообщает он, имея в виду супругу моего шурина. – У нее волосы не как у всех…

Да, уж. Она явно из редкой породы. Рыжая максимально.

– Значит, хорошо проведешь время, – отзываюсь я.

Мишаня беспечно смотрит в окно. Водитель забрал его у Оли и доставил мне, пока мне кололи утреннюю порцию антибиотиков в больнице. Я организовал ему день в компании родного дяди. Это было достаточно просто, но не уверен, что смогу злоупотреблять гостеприимством Романова и его супруги в дальнейшем. Думать об этом сейчас я просто не в ресурсе.

Возможно, впервые в жизни не хочу заглядывать в каком-то вопросе дальше этого дня. Я не хочу планировать свои с Олей отношения дальше, чем на двенадцать часов вперед. Не потому, что не вижу картин будущего, а потому что хочу просто взять этот день и ни о чем не думать. Ни о чем, кроме нас.

– Я нарисовал дяде Саше картинку.

– Сам нарисовал? – помогаю Мише выбраться из машины и слежу за тем, чтобы он не сиганул из салона прямо в лужу.

– Да… про то, как мы с ним ловим рыбу…

Жму на звонок входной калитки дома его дяди, неуверенный в том, что Саня хоть раз в жизни держал в руках удочку.

Через решетку калитки вижу, как он появляется из дома в спортивных штанах и футболке. Чтобы не отморозить зад, движется к нам легкой трусцой, обутый в домашние тапки.

– ЗдорОво, – жмет мою руку. – Привет, пельмень, – легонько хлопает Мишаню по плечу.

– Привет, – прошмыгнув в калитку, сын уверенно направляется в дом, шурша своим комбинезоном.

Глядя ему вслед, говорю:

– Заберу его часов в девять.

– Да че уж там, не спеши, – хмыкает Романов.

О моих планах на вечер ему ничего не известно, как и о том, что чуть меньше пяти лет назад из-за того, что после своих армейских “проводов” он одолжил у меня один презерватив, моя семейная жизнь зависла над пропастью, а потом рухнула в нее окончательно. Четкое понимание, что это было неизбежно, молотком лупит по моему сознанию, и все, чего я хочу сейчас – исправить то, что сотворил собственными руками. Мы сотворили. Я и она. В этой упряжке я, твою мать, был не один. Я почти не помню себя в тот год, когда родился Миша, но я всегда возвращался домой, к ним. Даже когда считал, что видеть там меня не хотят. По крайней мере, теперь я знаю, за что мне вынесли приговор.

– До вечера, – направляюсь к машине.

Отъехав от дома Сани, возвращаюсь в город, испытывая смесь предвкушения, возбуждения и потребности. Единственное, чего во мне нет – это сомнений.

Я знаю, чего хочу.

Это одна конкретная женщина и все, что к ней прилагается.

Я хочу этого так, что скручивает нутро. Нихрена не осталось. Ни злости, ни пустоты. Только желание окунуться в то, что мне могут предложить и в то, что могу предложить я. Она знает, что я ее хочу. Я знаю, что она хочет меня, но я не стану спешить. В последние годы я стал охеренно терпеливым, если бы не научился терпению во всем, пришлось бы каждый день разгребать последствия необдуманных поступков.

Принимаю душ и одеваюсь в джинсы и свитер. Полчаса спустя торможу у аптеки по дороге к городскому театру, где покупаю презервативы на всякий случай. Оставляю их в кармане куртки с четким намерением позднее присобачить на холодильник.

В половине пятого, чувствуя себя слегка придурком, подпираю колонну театра. В моих руках букет, рядом со мной пацан лет пятнадцати с букетом поскромнее. На его фоне я выгляжу престарелым дебилом и кривлю губы в кислой усмешке.

– Ладно, – втягиваю в себя холодный, сырой воздух. – Допустим…

Глава 36

Наши дни

Руслан

С непривычки топтаться на открытом воздухе в минус пять становится холодно. Слишком отвык ждать кого-то, на улице или нет, но сейчас ожидание дается легко.

Я знаю, она придет.

– Ф-ф-ф… – дую на замерзшую руку, наблюдая за тем, как у тротуара на проспекте останавливается такси.

Оля выходит из машины и захлопывает дверь, придерживая рукой ворот серой шубы. Пока пересекает площадь, острое чувство дежавю во мне смешивается с пониманием, что мне не нужны воспоминания “юности”. Все это было слишком давно, и это было другое. С тех пор утекло до хрена воды, но одно осталось неизменным – она бы не пришла сюда, если бы я не был ей нужен.

Ее походка, как и всегда, чертовски плавная, как и все ее движения. Это генетика? Если так, то от очень дальних родственников, потому что в своей семье она одна такая. Уникальная. Во всем. Она будто одна из них, а будто сама по себе. Так было всегда. Именно поэтому меня всегда так корежило оттого, что в семье никто и никогда не оценивал ее достижений по достоинству. Родители все принимали, как данность. Она окончила университет с красным дипломом, и гордилась этим за них всех. Как пазл в моей башке складывается картинка. Мишаня редко остается у ее родителей, потому что она не хочет, чтобы он зависал там, где его будут любить меньше, чем он заслуживает.

От этого открытия меня корежит сейчас.

Когда она оказывается рядом, я с трудом беру себя в руки.

Несмотря на двухметровые иголки, которыми она обзавелась за эти годы, вижу перед собой все ту же нежную кожу, полные губы и серые глаза, в которых до хрена вызовов всем и вся, но я знаю, что за этим панцирем моя Оля. Нежная, доверчивая и любящая.

Любимая…

Я и сам был не лучше их.

Твою мать. Какое же я дерьмо.

Боясь, что от цветочных ножек останется труха, передаю ей букет, хрипло говоря:

– Привет.

Глядя на меня из-под ресниц, она забирает цветы. Смотрит на меня, облизнув губы, и этот жест колючим импульсом кусает яйца. Желание прижать ее к себе гложет как никогда. Прижать и сказать, что я всему миру сверну шею, если она об этом попросит. Но ведь она никогда не просила. Почти никогда и ни о чем.

– Привет… – осматривается, опуская глаза на цветы.

Ее волосы распущены и переброшены на одно плечо, на губах