Август - Тимофей Круглов

Саня Гильмутдинов, когда-то бывший Анчаровым, прижился в Костроме, даже в Псков, где заранее приготовил он себе базу для будущей жизни в России, не поехал. Глаша окончила университет и устроилась на работу на областное телевидение. Правда, скоро ей пришлось уйти в декретный отпуск, ожидались близнецы — мальчики, как и мечтал Саня. Но счастливым отцом Анчаров побыть пока так и не успел. Устроившись заместителем начальника службы безопасности в один из местных банков, он жил с Глафирой тихо и счастливо. Не узнать было в летающем как на крыльях, веселом, жизнерадостном мужике сдержанного, почерневшего от жизни и жизненного опыта ветерана постперестроечных войн и конфликтов.

Однажды утром, по дороге на работу, Анчаров стал свидетелем похищения девушки прямо на оживленной улице рядом с его домом. Когда Саша вмешался, решив сначала, что это местные пьяные отморозки решили силком затащить в машину понравившуюся им девушку, в него, из стоящего рядом микроавтобуса, выпустили очередь из автомата. Только тогда, уже тяжело раненный, Анчаров достал служебный пистолет и задержал бандитов своим огнем до приезда милиции. Врачи боролись за его жизнь уже месяц, Глаша, несмотря на огромный живот, металась между больницей и ближайшим храмом — вымаливала у Господа чудо.

Муравьев, он же Тульев теперь, открыл в Подмосковье частную турбазу на месте заброшенного заводского пионерского лагеря. Дело пошло неожиданно хорошо, быстро образовалась солидная клиентура. Нашелся и компаньон, инвестировавший в бизнес немалую сумму денег. Даша занималась пиаром и рекламой, чем тоже помогла раскрутить с нуля начатое дело. Проект становился настолько лакомым куском, что компаньон решил выкинуть Толяна из бизнеса. Однако, ни угрозы, ни мошенничество не сработали в привычной рейдерской схеме. Тогда компаньон похитил Дашу, решив, что уж тут-то бывший рижский омоновец, демонстративно не обращавшийся и раньше к помощи закона, не выдержит и подпишет все документы без лишнего шума. Да и не думал компаньон причинять вреда Дарье, попугать думал Толяна и только. Да и попросили могущественные люди из Москвы приструнить невесть откуда взявшегося «человечка».

Толян вычислил место, где держали Дашу и, так уж получилось, с боем освободил ее, перебив стороживших Дашу двух охранников компаньона, которых тому подогнали опять же из Москвы. На стрельбу выехал по тревоге взвод местного ОМОНа. Несмотря на то, что раненый Толян сразу по прибытии омоновцев вышел к ним без оружия, с поднятыми руками, опираясь на целую и невредимую жену, омоновцы открыли по обоим огонь на поражение. Дарью списали потом на убитых Толей охранников. А сам он, якобы, оказал ОМОНу вооруженное сопротивление.

Как рассказал автору со значением Кирилл Плещеев, проживающий теперь вместе с супругой Машей недалеко от моего дома на даче в Вырице: командир омоновцев, расстрелявших Толяна с Дашей, был хорошим приятелем генерала ФСБ Щербатого, упоминавшегося уже мельком на страницах нашего повествования.

Автор, в свою очередь, познакомил Кирилла со своим вырицким соседом Ивановым, так и не дождавшимся в гости старых друзей.

У Иванова, неожиданно быстро сделавшего политическую карьеру в новой России, начались проблемы со здоровьем. Сначала он все больше проводил времени в Москве. Но видно перешел неугомонный Иванов дорогу кому-то из старожилов Садового кольца, не иначе. Много сил отнимало не само дело — работать он любил и умел. Изматывала непрестанная борьба за выживание со старыми московскими кадрами — ветеранами МИДа ельцинского призыва. Валерий Алексеевич приехал отдохнуть в Вырицу, много работал дома, и сердце однажды не выдержало, так и нашла его жена Катя — без сознания, упавшего головой на письменный стол, перед окном, открытым в летнее погожее утро.

Часть третья

Небо и земля

От автора

Название нашего дачного поселка — Вырица — по одной из версий происходит от древнего славянского слова вырей. У Даля: вырей, ирица какой-то сказочный, загадочный край, земной рай, теплые страны; волшебное царство, перелетная птица летит в вырей.

Такая вот жизнь у нас в раю. А жить все равно надо. Пусть даже, в Россию каждый год вместе с летом приходит август.

Я обиделся на судьбу. Да что там, где-то в глубине души я даже робко пытался спорить с Богом:

— За что, Господи? Почему ты так рано забираешь самых дорогих мне людей? Я знаю, что у Тебя им лучше, чем в самом распрекрасном земном раю, но все же, Господи, спаси и помилуй! Ведь не только сами для себя жили они, ведь и наши души согревались рядом с ними! Нам-то теперь одиноко, Господи!

Я отчаялся и закрыл на ключ свой кабинет. Закрыл от себя письменный стол, на котором лежала распечатка начатой новой книги. А ключ выкинул в высокую, по пояс, траву за забором, как хрустальным боем осыпанную утренней росой…

На высоком берегу Оредежа, сидя на корне сосны, из последних сил цеплявшейся за песок, чтобы не упасть с обрыва прямо в реку, я накрыл поминальный стол. Бутылку водки принес, пару свежих огурцов, мясистый помидор, кроваво сверкнувший под солнцем сочной мякотью на разрезе. Половинку черного «Столового» хлеба в нарезке аккуратно разложил на льняной салфетке, стащенной по дороге на речку со столика на веранде. Белорусского сала соленого кусок настрогал неровными ломтями. Ожесточенно, со скрежетом, свернул винтовую головку с литровой, успевшей согреться, бутыли.

— Тимофей Иваныч, ты что это празднуешь с утра пораньше? Одному, не многовато ли будет? — раздался за спиной веселый, чуть надтреснутый голос.

Я обернулся недовольно, кого это черти носят в такую рань? Сам я ночь не спал. А это кто ж? Передо мною высился во весь свой немалый рост Кирилл. Он был в зазелененных травой старых джинсах, в мятой рубашке с оторванными на круглом брюшке пуговицами; за спиной видавший виды солдатский вещмешок советского образца, в руках удочка. Послышался шорох и тихий всплеск осыпавшегося в речку с обрыва песка, — показалась сначала аккуратная чернявая головка Маши, а затем и она сама вскарабкалась на высокий берег, потрясла торжествующе пластиковым мешком, в котором трепыхался улов, и поздоровалась:

— Доброе утро, Тимофей Иванович! Никак, для нас скатерть-самобранку раскинули?

— Да какое к лешему, «доброе»! — я едва удержался от грубого слова. — Стакан у меня один, из одного будете?

— Да мы после рыбалки даже из горла могём, — хохотнул отставной полковник, привычно развязал вещмешок и вытащил из его недр алюминиевую кружку и пластиковый стаканчик.

Мы помолчали, устраиваясь поудобнее вокруг салфетки с закуской. Я щедро разлил грамм по сто пятьдесят в разнокалиберную посуду.

Августовское щедрое солнце начинало уже припекать, несмотря на ранний час. Птицы, еще недавно заливавшиеся в лесочке на той стороне Оредежа, притихли. Запахло разогретой смолой от шершавого ствола огромной сосны, накренившейся слегка в сторону реки; от палисадника чьей-то дачи, стоящей на берегу, потянуло едва уловимым ароматом цветов.

— Помянем ребят? — Кирилл как воды напился из своей большой кружки. Не крякнул, не выдохнул. Просто выпил до дна и помолчал.

Выпил и я свой стакан. Машенька в два приема одолела свою порцию, виновато улыбнулась и захрустела огурчиком, присаливая его прямо в руке.

Разговаривать не хотелось. Кирилл повздыхал, повздыхал да и потянулся к бутылке, разлил, не спрашиваясь, еще по столько же. И только потом как-то буднично и почти равнодушно поставил меня в известность:

— Говорят, Петров нашелся.

— Тело нашли? — встрепенулся я, скривившись от боли под лопаткой, пронзившей сердце.

— Господь с вами, Тимофей Иванович, — перекрестилась испуганно Маша. — Живой он! Живой!

— Три человека из девяти членов экипажа спаслись, — Кирилл вытер платком вспотевшую седую плешь, ладонью смахнул внезапный пот, крупными каплями проступивший на бровях. — Места дикие, пока их нашли туземцы какие-то, пока сообщили властям — хорошо хоть, не съели!

— Не может быть… Не может быть, — твердил я, как заведенный, одно и тоже, не зная, что делать со стаканом в задрожавшей руке.

— На все воля Божья! — философски протянул полковник и чокнулся со мной своей кружкой. Маша тоже аккуратно прикоснулась к нашей посуде своим мятым пластиковым стаканчиком, так сжав его, что водка перелилась через край и выплеснулась на землю. — Люсе-то, какая радость, какая радость!

Глава первая

За все надо платить. Трудным выдался год 2009 от Рождества Христова. Да и нынешний, 2010-й, начинался нелегко. И не в кризисе дело, хотя и он спутал многие планы. Тяжело выздоравливал после ранения в легкое Анчаров, тяжело было Глаше нянчиться с близнецами и долго не встававшим с постели мужем. Хорошо хоть, деньги еще оставались, да и банк не уволил Сашу, сослуживцы поднимали на ноги, обеспечивали дорогостоящую реабилитацию. Люся и Даша тоже помогали родителям — росли крепкими, капризничали мало, как будто всё понимали груднички — надо терпеть.