Легион Безголовый - Сергей Костин

К нашему дружному коллективу любопытство неподдельное. Мало кто из сотрудников восьмого отделения знает, чем мы с Машкой занимаемся. Отдел как-никак секретный. По кабинетам ходят холодящие душу истории, что мы с Баобабовой выкапываем для научных опытов покойников, препарируем особо несговорчивых преступников и даже, что совсем невероятно, ничего не делаем, а только занимаем кабинет, чтобы его не захватили коммерческие структуры.

— А тебя, Пономарев, мама здороваться не учила?

— Так ведь уже вроде… — растерянно оглядываюсь на напарницу. Машка трясет головой, подбадривая. Капитан не девушка, лишнее “здрасте” не помешает.

Здороваюсь. По-простому. Без всяких там сюсюканий. Можно сказать, по-мужски. Протягиваю для рукопожатия руку. Угробов сначала отзывается на этот чисто дружеский жест, но потом резко отдергивает руку:

— Я с нарушителями трудовой дисциплины не панибратствую.

— Это когда мы… — настроение Баобабовой портится. Она пытается подтянуть капитана поближе к себе за грудки, но Угробов умело ставит блок и уходит от контакта.

— А вот позвольте бумагу из управления огласить.

Капитан вытаскивает из кармана мятую бумажку. Обступившие нас зрители затихают, не желая пропустить ни единого слова. Ясно ведь, бумага из управления, а не из того помещения, откуда только что капитан появился. Перед тем как зачитать важный государственный документ, Угробов обводит узкий коридор пристальным взглядом справедливого, но очень сурового начальника.

— Разрешите доложить всем присутствующим кое-какие цифры. В то время, когда сотрудники так называемого отдела “Пи” прохлаждаются на улице, — Угробов торжественно трясет бумагой, — мы не сидим без дела. Что и отмечено в поступившей из управления статистике. За прошедшую неделю нашим отделением проведена огромная и где-то даже титаническая работа по охране правопорядка. Задержано преступных банд — шесть, предотвращено разбойных нападений — восемь, выявлено расхитителей частной и коммерческой собственности — один. А также арестовано свыше пятисот других не менее опасных воров в законе. — Угробов с трудом переводит дыхание. — Про мелких хулиганов даже не говорю. Пачками свозим со всего района. Одним словом, работы в отделении непочатый край. Все трудятся, никто на рабочих местах не спит, по коридорам ради любопытства не шляется.

Народ одобрительно соглашается со справедливыми показателями, озвученными капитаном.

— А в это время двое наших товарищей… — Многозначительная пауза. — Двое наших не самых лучших товарищей бьют баклуши, прикрываясь служебными делами. Подождите, прапорщик Баобабо-ва, у вас еще будет время высказаться. Послушайте, что пишут мне из управления! Только одна фраза. Сейчас… Вот! “…Обнаружены в пикантном состоянии, сидящими на взлетно-посадочной полосе…” Как вам такой заворот? Или вот это место. “…Вступили в дерзкие пререкания с генералом, обозвав его старым козлом…”, простите за вырванный текст.

Бывалые опера и молодые следователи, свидетели и несостоявшиеся нарушители и даже инспекторша по делам несовершеннолетних вместе с подопечными ошарашенно ахают. Все и без опубликования в центральной прессе законов знают, что за “старых козлов” обычно отвечают по полной программе.

— Не так все было, товарищ капитан.

— Верю, лейтенант, охотно верю, — соглашается Угробов. — Все было гораздо хуже. Генерал зря напраслину не напишет. Факты подтвердятся, удостоверятся, общество вынесет законные порицания. А пока вынужден объявить вам служебный арест. Из кабинета своего ни шагу без разрешения. В крайнем случае, без прокурорского постановления. Воду и хлеб принесем. Охрану поставим. Родственников оповестим. Диван для отдыха можете взять из приемной.

Замечаю, как среди толпы мстительно улыбается секретарша Лидочка. Это значит, что дивана нам не видать, как свободного доступа на улицы нашего района.

— Попрошу всех разойтись по рабочим местам, — обращается капитан к сотрудникам и просто присутствующим. Естественно, никто не спешит по кабинетам. Все ждут, чем ответит отдел “Пи” на наглые заявления руководства. Угробов, видя такое дело, говорит: “Хорошо”, вытаскивает из-под мышки любимый пистолет и делает два предупредительных выстрела в потолок.

Паника овладевает присутствующими. Кто-то, кто поумней, падает на пол. Но большинство с визгом и криками “Убивают!” расходятся по указанным капитаном местам. Лишь заместители Угробова да секретарша Лидочка с папкой для приказов, привыкшие к выходкам сурового капитана, удаляются гордо, но быстро.

Угробов, украдкой оглядывая опустевший коридор, делает вид, что рассматривает стертый линолеум:

— Надеюсь, вы понимаете, что я вынужден был это сделать?

Баобабова, делая вид, что рассматривает давно и плохо покрашенную стену, отвечает сквозь зубы. Благо сделать это легко, двух зубов нет:

— Не первый год в прапорщиках, товарищ капитан. Если для галочки нужно, мы потерпим.

Что-то в линолеуме капитану не нравится, он наклоняется и отдирает кусок:

— Но под арестом все равно посидите. Когда все утихнет, тогда к работе и приступите.

— Нам бояться нечего, — Машка отколупывает ногтем кусок штукатурки.

Угробов сворачивает непонравившийся кусок линолеума в рулон, взваливает на плечо и, уходя, на всякий случай пугает:

— Как говорил мой наставник, майор Шевченко, я тебя, Баобабова, на работу принял, я же тебя, прапорщик, и уволю. Сидеть, ждать и не высовываться.

Провожаем взглядами капитана, который, пошатываясь, направляется к завхозу разбираться по поводу разодранного линолеума. Такая у него должность — со всякой грязью дело иметь.

В нашем кабинете, не сговариваясь, прилипаем к окну. Временное заключение на рабочем месте вызывает острое желание выйти на улицу, пройтись по городу, купить мороженое. Но угробовские приказы не обсуждаются.

За окном тот же пейзаж, что и всегда. Городская свалка перерабатывает многотонные горы мусора. Бульдозеры раскатывают по холмам из отходов. Бродячие собачки устраивают несанкционированные брачные ритуалы. Дворники близлежащих домов вывозят на оцинкованных детских тазиках продукты человеческой цивилизации.

— Туристы в космос летают, а на окраины прогресс не спешит, — комментирует Баобабова неблагодарный труд дворников. — Я два года назад, когда под прикрытием в банде дворников работала, предложила им тазики на колеса поставить. От детских использованных колясок. Производительность повышается в пять раз. Не оценили, сказали, что с жиру беснуюсь.

— Бывает. — Мне, признаться честно, житейские проблемы местных дворников неинтересны. Со своими бы разобраться. Того и гляди на улицы патрулировать пошлют или в архив, дырки в сданных делах сверлить.

Сажусь за свой стол. Лениво перебираю папки с входящими делами.

— Лесик, да брось ты текучку, — загадочно прищуривается Баобабова, присаживаясь на край стола. — У меня предложение, от которого не откажется ни один здравомыслящий старший лейтенант.

Машка вытаскивает из внутреннего кармана небольшую, с пол-ладони фляжку. На глазок определяю, вещь старинная, дорогая, объемом не более кофейной чашки.

— Во-первых, мы все еще на службе, а во-вторых, ты же знаешь…

— Знаю, Лесик. Я все про твои принципы знаю. Я тоже никогда и ни при каких обстоятельствах. Но сегодня особый день. Нервный. Оскорбительный, можно сказать. И мы, как сотрудники нервного и незаслуженно оскорбленного отдела, просто обязаны сгладить негативные моменты дня.

Еще не соглашаюсь, но уже не отказываюсь. В словах напарницы есть правильное зерно. Рассматриваю фляжку, пытаюсь ногтем выковырять блестящий камушек. Машка отбирает старинную вещь.

— Сломаешь. От прабабки досталась. А ей, в свою очередь, от ее прабабки. И никогда не открывалась. Потому что нужды не было. А вот сегодня есть она, нужда. Лесик, давай, а? В жизни все надо попробовать. Вон и в книжках все нормальные старшие лейтенанты постоянно напиваются, и в кино. Я в газете криминальной читала, что если опер не пьет, то милицейская среда выжмет его из себя по каплям. Ты посмотри вокруг. Чем мы хуже людей? Нажрутся всякой дряни и подвиги совершают.

— Я — ненормальный старший лейтенант.

Но Баобабова возражений не принимает. Зубами срывает с пробки сургучную печать, с трудом отвинчивает прикипевшую пробку. Параллельно рассказывает историю своего генеалогического древа.

— У меня все прабабки Баобабовыми были. Это У нас наследственное. И все Отчизне служили. Кто У барина в личной охране, кто в охранке царской, кто в ЧК нечисть по подвалам глушил. А я вот с тобой, Лесик, в “Подозрительной информации” молодость проживаю.

— Лысая была?

— Кто? — Машка чуть не роняет фляжку.

— Прабабка твоя. Тоже лысая? У вас же все наследственное.

— Лесик, только без далеко идущих размышлений. Не нравится моя прическа, так и скажи. Отращу волосы и буду, как все дуры, с патлами ходить. И каждый преступник, вступивший со мной в неравный и смертельный бой, будет иметь возможность намотать мои шелковые косы на свой преступный кулак, тем самым лишая меня возможности адекватно противодействовать. Ты этого хочешь?