Большая книга ужасов . 37 - Елена Усачева

— Тише ты! — прошипела Таня, но было уже поздно. Снизу слышались голоса, но после воплей Кожиной все стихло. — Идем!

— Куда? — От страха Олёнка окончательно потерялась. Ей вдруг совсем расхотелось двигаться. Она пятилась, надеясь спиной нащупать стену и присесть около нее. Но вместо этого нога у нее встретила пустоту, уронив хозяйку со ступенек.

Узкий коридор вздрогнул от визга. Кудряшова заткнула уши — эхо норовило ее оглушить. Как только она прижала ладони к ушам, ей послышался отдаленный шорох и шелест, сквозь который шипящей нотой прорывался тоненький голосок.

Таня убрала руки. В нескольких шагах от нее, внизу, плакала Кожина.

Таня снова прижала ладони к ушам. Она явно слышала чей-то разговор.

— Замолчи! — крикнула она в темноту, и Олёнка, всхлипнув, задержала дыхание. — Ожич! Ты?

Она пыталась что-нибудь еще расслышать, но по коридору, как насмешка, все еще носилось эхо плача.

— Ой, я ногу подвернула, — пожаловалась Олёнка.

— Подожди меня здесь, я сейчас.

— Не оставляй меня! — завизжала Олёнка. Коридор дрогнул, заставив воздух заколыхаться.

Странно, они так орут, что даже слепой услышит. Насколько вперед ушли мальчишки? Они же не глухие! Услышали, вернулись посмотреть, кто за ними идет. По мозгам надавали. Вряд ли в их планы входило, что за ними будут следить. Но впереди тишина и пустота. Словно и нет там никого. И никого не было. Как же не было? А Сарымай куда подевался? Вошел, лоскутков навешал, чтобы задобрить местных духов, и… пропал? Таня сама видела, как Ромка с Макс Максом за дверь нырнули. Их тут сразу сожрали и следов не оставили?

Темнота начала давить. Таня по стеночке обошла рыдающую Олёнку.

— Никто тебя не оставляет! Я только спущусь немного вниз, посмотрю наших.

— Я боюсь! — выла Кожина. — Здесь страшно!

— Ничего тут нет. Чего ты как маленькая?

Судя по звукам, Тане удалось миновать одноклассницу. Олёнка захлебывалась слезами, сама себе жалуясь, какая она несчастная, как ее не любят и какая жестокая Рапунцель.

— Я скоро, — пробормотала себе под нос Кудряшова. Для себя это сказала, не для Кожиной. Той уже ни до кого дела не было. Всхлипывала где-то неподалеку, бормотала, икала.

Таня осторожно, держась рукой за стенку, ощупывая ногой каждую ступеньку, сползала в непроглядную тьму. Вдруг с воздухом что-то произошло. Он сжался, волной дохнув на Кудряшову. Таня остановилась. От подкатывающего страха заложило уши. И снова она стала слышать шипящее перешептывание. Как тогда, когда зажимала уши руками, спасаясь от воплей Кожиной.

За спиной послышался писк. Казалось, темнота сама испугалась неожиданных звуков. Неожиданных, но все же очень знакомых.

Это был сигнал Таниного телефона. Он бисером катился сверху, звал к себе, требовал внимания, ждал, что подойдут. Странным показалось не то, что в этом подвале был прием. Пропал Олёнкин голос. Она больше не плакала, не звала, не жаловалась на судьбу. Судя по тому, как легко несся звонок, между телефоном и Кудряшовой была пустота.

Таня попятилась и чуть не повторила полет по ступенькам, который уже совершила Олёнка. Но любое повторение — это уже не смешно. Поэтому Кудряшова удержалась за стену и в который раз услышала голоса. Рядом, два шага сделать. Она и сделала эти два шага, поначалу не заметив, что видит и стену, и свою растопыренную пятерню, и даже ступеньки. А еще через пару шагов она стала различать голоса. Макс Макса можно было узнать, даже если ангина насмерть убьет его голос — он говорил с напором.

— Я тебя по стенке размажу, если ты опять вспомнишь своих духов, — зло выкрикивал Макс Макс.

— Не размажешь, — Ожич говорил легко и весело, словно злые слова одноклассника предназначались не ему.

— С чего такая уверенность? Мне двинуть тебе ничего не стоит. Жаловаться побежишь?

— Сегодня ты меня не тронешь. А разговор будет. Приметы сходятся.

— Ну все!

Таня чуть выглянула за угол. Около ног мальчишек валялся фонарик, он светил на стоптанные кеды Сарымая. Носились в желтом луче пылинки. Ноги Макса терялись во тьме. Свет фонаря бил в стену, отсветом выхватывая Макс Макса выше коленей. Освещение делало его зловещим монстром, готовым сожрать Ожича. Но виделось это только Тане. Сарымай и не думал пугаться. Он оттолкнул от себя одноклассника, и Макс Макс от легкого этого движения отклонился сильно назад, ударился спиной о противоположную стену.

— Ничего я не делал! — Ожич переступил с ноги на ногу, невольно пиная фонарик, так что теперь стала видна та стена, к которой прислонился Макс Макс. Веселые пылинки принялись танцевать с удвоенной силой, оседая на кедах. А потом они собрались в световую дорожку, которая холодной ленивой волной поползла от стены на…

Таня завизжала и только потом поняла, что она увидела. Это была змея. Большая. Серая. С темными пятнами. Голова приподнята над плитами пола. Черные глаза нехорошо круглились в желтоватом свете фонаря.

Фонарь снова дернулся — Сарымай поднял его, ударив светом по Таниным глазам.

— Оглушила, — проворчал Макс Макс.

— Там змея!

Свет фонарика упал на пол, облизал потертые камни, пробежался по щелям.

— Нет никого, — Сарымай специально долго светил вниз, чтобы у Тани не возникло сомнения. — Убежала.

— Ну вы и идиоты! — устало выпрямился Макс Макс. — Змея у них убежала! Еще скажи, что улетела на голубом вертолете. Ты-то зачем сюда приперлась?

— За тем же, за чем и ты! — Кудряшова никогда не терялась перед Макс Максом. Пускай его другие боятся и любят. Ей на него было плевать. — Где Разоренов?

— Вперед пошел, сейчас вернется. Ты одна?

— С Кожиной. Но она, наверное, обратно ушла.

— Цирк! — Макс Макс сунул руки в карманы, несколько раз перекатился с пятки на носок, демонстрируя крайнюю степень раздражения. — Один фокусы показывает, другая номер со змеями, а третья исчезает. Сговорились?

— Дурак ты, Максимихин. — Ожич огляделся, свет фонарика пробежался по стенам.

— Я-то дурак, но морду тебе разобью, если ты не перестанешь с духами своими бегать.

Теперь Ожич осматривал щели между полом и стенами.

— С духами не бегают, с духами общаются, — проворчал он.

— А со змеями танцуют, — съязвил Макс Макс. — Ты чего там ищешь? Не было ничего! Этой дуре теперь везде будут змеи мерещиться. А еще мыши. — И он в упор глянул на Таню.

Кудряшова замерла, слишком ярко представив, что произойдет, если она увидит мышь. Это будет конец света. Змею еще терпеть можно, но не мышь. Тем более, когда так болит голова!

— Пока все собирались, — будто сам себе говорил Ожич, продолжая изучать пол, — Эдик мне рассказал, что раньше было принято в крестьянских домах держать прирученную змею. Она мышей гоняла.

— А кошки? — прошептала Таня. Сил терпеть боль не было, она потянула за резиночку, освобождая волосы.

— Кошки змей не любили. Поэтому, когда домовой пытался прогнать змею, он превращался в кошку.

— Черную? — Коса ленивой волной распадалась на пряди. По голове забегали мурашки, возвращая кровь занемевшим клеточкам.

— Что ты делаешь? — В голосе Макс Макса послышалась тревога.

— Волосы распускаю, голова очень болит. — Таня пятерней пошевелила свою гриву.

От этого простого движения воздух вокруг снова колыхнулся.

— А где Разоренов-то? — Таня быстро приходила в себя. Хватит стоять на месте, пора уже что-то делать!

— Щаз придет, — Макс Макс достал из кармана комок из тряпичных ленточек. — Ты представляешь, этот крендель в войну решил поиграть с местными привидениями. — Брезгливо поморщившись, он бросил тряпки на пол. — Чтобы нам веселее было.

— Зря снял, духи обидятся. — Ожич светил фонариком дальше по коридору.

— Нет никаких духов, кроме тебя! — снова стал заводиться Макс Макс.

— Они забрали Зернову. Они водили тебя по городу. — От напряжения Сарымай забывал вставлять свое любимое «однако».

— Это ты все подстроил! Договорился с Хазатовым…

— Тихо очень. Ромка не возвращается. — Для Сарымая возмущения Макс Мака были всего лишь внешним шумом. Назойливым, но безопасным.

Таня насторожилась. А ведь Олёнка не обязательно пошла обратно. Не слышно было, чтобы Кожина вставала. Да и в темноте она далеко не ушла бы. Так бы и сидела, рыдая, сопли рукавом вытирала. Ее просто в какой-то момент перестало быть слышно. Как будто она пропала…

— Может, он тоже наверх поднялся? — предположила она. Очень не хотелось верить в то, что они снова начали терять друг друга. Нет, только не это!

— Какое наверх, если он туда пошел? — Макс Макс вырвал у Ожича фонарик и посветил в темноту хода.

Как только свет перестал освещать Кудряшову и вокруг нее опять сомкнулась тьма, по ногам потянуло сквозняком. От навалившейся тревоги она начала переминаться с ноги на ногу, ожидая, что наступит… на что-то живое.