Священная Римская империя. История союза европейских государств от зарождения до распада - Фридрих Хеер

с королем Сицилии Манфредом - единокровным братом короля Конрада IV, который умер в 1254 г. Манфред пал в сражении при Беневенто, а трое его сыновей томились от тридцати до сорока лет в строгом заключении у Анжуйской династии. Сын короля Конрада - молодой Конрадин пошел из Швабии на Рим, был избран римлянами сенатором, попал в плен Карла Анжуйского и 29 октября 1268 г. вместе со своим другом Фридрихом Австрийским был обезглавлен в Неаполе.

Площадь в Неаполе, перед мрачными и гнетущими зданиями которой последний из Гогенштауфенов встретил свою смерть путем казни, существует в наши дни так же, как и тогда. На этом месте революционное папство, крестовые походы которого с целью десакрализации империи начались при Григории VII, создало прецедент, который подготовил путь для десакрализации всех европейских священных монархий. Казни английских и французских королей (в ходе английских и французских революций) выделяются во время правления пап, так как казнь стоит обособленно и сильно отличается от убийства или даже цареубийства. Так, в то время как папа в качестве vicarious Christi «уничтожал» императора как vicarious Dei и vicarious Christi, из этого наместничества возникло еще одно.

Папская власть восторжествовала в империи Гогенштауфенов и сыграла свою роль в искоренении «позорного рода». Она царила в «христианской Европе», наводненной от Италии до Прованса, от Франции до Рейна, а вскоре также и в Богемии сектантами и другими врагами Римской церкви. Даже Рим редко был безопасен для проживания в нем папы римского хоть какое-то время. Духовные ресурсы папской власти были перенапряжены, истощены и отвлекались на пропаганду и крестовые походы против политических врагов папы.

Между 1250 и 1273 гг. Священная Римская империя была погружена в междуцарствие - «ужасное время без императора». Кандидаты выдвигались, но им не удавалось завоевать признание: Вильгельм Голландский (выбранный однажды антикоролем Конрада IV), Ричард Корнуэльский - брат Генриха III Английского, король Альфонсо Ученый. Италия тоже погрузилась в феодальные междоусобицы с гибеллинами и гвельфами, конфликтовавшими в городах и сельской местности, убивая и ставя вне закона друг друга и навешивая на себя ярлыки сторонников императора или папы, смотря по ситуации.

Кризис империи и кризис церкви было ужасно тяжело пережить. В Германии и Италии XII в. горький опыт стимулировал думающих людей изучать философию и богословие всемирной истории. Эти авторы, размышлявшие о прогрессе и упадке, сознательно или бессознательно поднимают для нас зеркало истории своей эпохи - эпохи, которая видела взлет и угасание империи, упадок и подъем церкви.

Тайные водовороты этого исторического мышления достигли Фридриха Гегеля, когда он, в свою очередь, размышлял над всемирной историей в последние дни Священной Римской империи, и они вновь возникают (некоторые из них поддаются четкому определению) в его философии. В Средние века это движение достигает своего пика в мышлении двух современников - Майстера Экхарта (1260-1327) и Данте (1265-1321). В конце XII в. оно сосредоточивается в Иоахиме Флорском, который в качестве исходного положения выдвинул приход «царствия» Третьей империи Святого Духа, в которой старая Священная Римская империя и старая папская церковь будут побеждены.

Появление таких личностей, как Руперт из Дёйца, Гуго Сен-Викторский, Ансельм Хафельбергский, Оттон Фрейзингский, Хильдегарда Бингенская, Экберт из Шёнау, Герхох Рейхерсбергский и, наконец, Иоахим Флорский, является беспрецедентным феноменом до тех пор, пока мы не достигнем небывалого изобилия последних дней империи - эпохи Гёте, Шеллинга, Гегеля и Гёльдерлина.

Немецкие ученые и богословы XII в., размышлявшие о значении всемирной истории, много рассуждали на разные темы. Они истолковывали всемирную историю как раскрытие Троицы (Руперт из Дёйца - самый первый пример этого). Они боролись с идеей прогресса: был ли прогресс постоянным возрождением - renovatio imperii - постоянным возвращением к тем же истокам и героическому началу или же есть развитие из этих истоков, которое превосходит то, что есть прошлое, и делает обновление чем-то большим, чем просто зло, греховная и еретическая практика, которую осуждают папские энциклики (вплоть до XIX в. и после него) как сущее? Существовал ли подлинный novus ordo, или должны были быть новые монашеские ордена, которые в настоящее время распространяются в церкви, реконструируемой монахами?

Глубокий пессимизм, такой, какой до сих пор держит в своих тисках немецкую набожность и духовность, наполнял немецких богословов XII в., когда они размышляли над судьбами империи и церкви. В восьмой, «апокалиптической» книге своей Historia de duabus civitatibus (двух городов - Христа и Антихриста) Оттон Фрейзингский обращает внимание на то, что тексты, которые он относил к «ослаблению» regnum, истолковываются другими с таким же напором применительно к Римской епархии. Оттон, епископ империи, ставит перед собой серьезный вопрос: где справедливость в большом конфликте между императором и церковью? Как такое может быть, вопрошает он, что упадок империи так тесно связан с возвышением церкви?

Всемирная летопись Оттона заканчивается на глубоко пессимистичной ноте. Но он дожил до того, чтобы увидеть начало восхождения к власти своего племянника Фридриха I, и в своих Gesta Frederici («Деяния Фридриха») приветствует его как короля и будущего императора, несущего мир, прирожденного миротворца, того, кто несет вселенский мир. «Оттон Фрейзингский умер в период иллюзорного блеска этой новой благодати в первые годы правления Барбароссы. Если бы он прожил еще несколько лет, скажем, до пятидесятилетнего возраста, он, вероятно, понял бы, что его оптимизм и воодушевление... по поводу дарований и энергии его племянника были ошибочными» (Вернер Каэги).

Эта внезапная смена настроения невероятно характерна для немцев: за глубоким пессимизмом (всякий, кто читает Оттона Фрейзингского внимательно, заметит его оттенки на каждой странице) следуют усилие увидеть свет и сильное желание приветствовать восходящую в политике личность как спасительного вождя. Мы встречаем этот феномен в эру Бисмарка и - на более низком уровне - примерно в 1933 г. Оттон Фрейзингский был цистерцианцем, имперским епископом и сыном Бабенбергского герцога в Fsterreich Его надежды и страхи по поводу тлеющего конфликта между королем, императором и папской церковью, который тянулся уже несколько поколений, были искренними. Они проистекали из беспокойства, которое ощущал человек, который знал, что у него есть обязательства перед обоими партнерами и что они становятся друг для друга смертельными врагами.

Ансельм Хафельбергский имел личные впечатления об империи, Риме, Восточном Риме, языческих землях на Востоке (которые только теперь начали колонизироваться премонстрантами) и о старом юге - стране, до краев наполненной культурой. В качестве посла императора Лотаря он поехал в Византию в 1135 г. и там вступил в диспут с Никетасом, митрополитом Никомедийским, о богословских различиях между двумя церквями. Духовное богатство и уверенность в себе, которые он