Двойник для шута - Виктория Угрюмова

Безукоризненно одетые, подтянутые, прелестные, как бабочки, пажи по двое-трое стояли у каждой колонны, возле каждого стола. Все они владели двумя-тремя языками, и у иностранных гостей не было проблем с любой мелочью, начиная от непринужденной беседы и заканчивая желанием отведать редкого блюда.

Толпы людей, ожидающих выхода повелителя Великого Роана и его невесты, более всего напоминали яркий цветник, поражающий взгляд. Здесь были государи почти всех сопредельных стран: короли Альворана, Энфилда и Самааны; князь Окванги и фейллах Ойнаа; Великий герцог Аммелорда — брат тамошнего короля; послы Лотэра, прибывшие только накануне ночью; юный маркграф Инарский, получивший этот титул сразу после смерти отца; маркграф дер-Науру; наместники Ашкелона, Эйды и Анамура. А также бесчисленные посольства государств Ходевенского континента: Йида, Мары, Эстергома, Уды, Донги и Эмдена, с которыми были давно налажены торговые и дружеские связи.

Гвардейцы Аластера выделялись на их фоне своими верными доспехами и тяжелым вооружением, но выглядело это не неуместно, а скорее пышно.

Наконец, здесь присутствовал глава роанской церкви — Великий эмперадор со своими приближенными. Именно ему предстояло провести брачную церемонию и соединить императора и его невесту священными узами. Для этой цели в зале был выстроен белый ониксовый алтарь, убранный самыми простыми, полевыми цветами.

Эмперадор был сравнительно молод, не старше сорока, мил и кроток. В отличие от большинства своих иноземных собратьев он считал неуместным и недостойным вмешиваться в светские дела империи, справедливо полагая, что на одно только врачевание душ может уйти вся жизнь. Это отношение являлось традиционным и глубоко укоренившимся в сознании роанских церковников. Даже чрезмерная роскошь, окружавшая их, в империи воспринималась как должное, ибо в Великом Роане вообще никто не бедствовал.

Герцог Дембийский распрощался с Шовеленом и покинул его, чтобы занять место в свадебной процессии. А граф отыскал племянника и вместе с ним поспешил примкнуть к свите короля Лодовика Альворанского, которому пока еще служил.

Наконец, царственный и великолепный церемониймейстер — весь в зеленом шелке и атласе, в изумрудах и хризолитах, удивительно шедших к его благородным сединам и зеленым глазам, — трижды ударил в пол своим длинным жезлом и возвестил:

— Император Великого Роана, Ортон Первый Агилольфинг! Принцесса Лотэра, Арианна, дочь Майнингенов!

И они вошли рука об руку, сопровождаемые небольшой свитой.

И император, и принцесса были ослепительны. Белые одежды из переливающегося шелка тихо шелестели при каждом движении. И платье Арианны, и костюм Ортона были украшены минимумом драгоценных камней ярко-алого цвета — рубинами и гиацинтами. Голову императора венчала парадная корона Агилольфингов, представляющая собой золотое изображение дракона, распростершего крылья. На принцессе была изящная кружевная шапочка из драгоценного металла, усыпанная рубинами и алмазами. Шесть самых красивых юношей, отбиравшихся по всей империи, несли белоснежную мантию Ортона Агилольфинга, сотканную из шерсти горных львов, перьев и тончайшего шелка; шесть прелестных девушек поддерживали шлейф свадебного платья Арианны — легкий и прозрачный, словно паутинка в сверкающей росе бриллиантовой пыли.

Два оркестра грянули одновременно, сотрясая своды зала звуками мощной, торжественной мелодии. Звенящее эхо носилось между нефритовых колонн, заставляя их трепетать. И все находящиеся в зале как один человек выдохнули и выпрямились.

Эмперадор подождал, пока жених и невеста подойдут к алтарю и положат руки на специально сделанные маленькие подставки. Тогда он простер ладони над их склоненными головами и начал медленно и немного печально произносить слова старинного ритуала.

Близнецу было страшно и больно. Но ему приходилось делать вид, что он счастлив, и восторгаться праздничным обедом, восхищаться юной императрицей, выслушивать многочисленные тосты и поздравления, шутить с гостями. Все это давалось нелегким усилием воли, ибо вчера он на какую-то часть умер и смертная тоска завладела его существом.

Мало кто знал тайну близнецов императора. Еще меньше было тех, кто по-настоящему понимал, что это значит для того, кто призван быть отражением истинного повелителя Великого Роана.

Близнец не любил слова «двойник». Хотя бы потому, что двойник — это всего лишь копия, пусть и до мельчайшей детали похожая на оригинал, но все же копия, в которой не хватает чего-то, чтобы стать подлинником. Копия и ведет себя соответственно. Близнецов же воспитывали особенным образом, и они никогда не чувствовали себя живыми портретами императора, но всегда — его продолжением, его частью, сердцем, легкими или еще каким-нибудь жизненно важным органом, который хоть и не есть сам человек, но все же вносит свою малую лепту в его способ существования.

Близнеца, конечно же, звали Ортоном. Он любил музыку и стихи, а из своих придворных питал слабость к Аббону Сгорбленному, Аластеру и шуту. Еще он с радостью встречал князя Окаванги и короля Самааны. Причем чувства, испытываемые им к последнему, были трудно объяснимы. Даргейм Вальрус был человеком достаточно грубым, жестким и своенравным, что было просто необходимо, когда он общался со своими подданными — такими же суровыми и решительными людьми, как он сам. Независимый северный народ, вынужденный постоянно сражаться за свою жизнь то с природой, то с пришлыми врагами, то с голодом и болезнями, признавал королями только самых достойных, и династии в Самаане менялись так же часто, как министры при дворе капризного короля Лодовика Альворанского.

Образованный и мягкий по натуре близнец испытывал странную слабость к Даргейму, и тот платил ему такой дружбой и привязанностью, какую умеют испытывать только грубые варвары, ибо они и ненавидят, и любят, и преданы бывают целиком и полностью, а не какой-то своей частью, как цивилизованные люди.

Двойникам Ортона запрещалось встречаться, и гвардейцы Аластера специально следили за тем, чтобы императора не увидели одновременно в двух местах или не в единственном числе. Близнец был уверен, что у его товарищей свои вкусы и предпочтения, свои привязанности и симпатии, оттого император слыл человеком удивительным.

Близнецу нравилась принцесса Арианна, но он никогда бы не смог влюбиться в нее — чувство любви к женщине было ему неизвестно. И потому он не страдал ни от неразделенной страсти, ни от всепоглощающей тоски по единственной и недостижимой. К его услугам были многочисленные наложницы, официально принадлежащие наместнику Ашкелона, герцогу Гуммеру, ибо такой статус женщины не противоречил давним ашкелонским традициям. Девушек близнецам приводили в специальных повязках на глазах, чтобы они не знали, с кем свела их судьба.