Звездные войны товарища Сталина. Орбита «сталинских соколов» - Владимир Перемолотов

– То есть необходимо помещение, – загнул палец Федосей.

– И ничего не подозревающий клиент, – добавил Дёготь.

– То есть помещение, куда он пойдет добровольно, – сформулировал Федосей.

– И несколько минут наедине, – подытожил сотрудник Спецотдела ОГПУ.

Пару минут они смотрели друг на друга. Дёготь выстукивал что-то по подлокотнику кресла, а Федосей ногой выписывал эллипсы. Трудно было предположить, что в головах троих мужчин сейчас происходила одна и та же работа.

– Столик в ресторане? – предположил Федосей. – Знаете, бывают такие выгородки.

– В принципе возможно, – согласился третий товарищ. – Если отдельный кабинет…

Дёготь тряхнул головой.

– Ха! Как ты его туда затащишь? Письмом от таинственной незнакомки?

– Хотя бы, – не сдался Федосей. – Сам знаешь, что в юбке иногда проще запутаться, чем в сети…

Сберегая время, Дёготь не стал спорить. Просто записал это на листочке за номером один.

– Ладно… Что ещё?

– Туалет, – понизив голос, не то предложил, не то спросил Малюков.

Дёготь совершенно серьёзно сказал:

– Две минуты спокойствия – пожалуй. Но вдвоем…

– Общественный туалет, – пояснил Федосей. – Там кабинки.

Их третий товарищ достал папиросу и разминал её пальцами.

– Лучший вариант – пригласить его к врачу на обследование.

Он прищурился, вспоминая что-то приятное.

– Только в нашем положении это, пожалуй, невозможно…

– Сломать ему ногу? – оживился Федосей. – Слегка отравить?

– Вариант…

– Еще примерочная в большом магазине готового платья. Оденем товарища Орландо как продавца.

– Полицейский! – Перебил его Федосей. – Полицейский может остановить его для разговора. Форму достать сможем?

– Сможем.

Тихонько куривший в сторонке гипнотизер выпустил колечко и негромко обронил.

– Лифт.

В головах чекистов быстро проскакали нужные мысли.

– Лифт… Отлично! Думаем дальше…

Билеты в цирк профессор нашел у себя на пороге. Он открыл дверь, а они уже лежали, словно дожидались его, чтоб обрадовать. Слава богу, лежали они снаружи, а не внутри. Несколько секунд подумав, он, не опасаясь неприятностей, поднял конверт и вошел к князю, что жил напротив.

– Посмотрите, князь. Мне сделали подарок.

– Что там у вас? Надеюсь, не советский паспорт? Бойтесь данайцев…

– Слава богу, нет. Всего лишь билеты в цирк.

Новости князь даже, казалось, обрадовался.

– А-а-а-а! Значит, нашли они нас!

– Кто?

– Большевики, разумеется.

Разглядывая билеты, профессор спросил:

– Почему большевики? Может быть, американцы? Том уже, наверное, в Вашингтоне?

– Может быть, конечно, и они… – не стал сопротивляться князь. – Только чувствую я, что это красные… К тому же нам-то не все равно? Маховик крутится.

– И то верно…

Князь покрутил билеты в руках.

– Цирк Франкони! Неплохое заведение, я вам доложу… Бывал. Не то чтоб я вам завидую, но все же… Придется вам, Владимир Валентинович, все-таки сходить туда.

Профессор взглянул в окно… Над Парижем собирались дождевые тучи.

– Стоит ли? И так ведь все понятно… Хотят выманить, чтобы посмотреть, что тут у вас… Топорная работа. Пожалуй, это и впрямь большевики.

Князь поднялся, подошел к кровати и достал из-под подушки револьвер.

– Ничего, профессор. Вы зонтик возьмите, а мы устроим засаду и посмотрим, кому и что тут понадобилось. А чтобы вам было не скучно, с вами пойдут ротмистр и есаул.

Профессор не успел возразить.

– Для моего исключительно спокойствия.

– Может быть, все же не ходить? – нерешительно сказал профессор, глядя в хмурое небо. – И так ведь все ясно…

Князь сочувственно отозвался.

– Нельзя. Надо ехать. Если они не увидят вас в цирке, то сюда никто не сунется. И некого мне будет брать за жабры.

Французская Республика. Париж. Цирк «Франкони»

Июль 1930 года

…Когда львы убежали и униформисты в мгновение ока разобрали сетку, отделявшую хищников от зрителей, он успел счастливо вздохнуть и снова замереть.

Как она испугалась, когда этот полосатый наглец зарычал на дрессировщика! Она даже схватила его за руку и держала до тех пор, пока последний полосатый хвост не мелькнул за кулисами. Но и после этого она почти минуту приходила в себя, сжимая его пальцы. Спасибо тебе, Господи, что дал человеку руки! И пальцы. И такую нежную кожу…

А тем временем на арене появился шпрехшталмейстер и громогласно объявил:

– Всемирно известный маг и престидижитатор! Личный друг Сиамского короля господин..

Голос замер, а затем волной обрушился на партер.

– Орландо!

В лучи прожекторов вступил невысокий сухощавый человек в плаще и цилиндре и начал свой номер.

Фокусы у него, на взгляд мсье Форитира, были так себе – голуби и зайцы из цилиндра, клетка с канарейкой из плаща, шарики, но присутствие мадемуазель Гаранской наполняло манеж таким очарованием, что фокусник казался настоящим волшебником. Дав публике возможность посмотреть на простые фокусы, он сказал:

– Для следующего номера мне понадобится доброволец.

Голос раскатился под сводами шатра и улетел ввысь.

– Уважаемая публика, кто из вас хочет испытать на себе оккультный феномен полного исчезновения с последующим возрождением, разумеется?

Её рука сжалась и расслабилась. Она словно давала знак.

«А вот интересно, – подумал мсье Форитир, – она испугается, если я…»

Он поднялся, расправив плечи.

– Позвольте мне испытать судьбу, мсье?

Обежав половину зала, луч прожектора уперся в него, сделав их с мадемуазель Гаранской центром Вселенной. Орландо посмотрел на него, на девушку, так и не отпустившую его руки, и, улыбнувшись, ответил:

– Боюсь, если вы исчезнете, очаровательная мадемуазель рядом с вами никогда не простит мне этого.

Мсье Форитир посмотрел на свою даму. Она покраснела! Покраснела!

Он сел. Голова кружилась от счастья.

Взгляд фокусника обежал ряды зрителей и вернулся к ним.

– Может быть, ваша дама окажет нам честь и лично выберет кого-нибудь из почтеннейшей публики?

Голос фокусника пробежал по залу, касаясь каждого уха. В нем жило обещание приключения! Сразу несколько мужчин вскочили с жестких кресел, но господин Орландо смотрел только на девушку. Освещенная прожектором, она нерешительно встала, не отпуская руки кавалера. Пару секунд она нерешительно смотрела то на фокусника, то по сторонам и, наконец, махнула рукой, указав на ряд кресел напротив.

– Благодарю вас, мадам!

Артист поклонился и пошел в указанную сторону.

– Позвольте пригласить вас, мсье…

Его рука указывала на зрителя во втором ряду.

– Не откажите, мсье… Вас выбрала дама.

Голос фокусника звучал тихо, но его слышал весь зал, каждый из сидящих.

– Извольте, – так же негромко отозвался случайный зритель. Он поднялся и, прижимая руку к сердцу, начал протискиваться на арену. А негромкий голос артиста кружил по цирковому шатру, завораживая и обещая чудо…

– Прошу вас зайти в эту кабину и задернуть штору…

– Чудес не бывает? – шепотом спросила мадемуазель Гаранская у своего кавалера.

– Плохих – нет, – так же шепотом ответил кавалер, словно невзначай коснувшись губами розового ушка.

На глазах публики фокусник вошел в соседнюю кабинку. Разворачиваясь, сверху упал купол из черного шелка, расшитый звездами.

Барабанщик ударил дробь и, доведя её до немыслимой частоты, обрушил… Воцарилась тишина, длившаяся несколько минут, и только где-то за кулисами тонко и высоко пропел горн.

Еще через секунду полог взвился вверх, освобождая реквизит, и из-за кулис побежали униформисты, в десять секунд разобравшие ящики.

Зрители дружно ударили в ладоши.

Внутри никого не было…

Зал неистовствовал.

– Успокойтесь, господа! – поднял руку шпрех. – Представление продолжается.

Нарочито замедленно он вытащил из-за спины огромный черный пистолет, поднял дуло вверх и нажал курок…

Из дула вылетел разноцветный фонтан искр, струи бело-желтого огня, а грохот выстрела словно выключил звук. Стало тихо, и в этой тишине на арену сверху спустился ящик, опутанный цепями. Вездесущие униформисты в момент сняли железо, и оттуда вышли оба героя.

– Плохих чудес не бывает! – убежденно повторил мсье Форитир…

Французская Республика. Париж

Июль 1930 года

Аполлинарий Петрович опустил руки и медленно откинулся в кресло. Мягкая плюшевая спинка со вздохом приняла в себя спину врача. Владимир Валентинович, увидев, как в один миг по лицу доктора пробежала целая гамма чувств – от осознания радости собственной правоты до горького сожаления о её последствиях, в секунду охрипшим голосом спросил: