Великая война и деколонизация Российской империи - Джошуа Санборн

были хорошо продуманными. Некоторые, например доклад А. И. Шингарева о причинах и последствиях дороговизны, намного лучше освещал ситуацию, чем все, что в то время циркулировало в царском правительстве. Тем не менее многие делегаты нетерпеливо требовали перейти к вопросу политической тактики. А. С. Бесчинский из Таганрога заявлял:

Я не понимаю, как могут на конференции решаться научные проблемы о мировых причинах дороговизны и т. п.... пора прения прекратить, так как все приходят к одному тупику – к тому, что все дело в дезорганизации там, наверху. И надо поскорее к этому перейти[207].

Милюков оставил без внимания это требование, но не мог долго игнорировать его; конференция обратилась к политическим вопросам на вечерней сессии второго дня ранее намеченного в повестке срока.

Милюков выступил с докладом Центрального комитета партии о текущей политической ситуации и открыл прения. Практически все выступающие убеждали руководство занять более жесткую позицию. Г. Д. Ромм из Вильно (Вильнюса) заявил, что резолюции Центрального комитета «избегают называть вещи своими именами. Сказать, что правительство оказалось в войне недееспособным – мало; надо говорить о преступной деятельности правительства»[208]. Н. П. Василенко из Киева настаивал, что излишне дипломатичная и примиренческая формулировка политической программы стала результатом того, что руководство потеряло связь со страной:

Для партии к.-д. это момент критический: или она поможет спасти страну, или сама погибнет. На тезисах ЦК еще лежит печать старой тактики… Еще с августа (1914 г.) мы, в Киеве, ближе знали положение вещей и еще в декабре настойчиво добивались созыва конференции, чтобы поведать вам то, что вы только теперь узнаете. И если бы наш голос был услышан, может быть, многое сложилось бы иначе[209].

В этом отношении, как и в других, обсуждавшихся ранее в этой главе, темные времена для тех, кто находился ближе к линии фронта, наступили, как только началась война, но в Центральной

России только после Великого отступления опасность стала очевидна в полной мере.

Лидеры партии кадетов были не единственными, кому пришлось столкнуться с возмущением рядовых членов партии. Даже партия октябристов, принципиально сотрудничающая с правительством, переживала внутренние разногласия. Два самых видных члена партии, Родзянко и Гучков, изо всех сил старались прокложить курс в опасных политических водах 1915 года, но ни тот, ни другой не преуспели. К концу июня они даже прекратили издавать свою официальную газету «Голос Москвы» [Pearson 1977: 38].

В ситуации, когда правительство плыло по воле волн, а политические партии тонули в разногласиях, на передний план вышла необходимость в новых политических подходах. До военных отступлений деловая верхушка России имела мало понятия о потенциальной необходимости масштабной мобилизации экономики. После отступления же верхушка постоянно думала о мобилизации [Siegelbaum 1983:42-50]. Военные и политические неудачи инициировали обновление и в военной, и в политической сфере. В конце мая промышленные заправилы и лидеры быстро растущих общественных организаций по главе с Земским союзом и Союзом городов начали нащупывать пути для сближения. 24 мая (6 июня) газета «Утро России» опубликовала призыв к созданию «правительства национальной обороны», которое бы включало представителей этих быстро развивающихся общественно-политических сил. Воззвание было озаглавлено «Единство до конца!». 26-28 мая (8-10 июня) IX съезд представителей промышленности и торговли «подхватил знамя» и вынес на обсуждение призыв к реорганизации всей политической системы с созывом Учредительного собрания, что в конечном итоге вылилось в требование немедленного созыва Думы. Также делегаты призвали к более полной мобилизации промышленности на основе создания Военно-промышленных комитетов [Гайда 2003: 77]. В начале июня на съездах Союза городов и Всероссийского земского союза эхом прозвучали требования, озвученные ранее промышленниками, с добавлением программных положений о необходимости более систематической и эффективной организации тыловых и снабженческих служб в целом.

В целом, бунты в Москве и Костроме продемонстрировали опасное воздействие военных поражений на социальные взаимоотношения в Центральной России, а политическая система доказала, что и она неспособна выдержать бремя военного отступления. Общественные организации отреагировали на очевидную потребность и намеревались пробиться сквозь бюрократическую инертность и парламентские дрязги, явившиеся ответом правительства и Думы на летний кризис. Угроза, которую представляли эти новые организации, стала, таким образом, весьма существенной как для министров, так и для традиционной оппозиции, поэтому правительство и лидеры крупных партий с тревогой отреагировали на внезапное появление третьей политической силы [Pearson 1977: 45]. Как мы увидим далее, у правительства было немало возможностей для налаживания отношений с общественными организациями, однако кадеты, октябристы и прогрессисты имели более ограниченный выбор. Общественные организации позиционировали себя как патриотические, неполитические образования, предназначенные для оказания безвозмездной социальной помощи ради успеха военных усилий и ради всей нации. Что не менее важно, это были не пустые слова. Пока члены Думы спорили о будущем страны в салонах Петрограда, Союз городов и Земский союз (Земгор) вместе с Военно-промышленными комитетами обеспечивали производство перевязочных материалов и снарядов, медицинскую помощь и налаживали контакты по всей империи, призывая жителей к добровольному содействию. Подобная деятельность сильно затрудняла политические атаки на общественные организации. Единственная стратегия, взятая на вооружение кое-кем из думских членов, заключалась в том, что они критиковали участие в этих новых организациях на том основании, что сотрудничество с правительством неразумно или аморально. Причем подобные неоднозначные заявления исходили от людей, которые всего несколькими месяцами ранее ратовали за объедиение с властями.

Таким образом, более продуктивной стратегией как с точки зрения политики, так и военных усилий стала кооптация, то есть попытка создать новый центр российской политики, приверженный тем целям, которые активно отстаивали общественные организации, возглавляемые (в идеале) крупными партийными элитами. Эта стратегия имела то дополнительное преимущество, что была созвучна требованиям общественных организаций мобилизовать общество, в том числе за счет повторного созыва Думы и активизации ее деятельности. Действительно, у лидеров общественных организаций и думских центристов имелись общие цели, и они сходились в постановке диагноза стране в целом и военным усилиям в частности. Хотя они были сильно разочарованы стратегией и действиями руководства, у них имелось гораздо больше общего друг с другом, чем с царскими министрами.

Николай II также располагал спектром возможностей. Столкнувшись с ростом оппозиции, он мог не допустить участия общественности, отказавшись санкционировать деятельность общественных организаций и «нарушать чистоту» своего правительства, включив в него представителей «народа». Он мог распустить Думу и запугать всех несогласных ее членов. Он мог предпринять осторожные усилия по привлечению отдельных общественных деятелей в правительство и военные дела. Или же он мог взять на вооружение идею сотрудничества между престолом и центристами и создать себе имидж популярного