Антициклон - Григорий Игнатьевич Пятков

он ткнул циркулем в чуть заметный на карте заливчик. — Под укрытием мыса Димитр...

Бургасский залив? Да, то случилось в Бургасском заливе. Это, пожалуй, было единственным, что хорошо помнил Погожев. Потом какой-то островок, проливчик, лес и камни. Нагромождение камней.

Он посмотрел на карту. Бургасский залив был громадный, занимал чуть ли не четвертую часть западного берега моря. И в нем — десятки, если не сотни, заливов и заливчиков. Где, в каком заливчике они тогда были? Как называется островок? Ничего этого Погожев не знал.

— Помнишь Богомила Тасева? — с какой-то затаенной хитрецой в глазах спросил Виктор.

— Какого Тасева?

— Ах да, ты же тогда с нами в Болгарию не ходил. Даже еще не работал в колхозе, — сказал Виктор. — Но ничего, познакомишься. Национальный герой Болгарии! Рыбацкая закваска не хуже чем у нашего Зотыча. Родной дядя Николы Янчева...

— Ну, пошел бряцать регалиями. Что-то у тебя в Болгарии что ни друг, то депутат или герой, — улыбнулся Погожев.

— Ты не смейся, это я тебе точно, — немного обиделся Виктор.

— А ближе к делу, Витя, нельзя?

— Если ближе к делу, то ему сегодня шестьдесят!

— Надо бы дать поздравительную радиограмму.

— Я уже дал. И под ней твою фамилию тоже поставил. Как секретаря партбюро.

Погожев пожал плечами.

— Что? Не надо было ставить?

— Нет, все правильно, — сказал Погожев. — Но, по-моему, ты мне главного так и не сказал.

Осеев рассмеялся.

— Если ты такой умный, то о главном сам догадаешься.

— Приглашали?

— Самолично Тасев, по рации. Так и сказал: много Ви моля...

— А Никола Янчев?

— Еще не вернулся из Софии.

— Думаешь, без него будут чествовать заслуженного рыбака, героя, да еще, как ты говоришь, родного дядю Янчева?

— Сомневаюсь, — подумав, согласился Осеев. — Янчев не сегодня-завтра должен вернуться...

Глава двенадцатая

1

На скумбрию пока что никакого намека.

За невысоким скалистым, поросшим лесом мысом Георги берег резко уходил вправо, открывая просторный залив с портом и городом Варна. Город от сейнера далеко. Но со спардека было видно, как его покидали последние отблески дня, сбегая по плоским и островерхим крышам.

На сейнере смайнали флаг и зажгли ходовые огни.

Погожев зашел в радиорубку. Увидев его, Климов поспешно смахнул в ящик стола густо исписанные листки бумаги. Погожев сделал вид, что ничего не заметил. Ему нравился этот немного угловатый и застенчивый парень. Лицо у Володи было скуластое, заостренное к подбородку. Волосы светлые, будто вытравленные перекисью водорода. Глаза большие, девичьи, с пушистыми белесыми ресницами. Как ни тяжело было у Володи сиротское детство, но не надломило его души, не озлобило к людям. И в этом немалая заслуга рыбаков. Они его вскормили-вспоили на рыбацком берегу, помогали одежонкой, выучили и ввели в свою семью на равноправных началах. Жил Климов вдвоем с престарелой бабушкой в старом отцовском домике в Рыбацкой слободке.

Володя включил эфир и сразу же маленькая тесная радиорубка наполнилась писком морзянки, разноязыкой речью, обрывками песен и музыки, потрескиванием, скрежетом и постукиванием аппаратуры. Всякий раз, слыша всю эту «свалку» звуков, Погожев думал, есть ли в мире точный подсчет тому, сколько передатчиков одновременно выбрасывают в эфир свои излияния в виде разговора, песен, музыки, рекламы, шифровок, богослужения. И удивлялся, как в этом величайшем хаосе звуковых волн люди еще могут находить друг друга?

Климов, подкручивая то одно, то другое колесико, утихомирил звуковую неразбериху и вышел на рыбацкую волну. Но и тут они оказались не одни. Радист с «Двенадцати товарищей», где кэпбригом знаменитый Красиков, запрашивал местонахождение танкера-заправщика, чтоб забункероваться топливом. Какой-то заботливый папаша поздравлял сына Эдика с успешным окончанием учебного года. Сейнера херсонского рыбколхоза «Победа» сообщали домой, что стоят в районе Григорьевки и что заметов еще не делали.

— Хм, «не делали», а кто их делал, — хмыкнул Погожев. И подумал: «Не дай бог, на тех двух-трех заметах болгарских рыбаков и путине амба». Он сильно боялся этого. Хотя, казалось бы, в чем тут вина Погожева, если ловить нечего. И все равно своим непоявлением рыба запросто могла «подмочить» авторитет начальника. Тем более впервые вышедшего на путину, потому что рыбаки зачастую по этому выходу судят о рыбацком фарте человека на будущее.

В прошлом году в это время уже брали скумбрию. Шла она, правда, не густо, но шла. Это Погожев хорошо помнил. И кое-кто из кэпбригов со своими бригадами хорошо заработали. А будет ли она в этом году? И когда? На этот вопрос ничего не мог сказать даже сам Зотыч — ходячая рыбацкая энциклопедия. Было ясно одно, с каждым годом в Черное море скумбрии заходит все меньше и меньше. Погожеву вспомнилась недавно где-то прочитанная им статья, автору которой в ближайшем будущем Мировой океан представляется опоясанным широкой полосой прибрежных подводных плантаций и ферм с пищевыми рыбами, моллюсками и водорослями.

«Это дело, может, и хорошее, — подумал Погожев. — Но — дело будущего. А нам ее, скумбрию, надо ловить сейчас»...

Климов снял наушники и, как-то беспокойно поерзав в кресле, сбивчиво произнес:

— Андрей Георгич, тут я одну штуку набросал. Стихи, словом... Для Богомила Тасева. Если подарить ему или прочесть?..

— Как же ты прочтешь ему? По рации, что ли?

Климов вскинул на Погожева недоуменные глаза:

— Разве не пойдем к нему на день рождения? Он приглашал...

— Без подарка-то? Какие же порядочные люди без подарка ходят на день рождения. Сделали бы по десятку хороших заметов, выполнили план, тогда можно хоть на свадьбу двигать.

До Климова не доходило: шутит Погожев или говорит правду? Да тот и сам еще толком не знал, как сложатся у них обстоятельства. Объявится скумбрия, тогда и для них и для болгар все дни рождения насмарку. У рыбаков, как и у хлеборобов: один день — год кормит. Перед уходом из рубки Погожев наказал Климову, чтобы тот почаще «вылазил» в эфир и слушал не только наших, но и болгарских рыбаков.

— Я и румын слушаю, — сказал Климов.

— Что ты у них понимаешь? — удивился Погожев.

— Тут и