Сгинь! - Реньжина Настасья

Один мертвец шаг вперед сделал. Тело его тонкое, хлипкое, ребра взглядом пересчитать можно, локти и колени угловато топорщатся, спина ссутулилась до торчащих острых позвонков. Пошел мертвец на Ольгу, дергаясь, чуть подскакивая. Руки-ноги бестолково шевелятся, но идет мертвец медленно, не торопится: жертве некуда от него деться. Глазами сверкает, челюстью щелкает – угрожает, мол, вот так сейчас твой нос откушу.

Ольга закружилась, но с места сдвинуться не смогла. Приросла. Вот бы приставным шагом утанцевать отсюда, но нет – не получается.

А мертвец приближается, еще немного, и настигнет Ольгу.

Бежать некуда.

Бежать незачем.

Бежать никак.

Танцуй! Танцуй, Ольга!

Вытанцовывай смерть свою!

Мертвец все ближе и ближе. Ольга все кружится и кружится. Плывет все перед ее глазами: темный лес, белый снег, синяя рука мертвеца, что тянется к ней.

Рассвет

На горизонте посветлело. Лучи солнца не касались земли: не было еще никаких лучей никакого солнца. Только светлая полоска неба, только крошечная надежда на грядущий день.

Мертвец вспыхнул и пропал. Ольгу обдало едким запахом разложения. По привычке она втянула воздух поглубже, убедиться, что не померещилось, что пахнет трупом, да так посреди вздоха и рухнула на снег.

И остальные мертвецы вмиг исчезли. Словно и не было их тут вовсе. Распался круг.

Вместе с Ольгой рухнул и Игорь.

«Опять босая. Опять застудится», –  подумал Игорь про соседку, но сил затащить ее в дом не нашел.

«Ой, да и пусть. Один раз спас, будет с меня», –  так порешил.

Ольга втащила себя сама. Переползла на руках через порог и упала лицом в пол.

А в избе холодно. Обмерзшие ноги не согреть. Тело разгорячено бесконечными танцами, а стопы в ледышки превратились.

Ольга очнулась спустя…

Сколько времени прошло? Бог его знает. Никто здесь больше за ним не следит. Оно и раньше жителей избы интересовало мало – некуда спешить, некуда бежать, некуда опаздывать. Живешь себе размеренно, спокойно, только успевай все сделать до темноты. А с недавних пор им и вовсе до времени дела нет.

«Согреться. Согреться. Согреться», –  стучало у нее в голове.

Ольга попыталась встать. Не получилось. Ноги не слушались. Ступни кололо. Ольга оперлась на руки, приподняла тело, словно отжиматься надумала, затем встала на колени – поза собаки называется, а дальше никак, дальше никаких поз.

Упала навзничь.

Она провела рукой по полу, скользнула к ногам, будто эти скромные ласки переубедят их, заставят забыть о боли. Попробовала пошевелить пальцами ног и поняла, что чувствует и не чувствует их одновременно.

Женщина с громким стоном перевернулась на спину. Отдышалась. И вновь опора на руки, положение сидя принять. Р-раз, два. Одним рывком сесть не удалось. Пришлось раскорячиться: вправо наклониться, затем влево, вперед и вбок, расшатать туловище, чтоб хоть немного выпрямиться. Глубокий выдох. Упражнение закончено. Раз. Два.

Ноги в коленях согнула, над ступнями склонилась, а там – ужас: по обеим стопам волдыри, сине-красные, водянистые. Пальцы и на правой, и на левой ноге темнеть начали. Мизинцы уже совсем черные.

Обморозила.

Это Ольга сразу поняла, что обморозила. Вот только что с этим делать, не знала. Надо бы в горячую воду их опустить – первое, что на ум пришло. Да нет в избе горячей воды. Вообще ничего горячего нет. Шерстяные носки, и те инеем покрылись.

Отбегала свое раба божия Ольга.

Оттанцевала.

Дорого обошелся ей последний танец.

Он же и первым был: Ольга никогда прежде не плясала. Разве что на свадьбе с мужем. Да и то танцем не назовешь: так, пошатались музыке в такт. Возможно, и не в такт вовсе.

А на ночные пляски ее мертвец пригласил, не иначе. Тело само начало выкорячиваться: и в таком твисте, и в этаком, и с притопом, и с прихлопом. И откуда это только в Ольге взялось? Остановиться не могла. Зарыдать не могла. Мертвец и слезами ее распоряжался. Всюду пробрался, всюду свои костлявые щупальца протянул. И заорать невозможно: «Стоп! Хватит! Пощади! Отпусти!» Рот и голос тоже теперь только мертвецу подчиняются.

Не орала. Не отпустил.

Танцевала. Не простил.

Решила Ольга растереть ноги ладонями, разогреть, помочь себе хоть чуточку, да не смогла: только дотронулась до ступни, как резкая боль пронзила пятку и потянулась через все тело. До самого горла проползла. Там и застряла. Слезы потекли из глаз. Жгучие, обидные, потоком хлынули. Оплакивала Ольга свою угловатую походку, неумелые прыжки, несостоявшиеся танцы, бег по росе, шарканье по полу, скромное притопывание в такт музыке. Ничего этого не будет у нее никогда больше.

Ни-ког-да.

Совсем близко застонал-заворочался Игорь. Ольга оглянулась: вот же он, под столом валяется. Игорь смотрел на соседку, но словно бы сквозь, словно нет ее здесь вовсе.

Интересно, чем он всю прошедшую ночь занимался. Неужели не мог помочь Ольгины пляски остановить?

Трус!

Согреться бы. Хоть немножечко. Хоть самую малость. Ольга легла на живот и поползла. Чтоб согреться, нужно двигаться. Уж как умеешь теперь. Уж как можешь. И найти хоть какой-нибудь источник тепла. Один такой Ольга вспомнила. К нему и ползла, по-пластунски, словно в детство вернулась, к истокам.

Медленно, но верно.

Волочить больное тело тяжело. Обмороженные ноги то и дело задевали пол, друг друга, боль простреливала снизу доверху. Приходилось останавливаться, ждать, пока утихнет, а та лишь притуплялась самую малость.

Но этого достаточно для еще одного рывка.

«Давай-давай, родная! Давай!»

Игорь провалился в пустоту. Ничего вокруг. Только он и пустота. Но в это уютное «ничто» ворвались неприятные звуки, ввинтились в покой Игоря, расшаркались – бесконечное шевеление, такое громкое, такое надоедливое. За ним волочение.

«Что вообще происходит?!»

Игорь с большим трудом вытянул себя наружу. Нелегко. Такая усталость, будто на него заботливо положили бетонную плиту: не резко уронили, а медленно, аккуратно водрузили, прихлопали сверху ладошкой: хорошая плита, лежи ровно. И ты, Игорь, лежи ровно, не двигайся. Вот так, умница.

Игорь застонал, заворочался, пытаясь сбросить с себя плиту. Не вышло.

Мужчина разлепил глаза. Все расплылось, покрылось пеленой. И в этом зыбком тумане прямо на Игоря ползло Нечто. Ползло шумно, грохотно. Уверенно.

Игорь закрыл глаза, снова открыл. Стало чуть яснее. Нечто обрело почти-Ольгин облик. Мужчина разглядел ее сорочку и ее же спутанные волосы – неизменная прическа соседки. Ольга уже не в первый раз пугает Игоря, являясь перед ним не то призраком, не то сумасшедшей.

Что с ней стряслось на этот раз?

Ольга подползла к шкафу. Сюда, да, точно сюда засунула. Где же она?

На пол полетели старые тряпки, громкие железные кружки, помятая алюминиевая кастрюля, коробка с использованными батарейками – надо же, хранили, не выкидывали, словно надеялись когда-нибудь сдать, щетка для обуви, вторая щетка неизвестно для чего, ненужные крышки, спичечные коробки без спичек. Сколько же барахла!

А ведь не так давно выметала-выкидывала.

Вот же она! Вот! Бутылочка. Драгоценная! Ольга нетерпеливо вытащила ее за горлышко, встряхнула, словно в наказание за то, что та долго пряталась, таилась в самом дальнем углу шкафа, не шла в руки. Жидкость приветливо булькнула. Только бы не выветрилась! Сколько эта бутылка тут уже стоит? Ольга вспомнила пластырь с надписью «АЙ! УБЬЕТ!». Задумалась: вдруг и впрямь убьет. Вдруг не случайное предупреждение.

Да нет же! Просто кто-то пометил водку, чтоб товарищи не тронули. Пометил и забыл про свое водочное сокровище. Теперь оно Ольге досталось. Спасибо, неизвестный человек. Быть может, спасешь сейчас одну несчастную.

Ольга откупорила бутылку и на всякий случай понюхала содержимое: спирт, как есть чистый спирт. Не «Уайт-спирит» какой-нибудь, не белизна, не «КРОТ». Водка! Чистейшая! А водку нужно пить! Особенно когда такое.