Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке - Антонова Александра

— Рассвет… Рассвет!

Я повернулась и бросилась бежать. Я бежала по тропинке, перепрыгивая через обломки, спотыкаясь и падая. Я бежала, моля бога, чтобы с сыщиком ничего не случилось, чтобы он был жив и ждал меня. Но стоило мне забежать в черный коридор замка, как я ослепла и остановилась. Я не знала, куда идти. Шестое чувство исчезло.

Ведя ладонями по шершавым камням стен, я натыкалась то на одну дверь, то на другую. Они открывались с нежным скрипом, предлагая пыльные объятия. В гулких комнатах было темно и мертво. Я брела, словно в кошмарном сне, когда все время попадаешь в одно и то же место.

Вот и еще одна дверь поддалась под нажимом на изогнутую ручку, за ней простирался коридор, в конце которого маячил свет. Ну наконец-то! Вот и дорога к библиотеке, а там горят свечи в высоком шандале, там оранжевое пламя в камине, и белые искры взрываются маленькими фейерверками. Там сидит на полу все в той же позе Анри и ждет меня. Я шагну в комнату и улыбнусь ему. И я развею все его подозрения…

Я шагнула по коридору, дверь за спиной мягко щелкнула запором, и не было другого пути, как только идти вперед. Я двигалась на свет, а коридор то сужался, то расширялся. Я шла на свет, а свет постепенно отдалялся, то исчезая, то вновь появляясь, то подпрыгивая вверх, то опускаясь вниз, будто кто-то брел впереди, освещая дорогу свечой. Мне захотелось окликнуть его, но внезапный спазм сдавил горло так, что стало трудно дышать. Мне показалось, что впереди плывет маленькая скрюченная фигура, тощая и кривоногая, в шутовском колпаке, который отбрасывал на стены рогатую тень.

Свет мигнул, вспыхнул ярким лучом и исчез. Я осталась в кромешной тьме, среди холодных стен и низкого свода. Где-то далеко капала вода, отдаваясь в ушах погребальным колокольным звоном. А еще между ударами капель мне послышались шаги, будто кто-то нагонял меня сзади. Кто-то большой двигался уверенным шагом, легко ориентируясь в узком коридоре. Монстр надвигался с неотвратимостью локомотива, задевая плечами шершавые камни старинной кладки.

Я заметалась слепым кротом, шаря руками по стенам. Нащупала углубление, вжалась с нишу, затаила дыхание и зажмурилась. Чудовище пронеслось мимо, обдав струей воздуха, в которой смешались запахи бензина, табака и горькой полыни. Я услышала еще пару шагов, потом раздался звук удара. Монстр постоял пару секунд в раздумье, а затем с грохотом повалился. Мне показалось, что стены дрогнули и по коридору прокатилось эхо, отозвавшись в коленях вибрацией.

Эхо давно замерло в глотке замка, а я все еще тряслась мелкой дрожью и не решалась отлепиться от стены. Чудовище молчало и не двигалось. Оно умерло. Вода капала вдалеке похоронным набатом.

Первый шаг дался с большим трудом, второй — чуть легче, а на третьем я наткнулась на тушу монстра. Пальцы нащупали рифленую подошву ботинок, ногу, спину, плечо, длинные лохмы волос. Он лежал ничком, подвернув под себя руки, будто осел кулем, налетев на невидимую преграду. Пальцы нащупали высокий лоб, тонкую переносицу, скулу и подбородок упрямца, поросшие колючей щетиной. От его волос пахло бензином, табаком и дорогим одеколоном.

— Анри, — выдохнула я, борясь с болью в сердце.

Мне хотелось выть и рвать на себе одежду. Мне хотелось рыдать и заходиться в стенаниях. Но не было ни голоса, ни слез, ни сил. Мой сыщик умер, его убила стрела арбалета, выпущенная рукой злодея. Я опоздала…

Не помню, сколько я так сидела, раскачиваясь из стороны в сторону в ритме капающей воды и баюкая его голову на коленях. Не помню. Наверное, не меньше столетия или двух. По прошествии века капли иссякли, на Земле наступила засуха, а в подземелье разлилась тишина. И в этой тишине прозвучал стон.

Анри дернул плечом, двинул рукой и попытался сесть.

— Анри, — вздохнула я и разразилась слезами, уткнувшись носом в воротник его рубашки.

— Ольга, — сказал он. — Ты почему здесь?

— Не знаю, — честно ответила я, а мне и знать-то не хотелось. А только хотелось быть все время здесь, рядом.

— А где мы?

— Не знаю.

— О-о-о… — застонал он, нащупав мою руку и приложил ладонью к собственному лбу. Под ладонью набухала и пульсировала здоровенная шишка. — Ольга, кто меня так?

— Белый Всадник, — ответила я, подумала и добавила не столь уверенно:

— Или его конь…

Анри хмыкнул и затих. Я уткнулась носом в воротник его рубашки и замерла в тихой истоме. Не знаю, сколько мы так просидели, миг или два, но только он шевельнул плечом, заставив меня приподнять голову, и спросил:

— Ольга, зачем ты вернулась? — и голос у него был такой шершавый, неприязненный.

— Затем, что наступил рассвет. А еще за тем, что стрел было две: одна в гобелене, другая — в кабане. Вторая стрела — лишняя.

— Лишняя?

— Ну да! В легенде — только одна стрела, а в жизни — две. Вторая — лишняя, — упрямо повторила я. — Стрелял кто-то живой, из плоти и крови. Он хотел убить тебя, потому что ты знаешь что-то очень важное о смерти Оливии. Расскажи, как умерла Оливия?

— Я говорил уже: она умерла от укуса ядовитой змеи, медноголовки. Экспертиза подтвердила. Это был несчастный случай…

— Ты знал Оливию?

— Знал.

— Ты любил ее? — я с трудом выдавила из себя слова, они никак не хотели произноситься.

— Да… Когда-то я любил ее…

— Ты спал с ней?

— Да… Я спал с ней…

— Ты знал ее мужа?

— Да… — он ответил не сразу, наверное, прикидывал, стоило ли признаваться в грехе прелюбодеяния. Признался. Ну что ж, и на том — спасибо. За откровенность.

Мне расхотелось разгадывать тайну смерти Оливии. Мне стало скучно и холодно, спина и ноги затекли. Надо было выбираться из этого мрачного замка. На земле уже, должно быть, яркий солнечный день, там птички поют, ветерок играет, зеленая травка… А здесь — тьма и тишина, печаль и безвременье. Здесь стынут чувства и замерзает душа, здесь смерть и забвение.

— Ольга, как ты попала в потайной ход?

Я вздрогнула.

— Какой потайной ход?

— Вот в этот, где мы сейчас с тобой сидим.

— А выход из него есть?

— Есть.

Я немного успокоилась.

— Тогда пошли отсюда. У меня ноги замерзли.

Он сильно сжал кисть руки, не давая мне подняться.

— Ты не ответила, как попала сюда.

— Не знаю. В темноте ничего не было видно. Я нащупала дверцу с изогнутой ручкой. Она открылась. Я вошла в коридор. Вдалеке мерцал свет, и я пошла к нему. Думала, там библиотека. Но он потом пропал. Вот. Так и попала.

— Где был свет?

— Впереди. Он держал свечу и куда-то шел.

— Кто держал свечу?

— Шут.

Рука на моем запястье дернулась, будто сыщика пробрала дрожь. Анри долго молчал. А когда я шевельнулась, высвобождаясь, спросил:

— Ты видела его?

— Шута? Да. Такой маленький, кривоногий, в рогатом колпаке.

— Папаша Бонифаций? — тут же последовал другой вопрос.

— Что — папаша Бонифаций? Он же ночью ушел… — фраза вылетела воробьем и превратилась в увесистый булыжник. Я зажмурилась, и булыжник булькнул в черный омут неприязненной тишины.

— Когда он ушел? — пальцы сыщика сдавили руку стальными наручниками.

— Ночью он ушел, когда я заблудилась и ночевала в расселине на охапке прошлогодней соломы. Он шел мимо с фонариком. Я узнала его по голосу.

— С кем он говорил?

Анри спросил быстро, и я ответила также не задумываясь:

— С Блумом… Ой!

— Откуда ты знаешь Блума?

Тут уж я призвала на помощь все свою смекалку:

— Он был вместе с папашей Бонифацием. Мы познакомились у кассы в Сент-Галлене. Там все говорили на рето-романском, и я ничего…

— Знаю, знаю… — оборвал меня Анри, и я замолчала, воспряв духом: тайну знакомства с юридической конторой «Варкоч и сын» удалось сохранить. — О чем они говорили?

— О погоде. — Я дала себе слово не болтать лишнего.

— Что — о погоде?

— Ну, что пошел дождь, а идти еще далеко.

— Что еще?

— Все. Они прошли мимо.

— Почему ты не попросила их о помощи, если заблудилась?