В огне - Карен Монинг

- Тут же поймав на другой.

- Ты сама на него попалась. Переходи ближе к делу, Катарина. Ты ведь до сих пор не сказала Шону, что во снах траxаешься с Круусом.

На это я ничего ему не отвечаю, чем вызываю его смех.

- И все же ты здесь. Снова пришла ко мне. За советами, к которым не прислушиваешься. Я не собираюсь снова впустую тратить на тебя время. Уходи.

Я продолжаю стоять на месте.

Он меряет меня своим холодным серебристым взглядом, вскинув бровь.

- Надеюсь ты знаешь, что делаешь, Катарина, - мягко предупреждает он. - Когда меня о чём-то просят, я не останавливаюсь, пока не почувствую, что удовлетворил просьбу. Тем способом, который посчитал нужным.

Я цепляюсь к его словам.

- Ты ничего не чувствуешь.

- Это ты, моя милая кошечка, отказываешься от своих чувств и подвергаешь себя опасности, отвергая желания своего сердца.

- Тебе не понять ни моего сердца, ни чьего-либо еще.

- Выкладывай зачем пришла. Моего внимания требуют срочные дела.

Глядя в лицо мужчины, которого не существует, которого, согласно моим эмпатическим ощущениям, тут просто нет, я тщательно подбираю слова. Я должна четко следовать выбранному курсу и вполне осознаю, что этот путь либо разрушит, либо спасет меня. Хотела бы я знать, к чему он приведет, но этого невозможно предугадать.

Я сдерживаюсь от того, чтобы положить руку на живот. Я не должна выдать себя ничем перед этим мужчиной. Мне нужно измениться. А у него твердая рука. Я готова стать глиной в руках этого скульптора. Ведь этот мужчина, кем бы он ни был, обладает силой, превосходящей мои способности. Он и его люди знают то, чего не знаю я: как защитить то, что принадлежит им. Они безжалостные и жестокие. И успешные.

И если я хочу, как следует позаботиться о своих подопечных и о своем ребенке, мне нужно научиться быть такой же успешной.

- Я пришла признать, что по уши в дерьме.

- Давно пора, Кэт, - с улыбкой отвечает он.

Я страдала от того, что стала разачарованием для отца с самого момента своего рождения, правда тогда я не понимала, что происходит, и лишь чувствовала отвержение. С годами его злость и отвращение к свой бесполезной дочери, которая никак не могла помочь ему укрепить свое положение, стала невыносимой настолько, что я научилась избегать его во что бы то ни стало. Алчность и нетерпеливость, поверхностность и страхи моей матери были моими детскими приятелями.

Потом появился Шон, мы росли вместе, он любил меня и принимал даже мое бесконечное нытьё. Но даже с ним мне сложно, ведь у него столько эмоций. Что вырезка, что рибай - мы все несовершенны, в нас всех, даже в самых лучших, есть прожилки страхов и неуверенности.

Чем глубже мы продвигаемся в Честер, тем меньше ощущается натиск эмоций, интенсивность бесконечного потока чужих чувств снижается с десяти до четырёх баллов, и это дает мне такую желанную и благословенную передышку. Мы минуем стеклянные коридоры один за другим, и я понимаю, что он ведет меня в ту часть клуба, куда доступ посторонним воспрещен. В конце концов, он проводит рукой по гладкой стеклянной стене, и перед нами появляется лифт.

- Куда ты меня ведешь? - спрашиваю я, когда двери лифта закрываются, изолируя меня в слишком маленьком помещении со слишком большим мужчиной. Я чувствую себя Данте, нисходящим по кругам ада, вот только у меня нет проводника в лице древнеримского поэта.

- С этого момента, вопросы задаю я. Учитывая, что ты хочешь стать каменной, и чтобы при этом не пришлось платить непомерную цену.

Я уставилась на него. Как он узнал?

- Ты читаешь мысли.

- Люди думают слишком громко. И мы берем то, что нам предлагают. А вы столько всего предлагаете.

- Что ты собираешься делать? Научишь меня драться?

Я смотрю на свои хрупкие руки. Пусть они и окрепли от садоводства, доения и другой работы на нашей земле, сомневаюсь, что смогу причинить боль другому человеку. Я же почувствую её. А я этого не хочу.

- Не я.

От лифта он ведет меня по самому благословенно тихому коридору в моей жизни. Я медленно оборачиваюсь по сторонам, прислушиваясь, но ничего не слышу. Видимо, на этом уровне отличная звукоизоляция. Здесь не слышна музыка, нет даже белого шума. Потрясающая тишина.

- Тогда кто?

Он направляет меня дальше по коридору, мягко подталкивая в спину, открывает еще одну дверь, и мы входим в тускло освещенную длинную комнату с проходами в дополнительные помещения.

Здесь нет мебели: ни стола, ни дивана, ни стульев, ни даже ковра. Пол из полированного черного дерева, стены цвета слоновой кости. Рассеянный свет исходит по периметру высоких, украшенных кессонами[29] потолков со вставками басменной кожи[30] над калевками[31] в романском стиле. В двух стенах огромные ниши, как будто когда-то там демонстрировались сокровища. Комнату модернизировали.

В отличие от ее обитателя.

На полу, скрестив за головой руки, лежит мужчина. Он смотрит вверх. Как и все остальные парни Риодана, он высокий, широкоплечий, с хорошо развитой мускулатурой и покрыт шрамами. И, как и все остальные, его тоже не существует. На нем черные камуфляжные штаны с низкой посадкой, и он босой. Руки в татуировках, пострижен под машинку и не брит. Он выглядит как командир повстанцев, о которых мир никогда не слышал.

- Кастео будет твоим учителем.

Я недоуменно смотрю на него. Джо рассказывала мне о девятке, правда, толку от этого было мало. Кастео - это тот, кто не разговаривает. По словам Джо, очень давно случилось что-то такое, после чего он не проронил больше ни слова.

- Это что шутка? Он же не разговаривает!

- А ты не слушаешь. Вы просто созданы друг для друга, - Риодан подходит к Кастео и смотрит на него сверху вниз. - Кастео будет твоим инструктором, - повторяет он, но на этот раз это приказ и предостережение мужчине, лежащему на полу. - Женщина чувствует всю боль мира. Ты научишь ее абстрагироваться от неё. А затем поможешь научиться контролировать себя. И, наконец, ты научишь ее сражаться.

Кастео, понятное дело, молчит. Я даже не уверена, слышит ли он. Он словно в трансе, где-то очень далеко отсюда.

Риодан направился к двери.

- Ты пробудешь с ним до тех пор, пока я не решу, что ты получила то, за чем пришла.

Дверь закрывается за ним, и какое-то время я просто смотрю на неё отсутствующим взглядом, а затем перевожу его на Кастео.

А потом бросаюсь к двери и прикладываю ладонь туда, куда нажимал Риодан, но ничего не происходит.

Я начинаю колотить по двери.

- Риодан! Мне нужно вернуться в аббатство! Риодан, отпусти меня!

Но ответом мне служит лишь самая неимоверная тишина, которую я когда-либо испытывала.