Обнаров - Наталья Троицкая

– Костя, как ты устроился? Где вас поселили? – уточняла по телефону дотошная супруга.

– Таечка, не волнуйся. Гостиница приличная. Тепло, уютно. Кормят хорошо, – успокаивал жену Обнаров, расхаживая туда-сюда по своему гостиничному люксу, одетый в меховую куртку, укутанный поверх ватным одеялом.

И ей непременно захотелось к нему, туда, где тепло и уютно.

Вечерело. Снег валил стеной. Ехать можно было только с ближним светом фар. Дальний свет резко ограничивал видимость, делая стену снега абсолютно непроницаемой. Тая включила щетки-дворники на максимум, осторожно надавила на газ. По нечищеной, темной лесной дороге новенький Nissan Micraупрямо устремился вперед. Снег мириадами комет по конусовидной траектории летел в лобовое стекло. В свете фар снежинки казались нанизанными на развевающиеся по ветру нескончаемые длинные белые нити. Она не гнала. Но если бы муж сейчас оказался рядом, он, конечно бы, пришел в ужас от ее лихачества.

Въехав в город, Тая остановилась.

– Простите, пожалуйста. Как мне к гостинице «Русь» проехать? – опустив правое стекло спросила она у женщины, набиравшей воду из колонки, рядом с дорогой.

Женщина замешкалась, рассматривая новенькую серебристую машину. Потом ее взгляд постепенно дополз до Таи, и, простецки махнув рукой, женщина скороговоркой произнесла:

– Тута рядом. Прямо всё езжай. Перед мостом направо свернешь. Она рыжая такая. Да, одна она у нас, рыжая-то. Не заблудишься!

– Спасибо!

– От москали, оборзели! Все едут и едут, едут и едут. Наши не едут, а эти все едут! – запричитала женщина.

Она поправила серый пуховый платок, поглубже натянула рукавички, помахав Тае рукой на прощание, подцепила на коромысло два полных ведра воды и, плавно ступая, не проливая ни капли, понесла воду в серый покосившийся на правую сторону двухэтажный дом.

Гостиница была точно в указанном месте: перед мостом справа. Это было пятиэтажное солидное здание красного кирпича с полутораметровыми серыми буквами на крыше, складывающимися в название «Гостиница «Русь». Буквы были резными, стилизованными под старославянский шрифт, и опасно шевелились под порывами ветра. Тае даже показалось на какое-то мгновение, что сейчас очередной порыв ветра сорвет и швырнет к ее ногам огромную серую букву «Р». Подчиняясь непреодолимому желанию убраться с опасного места, Тая, бросив машину у крыльца гостиницы, поспешно вошла внутрь.

В холле было прохладно, но уютно. Новенький палас, комнатные цветы повсюду, наконец, милая улыбчивая девушка-администратор за стойкой.

– Добрый вечер, – увидев Таю, произнесла она. – Чем могу помочь?

– Скажите, в каком номере остановился Константин Обнаров?

Девушка помедлила, потом с вежливой улыбкой произнесла:

– Вы знаете, нас просили не давать такой информации. Извините.

– Это разве секретная информация?

Девушка смущенно улыбнулась.

– Приказ заведующей не давать никакой информации по проживающим у нас артистам. Никому. Но я могу вам дать телефон, который мне оставила девушка, занимавшаяся расселением. Хотите?

– А сейчас господин Обнаров в гостинице?

Девушка опять улыбнулась, но теперь уже открыто, без смущения, точно поняла истинную цель интереса.

– Да не переживайте вы. Если посмотреть на живого Обнарова хотите, идите на площадь, к торговым рядам. Киношники весь день там снимают. Чего под дверью-то стоять? А на мой вкус, мужик как мужик. Утром работает, ночью водку хлещет да с бабами спит.

– Спасибо.

Снежная морозная погода не испугала любопытных зевак. Сбившись в плотную кучку у ленты ограждения съемочной площадки, они стояли в ожидании чуда, то и дело притопывая ногами и потирая замерзшие носы и уши.

Группа актеров и каскадеров репетировала сцену нападения на «важняка» из Москвы бойцов местного криминального авторитета. Ставили свет, поблизости суетились «звучки», оператор охрипшим простуженным голосом давал короткие команды осветителям, то и дело уточняя у режиссера-постановшика детали, ассистенты удаляли из кадра зевак, пили кофе, пытаясь согреться, гримеры и костюмеры.

– Олег, а что церемониться? Ты где видел, чтобы «братки» в беседы вступали? По репе хрясь, по ребрам – хрясь!

– Сева, нет. Тормози! По схеме «налетели – отоварили» не пойдет, – говорил режиссер фильма «След» Олег Наумов каскадеру Севе Гордееву, постановщику всех трюковых сцен. – Послушай меня. Все послушайте. Цель этой сцены – показать, какая мощная энергетика исходит от этого человека. Насколько он волевой. Костя, ты идешь, возвращаешься к себе, в гостиницу. Идешь усталый, после тяжелейшего рабочего дня, после того, как весь день провел на месте катастрофы. Ты заходил в один дом, в другой, в десятый, в сотый и везде видел трупы женщин, грудных детей, стариков, мужчин, любые…

– Это перед сегодняшним материалом? Мне просто по сценарию не понятно…

– Да. Да, это мы в конце месяца в павильонах снимем. Сотни смертей из-за аварии на химкомбинате, который вот эти самые «братки» не могли поделить. Окрик. Сева, давай окрик.

– Эй, мужик, стой!

– Костя, ты идешь, как шел. Еще окрик.

– Мужик, стой, я сказал! – подал реплику Гордеев.

– Топот сзади. Костя, оборачиваешься. Смотришь прямо на них. В глаза. Спокойно. Прямо. «Братки» тормозят. Эти люди знают, с кем имеют дело. И они знают, что авария на комбинате и смерти сотен людей – это беспредел, который на их совести. Они не хотели такого результата, они тупо хотели бабла. Ясно? Они понимают, что неправы. У части из них либо знакомые, либо родственники там погибли. Вот это внутреннее осознание правоты Зорина и их неправоты их тормозит. Мы должны снять это противостояние. Понятно? Ударить никто не решается. Возникает диалог. Гордеев?

– «Слышь, следак, поговорить надо. Уехать ты должен. Мешаешь. Садись в машину. До Москвы дорогу братва оплатила», – поигрывая бутафорским пистолетом, произнес Гордеев.

– И реплика Зорина: «В благотворительности не нуждаюсь». Нет, Олег, это бред какой-то! – нервно сказал Обнаров.

– Что тебе не нравится?

– Все нравится. Идея – замечательная! Но между нами не должно возникать диалога. Понимаешь?

– Пока нет.

– Смотри. Диалог – это всегда переговоры. Зорин не может вести переговоры с уголовниками. Уверенность в себе и сила Зорина будут видны, если он не будет вступать в диалог.

– Почему?

– Ты же сам говоришь, после стольких смертей, что видел днем, он настолько уверен в своей правоте, он настолько уверен в себе, он настолько верит в себя, что он эту шваль просто не хочет замечать! Он молча поворачивается к ним спиной, ни на секунду не допуская, что может получить удар в спину или выстрел, или нож, и уходит. И первая часть сцены на этом заканчивается. Я вот так это чувствую.