Небеса нашей нежности - Анна Велозо

Похоже, подростки были пьяны.

– Убирайтесь отсюда, рвань! – рявкнул на них Антонио.

Он отстранился от Каро, застегнул брюки и шагнул навстречу хулиганам.

– Пошли вон, а то как дам!

– Тебе, видать, уже дали, – зашелся смехом другой мальчишка.

Но они действительно ушли.

Каро охватил стыд. Ужасно было осознавать, что кто-то видел ее с Антонио. А хуже всего было то, что после оргазма, когда она чувствовала себя такой счастливой, всё так опошлили.

– Мне очень жаль, – сказал ей Антонио.

– Ты же в этом не виноват. – Каро отвела взгляд.

А потом она вспомнила, что все еще наряжена в маскарадный костюм. Господи, какой позор… И эти дурацкие крылья мотылька…

Да, пару минут назад она чувствовала себя, словно в полете, но теперь бабочка обернулась гусеницей…

Уже забрезжил рассвет. Небо на горизонте окрасилось темно-синим, а вскоре и этот цвет сменится голубым.

Который же час? Четыре, половина пятого? В это время года солнце встает примерно в пять. Ана Каролина любила эти предутренние часы, когда солнце еще не поднялось из-за горизонта, но его золотистые лучи уже освещают облака. Иногда она просыпалась рано, чтобы понаблюдать за этим живописным зрелищем, а потом вновь отправлялась спать. Но сейчас ей не хотелось любоваться рассветом. При свете дня станет видна только грязь. Сейчас Каро заметила, что в переулке воняет мочой. Неужели они с Антонио были настолько увлечены друг другом, что не обратили внимания ни на вонь, ни на мусор в переулке?

Каро почувствовала себя грязной.

Пора было отправляться домой.

Она проснулась около полудня. Похоже, остальные сегодня тоже позволили себе поспать подольше, поскольку с первого этажа доносился звон посуды. Семья завтракала. При мысли об этом проснулся сильный голод. Она набросила халат, пригладила пальцами волосы и спустилась в обеденный зал.

Мария и Морис, бодрые и веселые, развлекали семью историями о своих ночных приключениях.

– И тогда эта толстая негритянка прижала меня к своей пышной груди и… О, bom dia [xlv], Ана Каролина!

– Дядя Морисио может говорить по-португальски! – удивленно воскликнул младший сын Педро и Франциски.

Похоже, его родители уже позавтракали, но все дети еще сидели за столом.

– Да, он знает пару слов, – объяснила Сецилия.

Похоже, она и сегодня вызвалась выполнять обязанности няни.

– Только над произношением еще нужно поработать.

Все рассмеялись, особенно Морис. Он пока что плохо понимал португальскую речь, но ему очень нравилось, когда его называли на бразильский манер – Морисио.

Ана Каролина посмотрела на напольные часы. Почти половина первого. Скоро придет Энрике – она обещала сегодня съездить с ним на пляж. Ана Каролина не знала, как говорить с ним, не краснея. Разве он не заметит, что она натворила? Не начнет что-то подозревать? Если он узнает, что она вернулась на рассвете, то наверняка начнет ее расспрашивать: «Где же вы были? О, как интересно, и что же вы делали?»

– А почему tia Ана Каролина ничего не отвечает нашему забавному дяде? – не унимался малыш Ксавьер.

– Она очень устала, – предположила Сецилия.

– Да, это правда. – Ана Каролина вспомнила, где находится. – Передай мне кофейник, пожалуйста. И хлебницу.

Она налила себе кофе и, взяв два круассана, проглотила их, почти не жуя.

– Ты когда домой вернулась? – спросила Мария.

Ана Каролина возвела глаза к потолку. «Не говори об этом при Сецилии и детях!» – хотелось крикнуть ей. Если бы не Мария, все продолжали бы думать, что они вернулись домой вместе.

– Не знаю. Часа в два?

Конечно, Ана Каролина знала, что было намного позже.

– Нет, этого не может быть, потому что тогда вернулись мы. Кстати, было непросто проникнуть в дом без ключей. Но я проверила местечко, где мы в Париже всегда оставляем запасной ключ – в щели между почтовым ящиком и стеной дома. И он действительно оказался там!

– Да ты у нас прямо суперсыщик! – ухмыльнулась Ана Каролина. – Значит, в полтретьего. Правда, Мария, не знаю. Антонио отвез меня домой вскоре после того, как мы вас потеряли в толпе.

– Вот как…

– Это ты к чему? Я…

В этот момент звонок в дверь прервал их перепалку.

– О, это, наверное, Энрике. Пойду открою.

– А слуги зачем? – спросил ей вслед Морис.

Но Ана Каролина уже встала и пошла в коридор.

– Какой сегодня замечательный день, правда? – спросил Энрике, входя в обеденный зал. – Готовы искупаться в водах Атлантики? Вы ведь умеете плавать, правда?

Этот вопрос был адресован Марии и Морису.

– Ну конечно. – Морис немного обиделся.

Ана Каролина надеялась, что метровые волны собьют его с ног и закрутят, а в плавки ему набьется песок.

– Как развлеклись вчера? Ты подружилась с Антонио, дорогая? Прости, что я не пошел с вами. Но я так устал, что вряд ли составил бы вам хорошую компанию. Наверное, жена Антонио чувствовала себя так же, иначе она бы…

– Кто? – резко переспросила Ана Каролина.

– Жена Антонио. Ну да, он недавно женился, но он заверил меня, что…

Остальное Ана Каролина уже не слушала. Она выбежала из обеденного зала и спряталась у себя в комнате.

– Наверное, у нее похмелье, и ей стало плохо, – предположила Мария, чтобы оправдать странное поведение своей кузины.

Но никто не счел такое объяснение правдоподобным. Все онемели от изумления.

И только дочка Сецилии спросила:

– Mamae, а что такое похмелье?

Часть 2

Рио-де-Жанейро

Апрель-май 1926 года

Глава 17

Радиостанция «Сосьедад де Рио-де-Жанейро» около трех лет назад начала передавать новости, культурно-развлекательные программы и обзоры по науке и технике. Это была первая и пока что единственная радиостанция в Рио. Она находилась в центре города, в Чехословацком павильоне, в котором в 1922 году проходила Всемирная выставка. На станции был собственный оркестр, и с пяти до шести вечера в эфир выходила программа, посвященная классической музыке. А по воскресеньям с четырех часов по радио передавали народную музыку, в том числе и популярные хиты. В последнее время особенно часто крутили песню «Frutas Doces», «Сладкие плоды» Белы Бель. О том, чтобы его подопечной уделялось достаточное внимание, Фернандо Перейра позаботился лично. После карнавала он отправился в Чехословацкий павильон и дал директору взятку, чтобы песню Бель ставили в эфир по воскресеньям. Каждое воскресенье. Не то чтобы эта взятка была так уж нужна – и без нее песня Бель стала шлягером, но Фернандо Перейра не любил оставлять хоть что-то на волю случая. Он вложил в эту девочку много денег, в том числе и в производство пластинки, и делал все это отнюдь не из альтруистических побуждений. Он хотел заработать на Бель, и как можно больше.

Пока что все шло очень хорошо. Бела Бель была на верном пути к тому, чтобы стать звездой. Изготовленная в спешке пластинка хорошо продавалась, а фильм с ее незапланированным выступлением лишь способствовал росту ее популярности. Или наоборот, благодаря ей на этот фильм шли зрители? Картина была дешевой, но фильм собрал неплохую кассу. А главным признаком того, что карьера Бель станет весьма многообещающей, было количество подражателей. В дешевых ночных клубах все больше певичек выступали в шляпках с фруктами. Одна из таких исполнительниц настолько обнаглела, что назвалась Бела Изабель и пела песню «Frutas Tropicais», «Тропические плоды». Обычно Фернандо Перейра терпимо относился к плагиаторам, не воспринимая их как угрозу. Но на этот раз он был неумолим. Перейра обнаружил Бель и хотел сделать ее звездой – и шляпка с фруктами должна стать ее фирменным знаком. Он не желал рисковать. И уже связался с адвокатом. Цель была ясна: нужно, чтобы Бель оставалась уникальной. И не только в Рио, но и во всем мире.

После того, как Фелипе да Сильва приобрел радиоприемник, он по воскресеньям не выходил из дома. Он словно помешался на радио. Старшие дети, Лара и Лулу, составляли ему компанию. Им нравилось слышать голос сестры по радио. Бела Бель прославилась, и Лара с Лулу гордились сестренкой, постоянно приглашая друзей, чтобы они послушали свою любимую песенку «Frutas Doces». Конечно, можно было просто поставить пластинку – отец купил ее сразу после выхода, но слушать песню по радио – совсем другое. Выход в эфир придавал песне и исполнительнице особую значимость.

Даже Неуза втайне гордилась дочерью. И в то же время злилась на нее. Почему девчонка ни разу не зашла домой? Теперь-то она всем доказала, на что способна. Так почему не жить дома? Неузу обижала холодность дочери. Неужели она считает родных недостойными? К тому же, что подумают соседи? Разве ей трудно хоть раз в воскресенье прийти на обед, поздороваться с соседями, раздать автографы? Что в этом плохого? Это ведь и в интересах Бель: не стоит разочаровывать своих поклонников.