В мышеловке - Дик Френсис

– Скорее всего, он просто деньголик, – сказал я, откидывая край одеяла и с вожделением взирая на прохладную белую простыню.

– Кто-кто?

– Деньголик. Я сам придумал термин для обозначения тех, кто любит деньги так, как алкоголик – спиртное.

– Таких в мире много, – заявил Джик.

Я отрицательно покачал головой:

– В мире много пьяниц. А алкоголики – больные. И деньголики – такие же. Им всегда не хватает. Они не могут освободиться от этой зависимости. Сколько бы они ни имели, они все равно хотят еще. Кстати, я имею в виду не заурядных дельцов, сколачивающих себе состояние, а настоящих безумцев. Деньги, деньги, деньги! Как наркотики… Деньголики пойдут на все, чтобы достать деньги… Похищение детей, ограбление банков, убийства… Да они и собственных бабушек продадут. Все что угодно!

Я сидел на постели с ногами, потому что чувствовал себя ужасно скверно. Горели многочисленные ссадины, саднили порезы. Думаю, у Джика тоже.

– Деньголизм, – проговорил Джик, словно диктор, обращаясь к невидимой аудитории, – это распространенное инфекционное заболевание, которым страдает каждый, кто ощутил когда-либо жажду денег. То есть все…

– Давай про Хадсона, – потребовала Сара.

– Хадсон – блестящий организатор. Когда я прибыл сюда, то не думал, что организация окажется такой разветвленной, но точно знал, что за кулисами скрывается незаурядный режиссер. Понимаете, что я имею в виду? Дело было задуманно как межконтинентальная операция.

Джик открыл банку с пивом и скривился от боли, протягивая ее мне.

– Но потом Хадсон убедил меня в том, что я ошибался в отношении его персоны, – продолжал я, отпивая освежающую жидкость, – потому что он был слишком осторожным. Он сделал вид, что ему нужно поискать в записях название галереи, где Дональд приобрел картину. Разумеется, он относился ко мне не как к потенциально опасному человеку, а как к кузену Дональда. Пока не переговорил на ипподроме с Уэксфордом.

– Припоминаю, – вставила Сара. – Ты еще сказал, что их знакомство все меняет.

– Да… Возможно, он лишь сообщил Уэксфорду, что я кузен Дональда. Но Уэксфорд, понятно, в свою очередь доложил ему, что я встретил Грина на развалинах усадьбы Мейзи в Суссексе, а потом вдруг оказался в галерее, где рассматривал оригинал картины, сожженной в доме Мейзи.

– Боже! – воскликнул Джик. – Теперь неудивительно, что нам пришлось ехать до самого Алис-Спрингса.

– Конечно. Только в те дни я еще не думал, что мне нужен именно Хадсон. Я искал жестокого человека, который совершает преступления руками своих подчиненных. Хадсон таким не выглядел… Единственная пустяковая трещинка в его маске обнаружилась, когда он неожиданно проиграл на скачках. Он с такой силой вцепился в бинокль, что даже пальцы у него побелели. Но нельзя же считать человека злоумышленником лишь на том основании, что его огорчает неожиданный проигрыш!

– Я согласен с твоим определением, – задумчиво усмехнулся Джик.

– У меня было время поразмыслить в больнице Алис-Спрингса. Те гориллы просто не могли прибыть туда из Мельбурна за такой короткий промежуток времени. Однако они могли появиться из Аделаиды. База Хадсона располагалась именно там… Но все доказательства оказывались слишком хлипкими.

– Начнем с того, что они могли прибыть в Алис заранее, – логично отметил Джик.

– Верно, могли. Но зачем? – зевнул я. – Потом вечером, когда разыгравался кубок, ты сказал, что Хадсон расспрашивал тебя обо мне. И я подумал, откуда он вас знает.

– А ведь я тоже удивилась, только не придала этому значения. Мы же видели его с верхней трибуны, значит, возможно, он где-то видел тебя с нами.

– Вас знал парень из Художественного центра. Он был на скачках. Он же вел вас до самого «Хилтона» и показал Грину.

– Ну, а Грин – Уэксфорду, а тот – Хадсону? – предположил Джик.

– Вполне возможно.

– К тому времени, – продолжал Джик, – они поняли, что надо избавиться от тебя, и у них был великолепный шанс, но они допустили промашку… Хотел бы я послушать, что происходило, когда они узнали об ограблении галереи! – Он захохотал и опрокинул банку, допивая пиво.

– На следующее утро, – продолжал я, – посыльный принес письмо от Хадсона в «Хилтон». Как он дознался, что мы живем там?

Они оба удивленно смотрели на меня.

– Может быть, Грин ему сказал? – предположил Джик. – Но, во всяком случае, не мы. Мы никому и ничего не говорили.

– У меня тоже никто не спрашивал, – сказал я. – В письме предлагалось посетить его виноградник. Ну, если бы не мои сомнения, то я поехал бы. Он считался другом Дональда… а виноградник – это даже интересно. С его точки зрения, во всяком случае, следовало попробовать.

– Наверное, ты прав, – согласился Джик.

– Вечером после кубка мы остановились в мотеле возле Бокс-Хилла. Я позвонил в Англию инспектору Фросту, ведущему дело Дональда. Я попросил его задать моему кузену несколько вопросов… А утром под Веллингтоном я получил на них ответы.

– Мне кажется, будто сегодняшнее утро было несколько лет назад, – сказала Сара.

– Угу…

– И какие ты задал вопросы и получил ответы?

– Вопросы: рассказывал ли Дональд Хадсону про свое вино в подвале, говорил ли он то же самое Уэксфорду и не Хадсон ли предложил Дональду пойти вместе с Региной посмотреть на Маннинга в Художественном центре. Ответы: «Да, конечно», «Нет, с какой стати» и просто «Да».

Они молча обдумывали услышанное. Потом Джик бросил монету в прорезь комнатного рефрижератора и получил еще банку пива.

– А что дальше? – спросила Сара.

– Мельбурнская полиция заявила, что у меня нет доказательств. Вот если бы удалось их получить, тогда бы они занялись Хадсоном всерьез. Пришлось забросить приманку в виде картин… У полиции это получилось блестяще.

– Как, как им это удалось?

– Дали возможность Уэксфорду «случайно» послушать обрывки информации из нескольких отелей о необычных вещах, хранящихся в их камерах хранения, в том числе и о картинах в «Хилтоне». После нашего прибытия ему предоставился случай воспользоваться телефоном, когда, как он предполагал, никто его не подслушивал. И он позвонил Хадсону и все передал ему. Тогда тот сам составил письмо от моего имени и отправился в отель за картинами.

– Он, видимо, свихнулся?

– Просто дурак. Правда, он считал, что меня уже нет в живых… и не подозревал, что за ним следят. Ему и в голову не пришло, что полиция может подслушать звонок Уэксфорда… Фрост заверил меня, будто Уэксфорд считал, что пользуется обычным аппаратом из обычной телефонной будки…

– Но это же подло, – решила Сара.

Я снова зевнул, прикрываясь ладонью.

– Чтобы поймать подлеца, иногда приходится прибегать к ответной подлости.

– Кто бы мог подумать, что Хадсон окажется таким негодяем? – произнесла она. – Он так… так хорошо держался! Кто бы мог подумать, что под доброжелательной, сердечной внешностью люди способны скрывать такую страшную жестокость? Неужели такое вообще возможно?

– А что, по-твоему мнению, я рисую? – Джик встал со своего места и потянул за собой Сару. – Вазы с цветочками? – Он перевел взгляд на меня. – Лошадей?

На следующее утро мы попрощались в Мельбурнском аэропорте, в котором, казалось, провели немалую часть жизни.

– Как-то странно, что мы расстаемся, – сказала Сара. – Ты вошел в нашу жизнь…

– Я еще как-нибудь приеду к вам.

Они молча кивнули.

– Ну… – Мы, не сговариваясь, посмотрели на часы.

Это было похоже на все расставания, когда многого не скажешь. Мы по глазам друг друга видели, что скоро будем с грустью вспоминать эти десять дней. Как то, что мы делали во время нашей сумасбродной юности. Как нечто далекое.

– Ты взялся бы за все снова? – вдруг спросил Джик.

Без всякой связи я подумал о военных летчиках, которым посчастливилось выжить и которые вспоминают события сорокалетней давности. Стоила ли победа пролитой крови, труда и постоянного риска сложить голову? Жалеют ли они о прошлом?

Я улыбнулся. Для меня не имело значения то, что будет через сорок лет. То, что будущее сделает с прошлым, – это его собственная трагедия. Гораздо важнее другое – то, что мы делаем сегодня.

– Наверное, взялся бы!

Я наклонился и поцеловал Сару, жену моего старого друга.

– Эй! – громко сказал он. – Найди себе собственную!

Глава 17

Мейзи увидела меня прежде, чем я заметил ее, и устремилась навстречу большой ярко-красной птицей, распростершей крылья.

Понедельник. Время ленча. Вулверхемптонские скачки. Холодно, и моросит дождь.

– Привет, дорогой, я так рада, что вы вернулись! Как долетели? Это же не ближний свет, а? Да еще на такой реактивной штуке! – Она похлопала меня по руке, зорко вглядываясь в лицо. – Вам, сдается, солоно пришлось, дорогой. Вы не обижаетесь на меня за такие слова? Вам не удалось загореть. А ужасные раны на руке, наверное, очень вам досаждают, да и ходите вы как-то слишком уж осторожно…