Последнее желание - Галина Зарудная

Но этого не произошло. Фома внимательно выслушал бедолагу.

— Какая квартира, говоришь? Присмотришь за мотоциклом? — И поспешил к подъезду.

Он только успел подняться на ее этаж, когда Валерия выскочила на площадку и налетела на него, как настоящая фурия, при каждой реплике с силой толкая его в плече.

— Следил за мной! Стратег хренов! Какого лешего ты приперся ко мне домой? Еще спозаранку?

Парень был ошарашен и не успевал ни увернуться, ни ответить. От каждого ее толчка ему приходилось отступать назад.

— Какое спозаранку? Одиннадцать часов! Зачем ты мальчишку так?

— Чтоб неповадно было! Чего ты добился? Что ты ходишь за мной? Может, женится хочешь? Присосался, как пиявка!

— Пиявка? Да я просто…

— Просто?!! Если бы ты поприкинул своими кривыми мозгами, то вспомнил бы, что у меня отец болен. Это хуже любого хамства — являться вот так домой!

— Я хотел пригласить тебя на прогулку…

— Ты что — идиот? Телефон для чего придумали?

— Но я не знаю твой номер.

— Тогда ты вдвойне идиот! Выслеживать девчонку ему ума хватило, а разузнать номер — нет!

— Я не успел…

— Проваливай! — Она снова его толкнула, теперь сильнее — двумя руками. — Захотел бы — узнал! Вон, пока я еще больше шуму не подняла! Ромео! Малышню он подсылает… Нашел Тимур свою команду! Вон!!!

Фоме пришлось отступить. Лера не дала ему шанса опомниться и сказать что-либо в свое оправдание, развернулась и с оскорбленным видом исчезла за дверью квартиры.

— Ну что за наказание, — простонала она, припав к стене в прихожей, чтобы отдышаться. Ее трясло от злости и она боялась, что ее крики мог услышать отец. Валерия планировала сегодня провести тихий и спокойные семейный день, ей о многом хотелось переговорить с отцом, заняться костюмом для мамы. Ради всего святого, как можно было так запросто ухлопать ей начало такого дня!

Откуда вообще взялся этот сопляк?!!

— 26

Завязав волосы в пучок, так и не сняв мамин халат, Лера металась по кухне, выстраивая в голове сложенный вчера перед сном боевой план. Так-так, приготовить пиццу, — дубль номер два! Что там, бишь, надо? Мука… Забыла показать маме эскизы костюма! Жди теперь до позднего вечера. Целый день насмарку! Хоть убей, не вспомнить, что она просила сделать…

Попутно Лера несколько раз выглянула в окно, но во дворе было тихо. Хоть бы тебе какая псина гавкнула, даже воробьи — и те разлетелись.

С пиццей в этот раз возни почему-то вышло больше. Как же здорово, если есть доставка прямо из пиццерии!..

Но в конце концов, сытный микс из овощей и сыра на тонком как промокашка тесте отправился в духовку, и Лера, кое-как прибрав на кухне учиненный в творческом порыве беспорядок, постучалась в дверь отца, с торжественным волнением сообщив, что приготовила итальянское блюдо — специально для него.

— Специально для меня, пиццу? — Не то удивился, не то растрогался отец.

Стол уже был накрыт. Все выглядело очень скромно, чистый минимализм: одна большая тарелка с пиццей посреди стола, еще две маленькие тарелки друг напротив друга, ножи и вилки, чай, салфетки. Лера оглядела все это придирчиво, но с большим энтузиазмом, заключив про себя, что обстановка хоть проще некуда, но, в целом, очень своеобразна и не лишена вкуса.

В своей памяти Валерия сохранила довольно непривлекательную картину про обстановку в квартире родителей, наполнив чувства чем-то средним между унылостью, гнетущим холодом пустоты и большими надеждами на будущее…

Но теперь, в новом ракурсе, все казалось не таким уж плачевным.

Отец не торопился, словно и не планировал обедать вовсе, но не хотел отказывать ей в приглашении. Выглядел бледным и смущенным.

— Все в порядке? — спросила Лера, отчего-то сама при этом смутившись. Он кивнул, отрезал кусочек пиццы, что она положила ему на тарелку, и не спеша прожевал. Она улыбнулась, с нетерпением дожидаясь оценки качества. Отец кивнул, давая понять, что ему понравилось, но затем отложил приборы в сторону и принялся за чай.

Некоторое время кроме урчания холодильника не было ни звука.

— Мама собирается купить для меня швейное оборудование, — сказала она, подождав, пока он частично осилит пиццу.

— Я знаю, — кивнул он.

Лера перестала есть.

— Я, кажется, дала лишку тогда…

— Ты очень долго носила это в себе, — успокоил он, — много думала, и когда представилась возможность — выплеснула залпом.

— Наверное. — Она близоруко смотрела в свою тарелку. — Я даже не догадывалась, что во мне столько всего накопилось. Возможно, такова работа нашего подсознания, как пишут. Очень подлая работа, я тебе скажу, потому что до последнего ты сам вроде ничего не знаешь! Я оскорбила ее, хоть и мысли такой не держала. Только пыталась объяснить, что ей следует жить проще, позволять себе отдых и немного радости. А вышло так, что попрекнула ее в недалекости, комплексах, черствости, и, фактически, обозвала жмотом. Да, ты прав, я хотела сказать слишком многое в одном залпе. И в устах ребенка глаголила не истина, а обвинительный приговор. Черт, это просто невыносимо — быть одновременно и взрослым и ребенком! Я не вынесу этого, — Лера яростно замотала головой, — просто не вынесу!

— У тебя нет выбора, — сказал отец. — Нужно приспосабливаться.

— Но я же здесь не просто так? — предположила она с надеждой. — Должен быть хоть какой-то толк! А я ничего не могу поделать: с одной стороны — гормоны и детское личико, а с другой — «не учите меня жить!»

Ее последняя реплика заставила отца улыбнуться:

— Я вижу, ты действительно многому могла бы научить своих стариков. В какие времена ты жила?

— О! — с чувством воскликнула Валерия. — Мне даже слова подобрать трудно! Времена настолько другие, что хочется сказать — противоположные! Я вот старалась понять пару дней назад, какого черта надо этой Люсе, чего она притирается постоянно? Мне никак, ну просто никак не верилось, что кто-то может простоять пол дня у плиты, просто, чтобы сделать приятное соседям! Я не могу утверждать, что такого вообще нет в моем времени, но… Я не помню, когда я вообще в последний раз сталкивалась с подобным. Тебе пол слова никто не скажет просто так, — без умысла, заведомой партии. А комплимент — всегда ложь, попытка влезть поглубже, как клещ, чтобы присосаться к тебе покрепче, выкачать всю возможную пользу. Да уж. Материализм, папа, тот самый, наконец, овладеет всем, что ни есть на планете. А я… буду одним из его ведущих экспертов!

— Но ты ведь художник, разве нет? — спросил он.

— Я тоже думала, что мода — это одна лишь эстетика да удовольствие! — призналась она горько и покачала она головой. — Но в тех дебрях, в которые я забрела в своей карьере, не осталось ничего духовного, то была черта всех черт, граница между помешательством и бездушием… Ты понимаешь? Я позволила этому случиться. Точнее, я не заметила, когда это произошло. Не знаю, понимала ли я это раньше, но сейчас я как после просмотра фильма себя чувствую, фильма о собственной жизни. Так и вижу, как во мне происходит необратимая мутация, как из веселой доброй девушки превращаюсь мало-помалу в бабу Ягу, вечно спешащую и грохочущую в своей ступе, мечущую огненные стрелы в конкурентов, разрывные молнии в критиков, и гранаты с усыпляющий газом в кредиторов! Тебе не передать, как трудно дается успех в мое время. Чего бы ты не стоил, тебе постоянно нужно отстаивать свою позицию! Таланта так мало для этого… Коммерция вытолкала его на задворки жизни… И тут, как ты сам заметил, если не хочешь пропасть — приспосабливайся. — Она тяжело перевела дыхание. — Я позволила заразить себя этим вирусом, превратилась в оборотня. Спокойная размеренная жизнь, плавно идущий бизнес, без стрессов и залпов, без выматывающей войны за главные подмостки, — меня это не устраивало! Нет уж, греметь, греметь на всю страну, на весь мир! Побольше бульварных представлений и скандальных страстей! И не чувствовать при этом ничего… ничего… Ни радости, ни свершения… как вначале… Просто довольствоваться, что очередной барьер преодолен…

Лера судорожно вздохнула, помолчала, и снова заговорила:

— Победы превращались в нечто само собою разумеющееся, а понятия фиаско для меня не существовало вообще! Я бы не примирилась с таким понятием! Я свирепела — и шла дальше, не щадя ни себя, ни других на этом пути из горящих углей… Эти угли были в моей голове — вместо рассудка, в моем сердце — вместо чувств… — Она поглядела на отца глазами полными ужаса и смятения. — Чем больше они сжигали меня, тем яростнее я распаляла этот жар. И конец бы настал непременно — самый ужасный конец всему! И банкротство, которого было не избежать, оказалось не самым страшным в этом падении до нуля. Нет! Поражено было чувство собственной значимости. Понимаешь? Вот что было важнее всего! Престиж! И вся это горячка… я не то, чтобы совсем уж не сознавала, что все летит крахом, но это было сильнее меня! Безнадежный тупик! Я и сейчас, вздрагивая от отвращения и ужаса, вспоминая все эти годы, не до конца еще отделалась от страшного чувства злобы и реванша, когда ты готов на все ради признания… А каким-то отдаленным, слабым импульсом ты стремишься к своим детям, но уже поздно, в их глазах лед и пренебрежение… Ты возмущаешься, как так, я ведь им дала все, точнее — купила все, в чем они нуждались! Но так же, как я не смогла купить себе трон в моде, так и не купила трон в их сердцах…