Сыскное управление - Анна Коэн

пока Петр Архипыч рассыпался перед Зимецкой в любезностях. – Нет, оно было вознаграждено. Грязный бандит вступил в княжеское семейство! Что ж, по крайней мере, он больше не будет никого грабить…»

– У меня есть одна последняя просьба, – чуть манерно протянула Зимецка, отбросив с плеча тугой белоснежный локон. – Могу я взглянуть на показания этого… Макара Клюкова? Не судите женщину за любопытство.

– Всенепременно, это открытая информация, – зачастил Петр Архипыч, – тем более для вас, драгоценная Павлина Павловна…

– Ну-ну, – надула она губы и нетерпеливо пошевелила в воздухе пальцами, затянутыми в белый шелк.

Норма, опустив голову, вручила госпоже свой блокнот. Та углубилась в чтение записей, а Норма нервно стиснула карандаш.

«Что она хочет узнать из этого бесталанного допроса? Что там такого ценного? Вот если бы он сказал что-то толковое о Катерине Дубравиной… Ведь он точно знает!»

Карандаш, не выдержав натиска ее пальцев, сломался пополам, и часть покатилась под стол, за которым сидела госпожа Зимецка.

Жарко покраснев, Норма нырнула за обломком.

Она не сразу поняла, что открылось ее глазам.

Диана предположила, что под длинным платьем со шлейфом Павлина Павловна скрывает тяжелые сапоги. Норме даже показалось, что это логично – в бальных туфельках не походишь по мануфактурам и складам, а Зимецка – женщина деловая.

Но под подолом роскошного платья скрывалась вовсе не тяжелая обувь, нет и нет.

Вместо ног у богатой госпожи оказались раздвоенные копытца, обрамленные поверху белоснежным мехом.

Еще не до конца сообразив, что она только что увидела, Норма медленно выбралась из-под стола. Только теперь ее лицо похолодело, а губы онемели.

Она посмотрела на Павлину Павловну, все также увлеченно читавшую ее заметки. Затем Зимецка со спокойной и даже довольной улыбкой подняла на Норму глаза. Зрачки были горизонтальными, как у козы. Вдруг она хлопнула по столу ладонью:

– Вот оно что! Вот как они обманули оповещателку: кончик зонта слишком мал, чтобы поднять тревогу. Ха, ну теперь-то они у меня попляшут, все переменят за старую оплату. Ладно камень, сталь-то эти ваши кобольды не расцарапают?

Петр Архипыч натянуто рассмеялся.

Норма моргнула, и наваждение развеялось.

Ни проклят человек, ни благословлен;

мыслями да чреслами как благо творить способен,

так и худо, страстями одолеваемый.

Не устремит свой взор Серафим на человека,

что вред учинил. Не услышит недостойный Серафима гласа.

Не даруют прощения ему ни Крылатые Мудрецы,

ни Церковь моя, ни сам я.

Однако путь искупления под стопами его лежит – к детям его, что ошибок его впредь не сотворят,

на то лишь есть воля человека.

Наставления Диаманта

ДЕЛО № 2:

Чужое сокровище II

– За вас, ребята! – провозгласил Егорка Коновалов и так резво поднял оловянную пивную кружку, что пена плеснула через край. С победным кличем Илай, Диана и Лес присоединились к тосту.

Даже Норма приподняла свою кружку с унылым «ура!». Илай никак не мог взять в толк, что ее так отравило. Они раскрыли дело, получили по три оклада серебром (которые, к слову, Норма и взяла на строгое хранение), были представлены самой императрице Паустаклавы Аркадии Васильевне! Не жизнь, а сказка. Но старшая сестра отчего-то смотрела волком и то и дело приглядывалась к чужим ногам, будто искала какой-то подвох. Но от прямых вопросов уходила, как из силков, и прикрывалась работой. Илай пожал плечами и отхлебнул цветочного пива. Захочет – расскажет, у них ведь не принято секретничать, всю жизнь друг у друга как на ладони.

– Мне вот все интересно, – Егорка выхлебал добрую половину кружки и утер от пены жидкие усы, – откуда вы, чудные такие, беретесь?

Лес рассмеялся:

– Ты еще спроси, откуда дети берутся. Так мы из того же места!

Диана ткнула его локтем:

– Грубиян!

Но тот только улыбнулся. Илай хрюкнул в свою кружку.

В «Пень-колоде» было по-праздничному уютно: горели десятки свечей, заливая зал теплым оранжевым светом, у подмостков пиликали, будто соревнуясь, два скрипача, а в качестве закуски сегодня подавали «хлебные башни»: тонко нарезанные куски вчерашнего хлеба, переложенные остатками жаркого с чуть заветренным сыром и овощами, приправленные какими-то соусами. После горелой перловки и кухонные остатки покажутся деликатесом! Впрочем, есть было удобно, придерживая хлеб с двух сторон. Вон, за соседним столом трое городовых пытались откусить от пятиярусных башен.

– Да я не про это самое, – усмехнулся Егорка, поглаживая себя по впалому животу. – Как вы геммами-то стали? Глаза ваши, имена нездешние, способности… Расскажете, али секрет большой?

– Вроде и не секрет. – Илай почесал затылок. – Сам я мало что помню, но нам говорили, что каждый гемм, он рождается отмеченным серафимами. В какой-то момент талант просыпается и становится заметен другим людям…

– Как у мистериков, что ли? – недоверчиво наморщил лоб Егорка.

– Ну тебя! – Диана фыркнула. – Совсем другое – нас благословили.

– Вот-вот, – продолжил Илай. – И когда люди замечали наши особенности, они рассказывали о нас духовникам. Тогда люди из Церкви приходили и забирали нас к себе. А потом у нас пробуждались глаза, ну, согласно таланту. Ну и имена… примерно тогда нам и давали.

Норма в беседе не участвовала, только хмуро катала по блюду хлебный колобок с чесноком, даже и не думая отправлять его в рот. Может, все о деле Дубравиной думает?

– А что же родители ваши? Не тосковали, так просто чужим людям отдали?

– Что до моей мамки, – протянул Лес, – так она радехонька была. Она ж и так что ни день в церковь бегала. То молиться, то грамоты в дом покупать, то на беседу с духовником. «Прощение в детях своих обретете», – процитировал он Заветы. – Она говорила, серафимам бесполезно каяться, грехи можно искупить, лишь воспитав детей праведными. Вот она меня и воспитывала, так уж воспитывала… А как стало ясно, что я отличаюсь от других, сама же и поволокла в собор. Рядом на колени у статуи Униглага поставила и как засмеется: отмолила себя, очистилась.

Начав бойко и даже весело, к концу рассказа брат посмурнел и залпом допил свое пиво. Илай поспешил на выручку:

– Лестер у нас особенный, он хоть семью помнит и детство. А мы с сестрами только монастырь да учебку.

– Это как так? – не понял Егорка. – Почему?

– Да, видимо, помнить там нечего. Мне было восемь, когда я попал к наставникам. В десять, как у всех остальных, пробудились глаза, вот и все.

– Занятно, занятно…

Пиво кончалось быстро, так что они заказали еще по кружке.