Этна - Мастер Чэнь

И если бы я только в этот момент обернулся и увидел глаза ребят за стойкой — но тут было и не до них.

Когда кому-то приходит в голову мысль испортить тебе переднюю часть рубашки или, допустим, пиджака, то тут есть несколько вариантов действий. Один — тихо, спокойно сломать ему палец, любой, тот, что торчит. Мизинец особенно уязвим. Но по законам любой страны это превышение пределов самообороны. А кроме того, русским поэтам пальцы ломать нельзя никогда.

Есть еще вариант действий, внешне куда более эффектный. Вы налегаете на его предплечье своей рукой (держать парня надо крепко) и начинаете поворот, правым плечом вперед. Можно еще долбануть ногой под коленку, это ускорит дело. В результате противник, вместе с вашими пуговицами (к сожалению), или оказывается на полу, или вылетает через стекло — но здесь такие стекла, что делать этого не надо; или теряет как минимум баланс, и тогда можно, не отпуская его руку, бросить парня о вот эту деревянную стойку. Она тут для того, чтобы принимать гостей — как раз и примет.

Я скрестил ноги для поворота, полуобернулся в движении… увидел совершенно отчаянный взгляд парня у стойки — что не так? — и, краем глаза, какое-то движение там, где его никак не могло быть.

Не могло, потому что там только что никого не было. Только Арлекин в его ромбах.

И именно Арлекин шевельнулся.

Арлекин, звеня бубенчиками, прыгнул.

Я успел сбросить, обратным движением, цепкую руку с моей рубашки и отскочить в сторону, к Лене, обхватить ее, крутануть, заслонить собой.

Но запыленный манекен, выставив вперед лакированные красные ногти, атаковал, оказывается, не ее и не меня. И в долю секунды столкнувшиеся Арлекин и зеленоглазый парень оказались у моих ног, на полу.

Шаги! Стремительный топот двух пар ног по лестнице, они буквально скатываются вниз, эти двое молодых людей. Наблюдали нас сверху, через панорамное стекло в потолке? Были готовы к такому развитию событий заранее?

Еще секунда — и я попросту вытолкнул бы Лену к выходу или за стойку, куда угодно. Но этого не понадобилось — ведь топают, несутся знакомые ребята. Моя охрана.

Но тут эти два сицилийца, не обращая на меня никакого внимания…

Подскочили к ошарашенно опирающемуся на руки Арлекину и стали по обе стороны от него, мрачно глядя вниз на зеленоглазого.

Тот, впрочем, агрессивности больше не проявлял, только смотрел на всех по очереди.

Наверное, на него никогда еще не прыгали манекены.

Арлекин чихнул и попытался снять маску, а заодно и рогатый колпак с бубенчиками.

И тут уже я оказался у его ног, мягко взял под локти, помогая подняться.

Колпак упал на пол, спутанные черные волосы Джоззи лезли ей в полубезумные глаза, да даже и в рот с этими потрясающими белыми зубами.

Мои — да нет, уже мои бывшие, а теперь ее — охранники мягко подвинулись вперед, поближе к молодому человеку, как бы заслоняя нас с ней спинами.

— Так-так, — зловеще сказала Джоззи, посмотрев на меня.

— Так, — подтвердил я, переводя дыхание.

Конечно, так. Не успел подумать? — прозвучал в моей голове голос маркизы Валерии. Не успел подумать, что Джоззи не настолько глупа, чтобы всерьез преследовать меня за любовь к русским блондинкам. Она шла за мной по пятам, чтобы охранять, как умеет. Потому что еще один несчастный случай с ее мужчиной — это уж чересчур.

И поэтому со вчерашнего, а может, с сегодняшнего дня по распоряжению маркизы, серьезно поговорившей на эту тему с Альфредо, моя охрана стала охраной Джоззи. И вот результат.

Мне не хотелось отпускать ее, но я все же сказал:

— Еще пять минут. Последние реплики в этой пьесе.

Джоззи, кажется, меня даже не слышала: она смотрела на молодого человека за моей спиной и начинала в изумлении открывать рот. Наверное, вспомнила мое описание того, кого я не видел до того никогда в жизни. И чьего имени я даже сейчас не знал. Да и какая разница, как его зовут, «по веществу ведь он ветер», — написала Лена. Его не существует.

Я повернулся к нему — а там уже была та самая Лена, она трясла несчастного парня за плечи довольно всерьез, к восторгу парочки итальянцев, укрывающихся за стойкой. Вот же им бесплатные Арлекин, Коломбина, грустный Пьеро — а я тогда кто? Не хочется думать.

— Где ты был? Откуда и как ты взялся? — звучал ее дрожащий голос. — Все эти дни здесь, как в тюрьме!

— Как взялся — на такси приехал, — услышал я впервые его голос, нормальный такой голос. — Такси там, наверху, стоит, потому что… Деньги потому что. И за звонок с его телефона на твой надо добавить.

Лена, быстро кивая, сжала покрепче кошелек.

— Одну минуту, таксист подождет, — сказал им я. — Итак — сударь, и вы, Лена. У меня для вас обоих кое-что есть. На прощание.

Я полез в сумку (так и болталась во время всех этих танцев у меня на плече) и вынул оттуда две жестянки с номерами. Краем глаза увидел, как Джоззи смотрит на них — и, возможно, всё лучше понимает, что же все эти дни на самом деле происходило.

— Я вам советую поплавать сейчас, с этими номерами, и утопить их навеки где-нибудь в Лазурном гроте, — продолжал говорить я, негромко и как бы между прочим.

Я протянул номера, и молодой человек заторможенно взял их, мгновенно сунул под рубашку, быстрая у него реакция (стойку и двух итальянцев за ней я закрыл спиной, не надо им этого видеть).

— А еще, — сказал я, — все дела с Умберто улажены. Умберто — это тот дед, у которого вы брали мотоцикл. Мотоцикл будет списан. Все следы вашего пребывания там — вот они. Туда же их, в грот. Или сожгите. Сами.

В руки Лены перекочевала папка с копиями ее паспорта и записью.

— По улице мимо лавки Умберто вы можете ходить, не прячась, — добавил я, — но к нему не надо заходить. Он вас никогда не видел и не знает. Ну, и всё. Может, увидимся еще, может, нет.

— Не уходите — не уходите — не уходите, Сергей, мы сейчас, — выговорила Лена, схватила зеленоглазого за руку и повела его вверх, платить за такси.

Он оглянулся, посмотрел на меня растерянно — но Лена тащила его вперед и вверх.

— Где я был — лечился, — раздался его негромкий голос.

— А телефон!

— Зарядка у тебя в чемодане, телефон зарыт в землю…

— Ты же вышвырнул меня на дорогу и унесся куда-то!.. Как ты мог так сделать — я бы от тебя не отходила, я бы…

— Не на дорогу, а на бензоколонке… И у тебя были почти все наши деньги… — еле слышно донесся его голос с лестницы. — А у меня…

И они скрылись там, наверху.

Вот, значит, что он сделал. Опять же — очень грамотно. Ну, то есть скрываться с места происшествия нехорошо, но уж если скрылся, то дальше всё логично.

Сотрясение мозга, рана. Надо найти хоть медсестру. Потом отлежаться. Ищут двоих? Лучше разделиться. И в любом случае вывести Лену из-под удара. Что касается головы, то обратиться за помощью здесь можно к кому угодно. Даже без денег. Помогут без лишних слов и никому не скажут. Остальное, типа деда Умберто — ну, наверняка у него был какой-то план. В целом — отлично.

Может, и без меня бы как-то обошелся.

Не уходить, просит Лена? А зачем, собственно, оставаться?

Я повернулся к Джоззи:

— Вот теперь и правда конец. Не считая того, что тебе надо переодеться. Дать мою рубашку? Тебе пойдет. И выйдем, что ли, на улицу, погуляем спокойно…

— Не прощу никогда, — сообщила мне она.

Боже ты мой, как она шла — будто вернулась к себе в цирк. Походкой розовой пантеры, иногда поворачивая голову и плечи к прохожим и скромно хлопая ресницами.

Некоторые прохожие, наверное, даже оборачивались оторопело ей вслед. Особенно мужчины.

Она всё понимает, конечно. Или понимает самое главное. Но это не значит, что «уомо» — мужчина — не заслуживает небольшой показательной трепки. Просто для профилактики.

— Джоззи, — сказал я, наконец, раздраженным и несчастным голосом.

— Ля-ля-ля, — отозвалась она немилосердно. — Да, мое сердце. Я вся твоя и внимательно тебя слушаю. Внимательно-внимательно.

— Джоззи, — начал я снова и в бессилии потряс руками в воздухе (на правой висела сама Джоззи, но кисть была свободна). — Джоззи…

— Ля-ля-ля!..

А, вот теперь я знаю, чем ее взять.

— Джоззи, ла патриа! — сказал я трагическим голосом эфиопского царя Амонасро из «Аиды». — Родина!

И показал пальцем назад, туда, откуда мы вышли.

— Ах, ла патриа! — мстительно восхитилась Джоззи. — Значит, она у тебя вот такая — с синяком на заднице?

Но потом до нее дошло, что лучше было помолчать. Итальянцы вообще-то на эту тему не шутят. Джоззи вздохнула и пошла уже нормальной походкой. Погладила меня по руке и пробормотала что-то вроде «бедный ты мой, бедный».

А я посмотрел на нее и сказал по-русски, совершенно не желая, чтобы она меня поняла:

— А ведь это всё скоро кончится. Ты уедешь к себе в Милан, станешь звездой, у тебя будет другая жизнь. Да ведь ты уже звезда, моя дорогая. И не вечно ты будешь тут петь на виноградниках.