Хочешь жить - не рыпайся - Росс Томас

Конни Майзель с любопытством взглянула на Синкфилда.

— А что вы хотите ему сказать?

— Во-первых, Дэйн мертв. Я застрелил его этим утром.

Она смогла бы стать превосходной актрисой. Ни единая черточка не дрогнула на ее лице, за исключением глаз. Она мигнула.

— Вы говорите про Артура Дэйна?

Синкфилд кивнул.

— Можете не сомневаться. Артур Дэйн, частный детектив. Вам бы лучше позвать сенатора.

Конни Майзель пристально посмотрела на Синкфилда.

— Да, пожалуй, лучше его позвать.

— Что вы собираетесь делать? — спросил я, как только она вышла из гостиной.

Синкфилд мрачно усмехнулся.

— Вы смотрите, и все увидите сами.

— Хорошо, буду смотреть, — пообещал я.

Сенатор вошел, едва волоча ноги. Глубокий старик, в твидовом пиджаке, рубашке без галстука, серых брюках. Конни Майзель поддерживала его под локоть.

— Добрый день, сенатор, — поздоровался Синкфилд.

Эймс кивнул лейтенанту.

— Вы хотели меня видеть?

— Мы поймали человека, который убил вашу жену. Я застрелил его этим утром. Он мертв.

Экс-сенатор растерянно огляделся.

— Я… думал, что он покончил с собой. Мне сказали, что он застрелил Луизу, а потом совершил самоубийство.

— Нет, — качнул головой Синкфилд. — Вашу жену убил другой человек. По фамилии Дэйн. Артур Дэйн. Частный детектив, который работал на вашу жену. Он убил их обоих.

Эймс нашел кресло, рухнул в него. Посмотрел на Синкфилда.

— Но она все равно умерла, не так ли? Я про Луизу. Она все равно мертва.

— Сенатор?

— Да?

— Все кончено. Я подчеркиваю, все. Вам больше не нужно притворяться. Мы знаем о том, что произошло в Лос-Анджелесе в одна тысяча девятьсот сорок пятом году. Мы знаем, что вы убили там человека. Перлматтера.

Сенатор перевел взгляд с Синкфилда на Конни Майзель.

— Я не думал, что все так обернется. Честное слово, не думал.

— На твоем твоем месте, дорогой, я бы молчала.

Сенатор покачал головой.

— Они все знают. Какая разница, буду я молчать или нет, — он посмотрел на меня. — Френк Сайз за это ухватится, не так ли, мистер Лукас? История о том, как в молодости я напился пьяным и застрелил человека.

— Это не по его части, — ответил я. — Такое случается ежедневно. Его заинтересует то, что произошло потом. Вы молчали после гибели Каролин, которая узнала, что вас шантажируют. Вы молчали, когда Игнатия Олтигби застрелили прямо на улице. Ваше молчание стоило жизни вашей жене и тому симпатичному парню, что жил с ней. Но истинная находка для него — Конни Майзель, которая вас шантажировала. Скажите мне, сенатор, каково жить в одной квартире с шантажисткой?

Эймс посмотрел на Конни Майзель.

— Я люблю ее. Вот и все, что я могу вам ответить, мистер Лукас.

Она улыбнулась Эймсу, затем с улыбкой повернулась к Синкфилду.

— Вы арестуете сенатора, лейтенант?

— Совершенно верно, — кивнул Синкфилд. — Считайте, уже арестовал.

— А почему вы ничего не сказали ему о его правах? Разве вы не обязаны сказать ему об этом?

— Он знает свои права. Вы знаете свои права, не так ли, сенатор?

— У меня есть право молчать, — ответил сенатор. — У меня есть право… — он взглянул на Синкфилда и вздохнул. — Я знаю свои права. Давайте с этим покончим.

— Мы отнимем у вас еще пару минут. Мне кажется, вы не все поняли, — он мотнул головой в сторону Конни Майзель. — Она работала в паре с Дэйном. Держала вас под контролем, а Дэйн убивал лишних свидетелей. Сначала вашу дочь, потом ее дружка, наконец, вашу жену и этого Джонса. Дэйн убил их всех. Вы изменили свое завещание, сделав ее вашей единственной наследницей. Как ей удалось заставить вас пойти на это?

Сенатор покачал головой.

— Тут какая-то ошибка. Я сам пожелал изменить завещание.

— Разумеется, сами. И возможно, прожили бы еще месяц или год-другой. Когда на кон поставлены двадцать миллионов долларов, торопиться не с руки. Они могли бы и подождать.

Эймс вновь посмотрел на Конни Майзель.

— Он лжет, не так ли?

— Разумеется, лжет.

Эймс просиял.

— Я так и думал. Я убил человека, лейтенант. Давньм-давно. Теперь я готов за это ответить.

— Это прекрасно, — воскликнул Синкфилд. — Чудесно и удивительно.

— Оставьте его в покое, — бросила Конни Майзель.

— Как скажете, — Синкфилд отвернулся.

Я же наблюдал, как Конни подошла к креслу сенатора, опустилась на колени. Он посмотрел на нее и улыбнулся. Она погладила его по щеке. Наклонила голову так, чтобы ухо оказалось на уровне ее рта. Что-то прошептала. Лицо Эймса посерело, затем стало мертвенно бледным. Рот приоткрылся, он вытаращился на Конни Майзель.

— Нет. Это невозможно. Абсолютно невозможно.

— Но это так, — мягко возразила она.

— Тебе следовало сказать мне об этом. Почему ты все скрыла от меня?

Он поднялся.

— Так уж получилось.

— Святой Боже, — простонал он. — Святой Боже, — он повернулся к Синкфилду. — Вы позволите покинуть вас на минутку, лейтенант? Мне надо кое-что взять в кабинете.

— Конечно, — кивнул Синкфилд. — Но вам придется поехать с нами в участок, сенатор.

Эймс кивнул.

— Я знаю, — он оглянулся.

Долго смотрел на Конни Майзель, а затем, шаркая ногами, пересек гостиную, вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Почти тут же раздался выстрел. Я в это время не отрывал глаз от Конни Майзель. При звуке выстрела она улыбнулась.

Глава 28

Синкфилд первым влетел в спальню. Я последовал за ним, Конни Майзель — за мной. Эймс сидел за столом. Закинув назад голову. Он выстрелил себе в рот. Зрелище было не для слабонервных.

Библия лежала на столе. Библия-шкатулка, открытая и пустая. Я обошел стол. Револьвер выпал на ковер из безжизненно свисающей руки Эймса. Тридцать второго калибра, с укороченным стволом. «Кольт», с перламутровой рукояткой. Перламутр искусственный, подумал я.

Синкфилд шагнул к Конни Майзель. Наклонился. Их лица разделяло лишь несколько дюймов.

— Что ты ему сказала? — он едва сдерживался. Я видел, как набухли вены на его шее. — Что ты ему сказала, чтобы заставить его отправиться на тот свет?

Конни Майзель улыбнулась. Подняла руку, коснулась щеки пониже левого уха. Провела пальцем по скуле, затем постучала по подбородку.

— Повежливее, лейтенант. Повежливее. Не забывайте, что вы говорите с двадцатью миллионами долларами. Двадцать миллионов долларов не любят, когда на них напирают.

— Что вы ему сказали? — повторил Синкфилд едва ли не шепотом.

— Разве вы не знаете? — встрял я.

Он посмотрел на меня.

— Нет, не знаю. Я не знаю, что такого она могла сказать, чтобы он ушел в кабинет, сунул револьвер в рот и нажал на спусковой крючок. Я этого не понимаю. Он уже согласился поехать в участок. Он признал, что убил того парня в Лос-Анджелесе. Он же спокойно сидел и слушал, как вы рассказывали ему, почему умерли его жена и дочь. Его это не слишком взволновало. Может, и взволновало, но не слишком. А потом она шепчет ему на ухо пару слов, он встает, уходит в кабинет и стреляется. А вы спрашиваете меня, — разве я не знаю, что она ему сказала. Готов заявить честно и откровенно: не знаю. Откуда мне знать?

— Остальное он мог пережить, — продолжил я. — Мог пережить, потому что эти люди умерли, чтобы спасти его от тюрьмы. Дочь, жена. Они умерли из-за его давнего проступка. Но их смерть действительно не слишком взволновала его. Он даже мог жить с женщиной, которая его шантажировала. Почему нет? Если у нее такая внешность. Я бы тоже с ней жил. Да и вы, полагаю, не отказались бы, не так ли, лейтенант?

Он медленно кивнул.

— Не отказался, — у него сел голос.

— И что же, по-вашему, я ему сказала? — улыбаясь, спросила Конни. Улыбка была та же, что и при звуке выстрела.

— Вы сказали ему правду. Он не мог сжиться с ней и застрелился, Вы сказали, что вы — его дочь.

— О Господи! — выдохнул Синкфилд.

— Видите. Даже вам это не по нутру, Синкфилд.

— Мне-то что, — буркнул он. — А каково было ему.

— Я не его дочь, — заявила Конни.

— Его, его, — возразил я. — Вы родились в мае сорок шестого. Через девять месяцев после августовского ограбления винного магазина.

— В августе сорок пятого моя мать могла переспать с шестью десятками мужиков.

— Могла, но не переспала.

— Откуда вы знаете?

Я пожал плечами.

— Ничего я не знаю.

— Мой отец — Френк Майзель.

— Нет, — я покачал головой. — Френк не мог иметь детей. У него даже есть медицинская справка. Кроме того, он встретил вашу мать, когда вам было три или четыре года.

Синкфилд сверлил Конни взглядом.

— Ты приберегала этот подарочек напоследок, не так ли? Именно так вы хотели отделаться от него. Ты и Дэйн. Сначала шантажировать и спать с ним, потом убить его семью и нанести последний удар, оправиться от которого он бы уже не смог: сказать, что он спал с собственной дочерью.