Золотарь, или Просите, и дано будет... - Генри Олди

— Шиза не сучка, — сказал он. — Зря вы так.

— Да? — в голосе бывшей пробились резкие, визгливые нотки. — Тогда почему она Шиза? У нее есть нормальное имя?

— Есть, — Чистильщик напрягся, вспоминая. Он вечно забывал настоящие имена охотников. — Носова Алена Дмитриевна. А что?

— Носова? Нет, она Шиза. Натуральная. Она мне так и представилась: Шиза. Вы понимаете?

— Да.

— Он блюет, а она полы моет. Он спит, а она с него обувь снимает. С улицы уводит, когда он буянит. Готовит. Посуду моет. Она юродивая, да? Только не говорите мне, что это любовь.

— Я ничем не могу вам помочь.

Бывшая съежилась, словно вспомнив, зачем пришла. Я больше не буду, читалось на ее лице. Она жадно припала к чашке, обожглась, но стерпела. Лишь глаза снова заблестели от слез.

— Он сына видеть не хочет. Антончик к нему каждый день… А он дверь не открывает. Или эта ваша, Шиза… Откроет и говорит: извините. Александр Игоревич просит его не беспокоить. Антончик весь извелся. Кушает плохо. Себя винит. Я же вижу…

Чистильшик подошел к окну.

— Скажите сыну, что его вины здесь нет.

— А чья? Чья здесь вина?!

— Вы книгу Иова помните?

— Да, — растерялась бывшая. — Помню.

— Чья там вина?

— В каком смысле?

— В смысле Иова.

— Не кощунствуйте, — бывшая встала. — Каждому воздастся. И вам в том числе.

— Уже, — вздохнул Чистильщик.

Он даже обрадовался, когда в кабинет ворвалась Рита.

— Там… внизу…

Взволнованная, с красными пятнами на щеках, она быстро взяла себя в руки. Вспомнила, что они не одни. Поправила прическу, сухо кивнула бывшей:

— Добрый день. Я — коллега Вадима Петровича.

— Будьте благословенны…

— Что? Ах да, конечно. Вадим Петрович, внизу что-то происходит.

— Что?

— Какой-то шум.

— Шум? — Чистильщик прислушался. — Вроде бы нет.

— Это вам отсюда не слышно. Зайдите ко мне, в соседнюю комнату.

Рано обрадовался, понял Чистильщик. При виде Риты делалось ясно: если он сам пуще смерти боялся встречи с Золотарем, шарахаясь от зеркальности deja vu, то женщина с не меньшей силой боялась зайти в «нижний котел». Туда, где резала себе лицо — нет, теряла, с каждой секундой все больше теряла лицо, становясь не пойми кем.

Хорошо, если марионеткой.

— Извините, — он кивнул бывшей. — Обождите, я сейчас.

Да, действительно — в соседней комнате был слышен шум, несшийся снизу. Ремонтники, гады, напортачили со звукоизоляцией… Звук слабый, но внятный. Чистильщик прикинул, какой галдеж должен стоять в самом «котле», и содрогнулся. Снаряд второй раз в одну воронку не падает, напомнил он себе. И ответил: ты, брат, не воевал.

А вдруг падает?

— Можешь вывести охотничьи камеры на монитор? — спросила Рита.

— Нет. Ты же знаешь, у меня нет кодов.

— Я? Нет, не знаю.

Кажется, она не лгала.

— Коды от камер — у внешников. Все записи идут к ним. У меня нет доступа к материалам. Это надо подавать запрос…

— Я могу позвонить Ямпольскому.

— Долгая история. Короче, я вниз. Жди тут.

Чистильщик кинулся к шесту. Проклятье! — шест обжег ладони. Свалившись в коридор «котла», он пулей влетел к охотникам. Разогнался, как на пожар. И сбил с ног идиота-Самохода. Новичок топтался в дверях — здоровенный, плечистый, не меньше самого Чистильщика.

Оба упали на пол.

— Вот! — назидательно произнес знакомый голос. — Вот оно, возмездие! А я вас предупреждал, юноша. Какого черта вы заняли мое место? Вас что, не уведомили?

— Не-а…

Самоход ворочался под непосредственным начальником, кряхтя и охая. Наконец он выбрался на свободу и сел Чистильщику на копчик. Поерзал, устраиваясь. И со вздохом повторил:

— Не-а. Мне сказали, тут свободно.

— Кто сказал? Я хочу видеть этого человека!

— Это не я, — заорал Карлсон. — Это Умат, етить-колотить!

Умат побагровел от такого предательства. И жестами показал Самоходу: вместе пропадем. Это, чувак, кранты. Без вариантов.

— Что ж вы, юноша, — продолжил голос с гестаповскими нотками. — Только ведь жизнь начинаете. Все дороги открыты. И вдруг — двери закрываются, конечная станция. Поезд дальше не идет. Знаете, где ваше место?

— Возле параши! — обрадовался подлец-Карлсон.

— За шкафом? — предположил Самоход.

— Может, ты все-таки слезешь с меня? — не выдержал Чистильщик.

И встал так, что Самоход улетел к окну.

— Привет, шеф, — сказал ему Золотарь. — Все, отгулы кончились.

Гладко выбритый. Бледный. Трезвый. Под глазами — мешки. Серый костюм с металлическим отливом. Галстук — синий в крапинку. Туфли начищены до одуряющего блеска. Редеющие волосы гладко зачесаны назад. На скулах — сеточка темно-красных капилляров. Лихорадка на нижней губе.

Пришел.

Чистильщик ухватил Золотаря за лацканы:

— Теперь моя очередь спрашивать. Знаешь, где твое место?

— Я! — Карлсон тянул руку, как школьник на уроке. — Я знаю!

Порыв толстяка был проигнорирован.

— В «студии». В моем кабинете, — Чистильщик обвел взглядом притихших охотников. — В твоем кабинете.

— Ну и правильно, — высунулась из-за шкафа Шиза. — Давно пора.

— А ты куда? — тихо спросил Золотарь.

— А Вадим Петрович идет на повышение, — ответила Рита. — В коорделы.

Она стояла в коридоре. Словно так и надо. Словно не она только что удавила свой страх. Не ее ноги меряли лестницу ступенька за ступенькой. Не ей хотелось — по шесту. И не этажом ниже, а ко всем чертям. Со свистом. Чтобы ветер в ушах.

Из-за спины Риты выглядывала бывшая.

— Санечка… доброе утро, Санечка…

— Ты что здесь делаешь? — изумился Золотарь.

— Я тебя…

— Ищешь, что ли?

— …спасать пришла.

Неприлично заржал Самоход.

— Ты, Вадим Петрович, мне вот что скажи…

Золотарь сразу забыл о бывшей. Заговорил еще тише, считай, шепотом. После запоя шепот выходил сиплым, свистящим. Как пищалка на дешевом воздушном шарике.

— Ты только не ври, ладно? Теракты уже имели место?

— Какие теракты? Совсем мозги пропил?!

— С применением Заразы. Не ври, шеф, не умеешь…

— Не здесь, — ответил Чистильщик.

Чистильщик поднимался из «котла» в «студию», как все — по лестнице. Один страх сменился другим. Он боялся выпустить Золотаря из поля зрения. Возьмет, алкаш, и сгинет — только отвернись! Ищи его потом по окрестным гандэлыкам…

В «студии» Золотарь деловито осмотрелся, углядел под потолком замаскированный глазок телекамеры — и показал наблюдателям фигу. Крепкую такую, бодрую фигу. После чего нахально оседлал стул и изобразил рукой приглашающий жест. Мол, в ногах правды нет.

Рита с Чистильщиком присели на диванчик.

— Значит, были теракты?

— Попытки, — ответила Рита.

Она всегда быстро понимала, о чем речь.

— Неудачные. Я так и думал. Все сходится.

— Что сходится?

— Теория с фактами. Знаете, когда много пьешь, хорошо думается. Мысли одолевают. Ты их гонишь, топишь — в водке! в портвейне!.. — а они всплывают. Они тебе даже сдохнуть не дают. Утром башка трещит, вот-вот лопнет, а ты все равно думаешь. Вадим Петрович, не в службу, а в дружбу… Сделай мне кофе. И побольше. Осточертел твой чай…

Все время, пока Чистильщик возился на кухне, Рита и Золотарь молчали. Косились друг на друга, отворачивались — без толку. Взгляды опять скрещивались, как шпаги. Те самые шпаги, о каких хотел бы забыть человек на кухне.

— Держи, пьяница. Не обожгись.

— Спасибо. Так вот, думал я, думал… Не в ту степь забрели ваши аналитики! Хорошо, наши, нет проблем. Все красиво, все верно… Только на пять румбов правее надо.

— В смысле?

Румбы, оценил Чистильщик. Портвейн. Ну да, конечно.

— Вопросы в конце 187-ой помнишь? Правильные вопросы. Небось, и ответы нашли? «Каким образом СФ воспринимает эмо-„вброс“?» Сели три мудреца в одном тазу, давай решать: суперпозиция полей, резонансный скачок при «вбросе»…

— Откуда ты знаешь?! Это из приложения, я тебе его не давал…

Золотарь без видимой причины возликовал:

— Вот! Не в корень зрим!

— А где корень? — вкрадчиво поинтересовалась Рита.

— В штанах. Дело в шляпе, а корень в штанах. Мудрецы пляшут от сетевого феномена: что, да как, да с чем его едят. Как его приспособить для нужд народного хозяйства? Ах, никак! Тогда как с ним бороться? Если не пришельцы, не искусственный интеллект, не хакеры, не спецслужбы… «Недокументированная функция Всемирной сети, включающей компьютеры — бла-бла-бла — и работающих с ними людей.» Людей! Железо — ерунда! Хлам. Мертвечина. А вот когда homo sapiens прикладывает к нему свои шаловливые ручонки…

Он принялся шумно лакать кофе. Чистильщик не поскупился — принес «сиротскую» кружку, скорее годную под пиво. Золотисто-алый мак цвел на фаянсовом боку.