Игрушка императора - Елена Звездная

Свейтис взглянул на Райхо, тот поспешно дожевал мясо, откушенное в процессе задавания мною вопроса, и отчитался:

— Лорд Аласт прислал письмо с вопросом о месте и времени.

— Завтра в полдень, место на его усмотрение, я плохо знаю Праер, — продолжая войну с салатом, решила я. — Нет смысла откладывать. Свейтис, что у нас с военной реформой?

— По образу и подобию Оитлона проводить бессмысленно, — ответил мой умудренный опытом секретарь. — Завтра я подготовлю отчеты о наиболее удачных с точки зрения истории вариантах.

— А сегодня вам есть что мне сказать? — я потянулась за вином.

— Порадовать нечем, — Свейтис развел руками, в одной из которых был кусок хлеба, и потому жест смотрелся забавно. — Наиболее стабильны и преданны войсковые подразделения, созданные из призывников среднего класса. Но в Прайде таких нет. Как вам известно, Праер и территории, к нему прилегающие, в основном придерживаются рабовладельческого строя. Крестьянские поселения малочисленны, это так называемые государственные крестьяне, и не представляется возможным привлекать их к военной службе. Им и так рабочих рук не хватает.

— Вот уж действительно радоваться нечему, — сделав глоток, я вдруг пришла к оптимальному решению. — Свейтис, а что, если крестьянская семья, предоставившая хоть одного воина, будет освобождаться от налогов?

Он задумался, переглянулся с Райхо и выдал ответ:

— Это даст примерно семь тысяч воинов. Но мы можем задействовать оитлонских крестьян.

В ответ на его предложение я скривилась:

— Нет никакого желания подрывать экономику Оитлона.

— Понимаю, — согласился Свейтис, — будем искать варианты.

Мы вернулись к ужину. Настроение у всех троих было нерадостным, состояние усталости отражалось на лицах, а масштаб предстоящей работы угнетал. У меня же помимо всего вышесказанного присутствовал еще и страх — кесаря все не было. А ожидание предстоящего наказания чрезмерно нервировало!

— Ваше высочество… простите, величество, — Райхо виновато улыбнулся, — у меня есть идея по поводу контроля над подвластными государствами.

— Да? Я слушаю. — И усталости как не бывало.

Однако ответил мне не Райхо и даже не Свейтис:

— Это плохая идея, — ледяной и в то же время ленивый голос кесаря заставил всех вздрогнуть.

Я едва не опрокинула бокал, Свейтис все же уронил хлеб, у Райхо упала вилка.

Сдерживая собственный страх, медленно повернулась на голос и узрела супруга, сидящего в одном из кресел. Араэден насмешливо склонил голову набок, встретив мой взгляд. Страшно… но, несмотря на собственные чувства, я нашла в себе силы встать и склониться в глубоком реверансе. Это заставило обоих секретарей подскочить и тоже склониться перед повелителем… Ужас, ледяной ужас словно наполнил все пространство этой только что уютной гостиной.

— Да-да, я понял, вы чрезвычайно рады меня видеть, — насмешливый тон кесаря заставил мои руки мелко задрожать, — садитесь и продолжайте трапезу. Сели!

Мы подчинились мгновенно, однако есть никто не торопился. Вполне обоснованно опасались подавиться.

Чуть повернув голову, заметила, что кесарь что-то пьет. Причем из бутылки. И там, кстати, немного осталось. Потрясающе, мой супруг не только бессмертный и жестокий, он еще и пьяница… в смысле пить изволит. В ответ на данное предположение на меня так посмотрели, что желание и дальше размышлять над поведением кесаря отпало мгновенно.

— Заложники, — вдруг произнес император.

Мы все трое вздрогнули, даже стол задрожал, и ответом на нашу реакцию был веселый смех.

— Заложники, — повторил кесарь. — От каждого правящего рода по одному заложнику. Желательно брать детей, еще лучше — наследников. И воспитывать их здесь, при дворе, в атмосфере почитания традиций и величия Прайда.

А идея не лишена смысла.

— О да, коварная моя, — супруг хмыкнул, — у меня много славных идей… для трупа, коим ты, как выяснилось, желаешь меня видеть!

И столько обиды и ярости в словах… как будто я единственная желаю его смерти… да тут каждый второй, а то и первый, повинен в данном преступлении, что меня лично совершенно не удивляет!

В ответ на мои мысли послышался смех кесаря. Громкий, издевательский… И почти сразу последовало резкое:

— Оставьте нас!

Оба секретаря поднялись, вновь низко поклонились кесарю и покинули собственных правителей.

А я осталась наедине с супругом…

Ярко горели магические шары под потолком, за окном шумел жаркий и сухой летний ветер, пришедший из бескрайних степей, где-то вдалеке слышалось завывание собаки… Дохлый гоблин, страшно-то как…

Сложила руки на коленях и сжала до боли, стараясь унять дрожь… Украдкой взглянула на кесаря. Он, вопреки обыкновению, сейчас был в черном. Черная рубашка с развязанным воротом, черные брюки, черные туфли с чуть зауженным носком, в то время как в Прайде таких никто не носит.

Кесарь, прерывая мои безрадостные мысли, махом допил вино. В следующую секунду пустая бутылка исчезла, и появилась другая, полная и запечатанная. Воск медленно испарился с горлышка, пробка открылась сама, а супруг, не сводя с меня взгляда мерцающих глаз, сделал неторопливый глоток, чтобы затем вновь водрузить бутыль на подлокотник своего кресла. Судя по всему, император явно готовился высказать все, что думает по поводу моих откровений на Вишневом острове. Очень-очень глупый поступок с моей стороны, но кто же мог подумать, что какой-то кесарь ей роднее и важнее Динара, который считает ее своей второй мамой!

Араэден ухмыльнулся и вновь приложился к бутылке, чтобы, опустошив почти до конца, тяжело и как-то устало вернуть ее в исходное положение.

Не хотелось даже думать о том, что я сейчас услышу. И так ясно, что ничего хорошего после посещения Мейлины кесарь мне не поведает.

С другой стороны, ничего ужасного я не совершила!

— Совсем ничего? — император медленно поднялся, неторопливо подошел, водрузил уже пустую бутыль на стол, а его руки сжали мои плечи. — Ты действительно так думаешь, коварная моя? — Наклонился, и его губы скользнули по моему уху. — Безжалостная моя… кровожадная моя… Так, значит, отрубить голову, да?

Кесарь плавно обошел меня. Остановившись за спинкой стула, опять же медленно склонился, убрал волосы с правого плеча, открывая шею, вновь сжал могучими руками мои, ныне весьма хрупкие, плечики.

— Жестокая моя, — вернулся к эпитетам в адрес собственной жены император, почти лаская губами обнаженную кожу.

И непонятно отчего вдруг стало гораздо страшнее, чем было сих пор, хотя казалось, что сильнее бояться уже невозможно. Мой разум упорно доказывал, что ранее кесарь уже целовал меня в это весьма чувствительное место, и ничего, кроме приятных ощущений, я не испытывала, но, вопреки всем доводам логики, стало страшно. И с каждым мгновением становилось только страшнее.