Галантные дамы - Пьер Брантом

Правда, ничего нет худого и в заверениях, что ребенок именно похож на мать; так, один придворный, близкий мой приятель, рассказывал, что в беседе о двух дворянах, родных братьях, бывших в большой милости у короля, ответил на вопрос, с кем они более схожи, с матерью или отцом, следующим образом: «Один, холодного и флегматичного нрава, походит на отца, второй же пылкостью пошел в мать»; сим остроумным маневром он приписал характер другого брата матушке его, и впрямь отличавшейся горячим темпераментом, и как бы по справедливости воздал каждому из сыновей.

Есть и другой сорт рогоносцев, ставших таковыми из небрежения к женам своим; я знавал многих мужей, что имея красивейших и достойнейших супруг, не уделяли им должного внимания, манкировали и не занимались ими как следует. Ясное дело, дамы эти, не обиженные ни знатностью, ни гордостью, ни изворотливым умом и оскорбленные таким обращением, платили мужьям той же монетою, и неудивительно: женщина пребывает в забросе у мужа, а тут, глядишь, подвернулся под руку пригожий воздыхатель, вспыхнула любовь с первого взгляда, вот и готово дело; верно же говорится в неаполитанской пословице: «Amor non vince con altro che con sdegno» [25].

Ибо когда женщина хороша собою, блистает умом и многими другими достоинствами, и притом видит, что муж пренебрегает ею, хотя она готова верно и преданно любить его до гробовой доски (притом что оно так и заповедано законами супружеской жизни), уж будьте уверены: коли она не вовсе покорная овца, то непременно отвернется от мужа и заведет себе сердечного дружка, дабы тот услаждал ее и доставлял все необходимые радости.

Я знавал двух придворных дам, из коих одна приходилась другой невесткою; первая вышла замуж за человека, бывшего в большом фаворе, весьма светского и любезного, который, однако, жестоко третировал ее ввиду скромного происхождения и в присутствии посторонних без всякого стеснения говорил и обращался с нею грубо, точно со служанкою. Бедняжка долго терпела такое обращение; наконец муж ее в чем-то проштрафился и попал в немилость; тут-то наша дама и воспользовалась удобным случаем и сполна вернула ему все презрение, коим он мучил ее во время оно, а заодно с удовольствием украсила его рогами; невестка ее последовала тому же примеру: она была выдана замуж совсем девочкой, и муж не обращал на нее ровно никакого внимания и не любил, как должно; войдя в возраст и почувствовав силу своей красоты, она отплатила ему той же монетою и в отместку за прошлое небрежение наставила ему ветвистые рога.

В другое время довелось мне встречаться с одним знатным вельможею, который имел двух содержанок, од-ну из них — мавританку, для услаждения своих чувств и надобностей, жену же совсем забросил, тогда как она расстилалась пред ним и угождала, как только могла; он и не глядел в ее сторону, никогда не ласкал, и из сотни супружеских ночей бедняжке едва ли перепадали одна-две. Что ж оставалось делать этой несчастной, как не подыскать себе чужую свободную постель и получить от ее хозяина то, чего лишали ее в собственном доме?!

Уж лучше бы сей муж поступил по примеру другого нашего знакомца, который в том же положении — иными словами, развлекаясь на стороне, — сказал жене, донимавшей его своей любовью, прямо и без обиняков: «Ищите-ка себе утех в другом месте и делайте, с моего благословения, все, что вам заблагорассудится; предоставляю вам полную свободу, а вы предоставьте мне, и пусть каждый из нас живет как хочет; вы не мешайте услаждаться мне, а я не стану мешать вам». С тем они и разошлись как корабли в море, один направо, другой налево, не заботясь более друг о друге: то-то пошла у них потеха да веселое житье!

Куда более нравится мне тот хворый, подагрический, бессильный старик, что сказал жене своей, красотке, которую уже не мог ублажать должным образом: «Знаю, милочка моя, что бессилие мое оскорбляет цветущий ваш возраст и что я должен быть мерзок вам; увы, не могу претендовать на пылкую любовь вашу, каковой достоин лишь здоровый и крепкий супруг. Вот почему решил я предоставить вам полную свободу заниматься любовью на стороне с кем-нибудь другим, кто способен ублаготворить вас лучше меня; только постарайтесь выбрать человека скромного и скрытного, что не ославил и не опозорил бы нас с вами, да пускай он сделает вам парочку красивых деток, коих обязуюсь любить и воспитывать как своих собственных, дабы все кругом полагали их нашими законными отпрысками, тем более что я с виду еще достаточно крепок и не так стар для отца».

Судите сами, не приятно ли было молодой, красивой даме услышать сие любезное приглашение выпорхнуть на волю; она воспользовалась им столь охотно и усердно, что не успел супруг ее оглянуться, как в доме уже появились двое или трое прелестных детишек, к коим старый муж, иногда еще спавший с женою, питал истинно отцовские чувства, надеясь, что и его труды не пропали втуне; да и все окружающие полагали их законными его чадами; вот так-то и муж и жена обрели счастье и благоденствие в своей семье.

А вот и другой разряд рогоносцев, ставших таковыми по женской сердобольности, ибо многие женщины полагают, что нет ничего более высокого, благородного и похвального, нежели доброта и милосердие, повелевающие оделять бедняков хоть частью достояния богачей, — иными словами, заливать огонь страсти, сжигающей сердца неутоленных любовников. «Что может быть милосерднее, — говорят эти дамы, — чем вернуть жизнь умирающему и облегчить страдания тем, кто гибнет от снедающей их любовной лихорадки?!» Верно выразился у Ариосто храбрый паладин, сеньор де Монтобан, согласившись с прекрасной Джиневрою, что смерти достойна та дама, которая обрекает на смерть от любви своего воздыхателя, а не та, что своим согласием дарует ему жизнь.

Разумеется, сие не относится к юным девицам; скорее, подобное милосердие пристало женщинам зрелым, чей кошелек, так сказать, уже развязан и широко открыт для щедрых воздаяний страждущим.

Тут уместно будет вспомнить притчу об одной весьма красивой придворной даме, которая на праздник Сретенья нарядилась в платье из белого атласа, приказав и свите своей также явиться в белом; во весь этот день никто не мог сравниться с ними блеском и сиянием; воздыхатель дамы подошел к подруге ее, которая была тоже привлекательна, но чуть старше годами, зато более остра на язык и могла бы поспособствовать его успеху; все трое принялись любоваться замечательной картиною, изображавшей Милосердие в образе ясноглазой девы в белоснежном покрывале; вот наперсница нашей дамы и говорит ей: «Вы нынче носите тот же наряд, что и Милосердие, но уж коли надели его на себя, то и надобно проявить жалость к воздыхателю вашему, ибо нет на свете ничего благостнее и похвальнее доброты к ближнему, в чем бы она ни выражалась, лишь бы питать искреннее намерение помочь страждущему. Так явите же свою доброту, а коли опасаетесь мужа и осуждения света, то знайте, что сия боязнь есть пустой предрассудок, коим следует пренебречь, ибо природа одарила нас многими достоинствами не для того, чтобы мы, подобно упрямым скрягам, держали их под спудом, но для того, чтобы щедро и невозбранно оделять ими голодных и неимущих. Конечно, и целомудрие наше можно уподобить сокровищу, которое не следует расточать на низкие дела, но во имя высоких и благородных целей не нужно жалеть ничего и, не скупясь, делиться с теми, кто его достоин и заслужил долготерпеливыми страданиями, отказывать же людям ничтожным и никчемным. Ну а мужья наши полагают, будто они поистине идолы золотые, коим одним положено поклоняться и приносить богатые жертвы, отвернувшись от всех остальных; как бы не так! Один лишь Господь достоин сего поклонения, а люди обойдутся!»