Темный Город... - Александр Лонс

Наших шагов почти не слышно, голоса звучали тихо и приглушенно. Стерильная чистота и пустота. Только светящийся потолок и прозрачные стены… Никаких теней, никаких предметов, только коридор и двери без ручек.

— Ну, спасибо, отец родной! Утешил.

— Не паясничай, не в цирке! Просто сейчас еще нет подходящих медикаментов для твоего случая. А остальные препараты я рекомендовать не буду. Не тот вариант. Так, внимание! Мы пришли.

Стив продемонстрировал мне несколько палат, где «отдыхали» его пациенты. Эти люди оставили очень тяжелое впечатление. Особенно меня поразил больной в состоянии восковой гибкости, когда его тело принимало самые вычурные позы, искусственно приданные ему Стивом. Каким бы неудобным не было то положение, больной пребывал в нем сколь угодно долго, не совершая никаких самостоятельных движений. Я не сразу осознал, что мой друг уже давно что-то мне поясняет, при этом его глаза остановились, а взгляд приобрел какой-то стеклянный вид:

— …состояния, когда тело, можно сказать, не имеет психики, могут затягиваться и длиться неопределенное время, — продолжал Стив, — принимая персистирующее или рецидивирующее течение. И тогда это может выглядеть как кататонические или другие подобные психиатрические расстройства либо как неврологические нарушения: летаргия, кома, синдром Клейне-Левина…

— Чего? А можно то же самое, только как-нибудь попонятнее? Простым языком?

— Извини, я забыл, что ты не мой студент. Вот этот больной постоянно уходил в Темный Город, можно сказать, жил там. Результат перед тобой. Те трое тоже. А вот — программист-сетевик. Отличный специалист, кстати, но сейчас он совершенно не реагирует на внешние воздействия. — В изможденном, неподвижном человеке я вдруг с ужасом узнал того самого старика, которого мы подвозили в день нашей встречи с Лорен. — Всё это варианты твоего будущего. Смени работу.

— А какие-нибудь другие средства существуют? — осведомился я. — Но не те, что лечат, а те, что помогают?

— Да как тебе сказать… — мой друг не принял шутливого тона. — Постараюсь объяснить популярно и доступно. Дело в том, что все врачи знают, что и для чего они делают. Ортопед, когда лечит коленку, понимает, что там протерся хрящ, поэтому колено скрипит или болит. Гастроэнтеролог знает, что не хватает какого-то фермента в кишечнике, поэтому нарушается микрофлора, пища плохо переваривается и начинает гнить, вызывая расстройство. Или что на стенке кишки язва, воспаление или какая-нибудь дисфункция. Кардиолог может найти причину недостаточности и болей в сердце. Назначить правильное лечение — подавить лишний водитель ритма, заменить клапан или сосуд. Офтальмолог заметит хрусталик или роговицу, пришьет сетчатку. Кому что. А вот психиатр… он же зачастую понятия не имеет, почему вдруг мозг начинает работать неправильно, не так, как у большинства людей, и отчего свойства личности катастрофически перерождаются. До сих пор непонятно, вследствие чего возникает это перерождение, поэтому психиатр лечит тем методом, который удался когда-то кому-то из авторитетов, и привел к неким позитивным результатам. Или тем способом, что данный гипотетический психиатр придумал и открыл сам. Знаешь, в прошлом веке, были такие огромные компьютеры на вакуумных радиолампах? Эти монстры часто ломались или начинали плохо работать. Так вот, иногда, при плохой работе, помогал хороший удар ногой по крышке корпуса. Но помогал такой удар не всегда — неисправный блок мог и окончательно сломаться. Лечение душевных заболеваний еще недавно, во второй половине двадцатого века, было почти таким же. Да и сейчас, буду с тобой откровенен, мы не слишком далеко продвинулись. Например — шизофрения. Раньше глушили электрошоком. Или шоком инсулиновым. Потом магнезию кололи вместе с каким-нибудь аминазином. До сих пор любят разнообразные антидепрессанты. Их множество. Тоже, надо сказать, не самый хороший вариант, но они блокируют центральные дофаминергические рецепторы и в отличие от старых препаратов не вызывают апатии и вялости, а наоборот, оказывает активирующее действие…

— Но в чем причина? — перебил я Стива. — Что дает сбой программы? И откуда появляется тот или иной психоз? Где тот источник, что порождает ту же шизофрению?

— Если б я точно это знал, то давно бы Нобельпрайс по медицине получил, — усмехнулся Стив. — Причина окончательно неизвестна, если уж говорить совсем честно. Есть несколько теорий по шизофрении, каждая школа считает, что именно их версия справедлива. Кто думает, что виновата недостаточная выработка в мозгу рилина, кто винит во всём генотип и наследственность, кто эндокринно-обменные нарушения… А на практике вся эта неразбериха приводит к тому, что до сих пор, кроме всего прочего, популярна психотерапия. Считается, что во время психотерапевтических сеансов включаются незадействованные внутренние резервы, и сам организм начинает бороться со своим заболеванием…

Вернулись мы уже в другой кабинет — слева от входа в приемную. Второй кабинет Стива представлял собой просторное скучное помещение, где стоял Т-образный стол. На главное место — в середину перекладины буквы «Т» — уселся сам Стив. За его спиной, за стеклянной стеной-окном на слабом ветру шевелился лес. К моему удивлению, я не увидел никаких бумаг на столе, всё было строго и минимально достаточно: терминал, дисплей, кресла. Видеопокрытие на стенах не работало. Мой друг махнул рукой в сторону одного из ближайших кресел. Я сел.

— Что ж у вас за наука такая, что ничего не ясно? — Лекция Стива меня не воодушевила. Я был разочарован и расстроен. — Сейчас не Средние века, а вы же не алхимики, чтобы так…

— Нормальная у нас наука, — прервал меня Стив. — Вообще-то любое психическое заболевание сводится к органическим поражениям и нарушениям в мозге. В основе всегда чистая органика, но, в отличие от остальной медицины, психиатрия наука неточная. До сих пор. Интуитивная, я бы сказал наука.

С этими словами он откуда-то из-под стола вытащил кучу листков с разнообразными схемами, где было что-то начерчено, какие-то графики и что-то напоминающее аналитические таблицы… При виде всего этого добра сразу подумалось: «Я часом адрес не перепутал? Может, мой приятель никакой не психиатр, а все-таки бизнесмен?» Потом он долго еще что-то мне рассказывал, завалил разными терминами: комплаентность, биопсихосоциальная модель, конгруэнтность, гендер… Короче, я быстро потерял нить и, мягко говоря, уходил в аут.

— … каждое новое назначение, — заключил свою лекцию Стив, — это практически всегда «ломка» головы, в прямом смысле этого слова. Поэтому сделаем так: никакого этиологического лечения я тебе прописывать не буду, а дам общеукрепляющий комплекс и ряд рекомендаций, а через некоторое время посмотрим. Все равно ведь ты откажешься от курса психотерапии?

— Еще бы, — подтвердил я, — ты же знаешь, что это для меня такое.

— Знаю, конечно. Так просто спросил, для порядка.

— А у тебя-то как жизнь? — поинтересовался я, чтобы сменить тему. — А то все обо мне, да обо мне. Что дома?

— Ты о чем? У меня же никогда не было дома в обывательском понимании, и тебе-то уж прекрасно все это известно. Сейчас вот я монографию пишу о истероидных и неврозоподобных расстройствах. Многие мои больные несут мощный психоэмоциональный заряд, который и вынужден брать на себя лечащий доктор, то есть я. Это как бы моя профвредность, мой крест и моя планида. Невротики и истерики несут поток негатива, неудовлетворённость жизнью, нытьё и раздражительность. По-моему, это самый тяжёлый вариант, и мало кто из моих коллег по доброй воле любит лечить таких пациентов. Обычно эти больные — источники существования разных психологов и психоаналитиков. Врачам, работающим с неврозами в так называемой малой психиатрии памятники при жизни надо ставить, по моему скромному мнению. Здесь вообще тяжело работать.

— Ну, извини, — я начал вставать с кресла. — Я, пожалуй, пойду, до встречи.

— Подожди, — Стив сделал рукой останавливающий жест, — когда я был последний раз на нашей научно-практической конференции в Лондоне, одна женщина, коллега из Бостона, рассказала мне такую историю. Как-то утром она проснулась от странного звука, напоминавшего стук. Встав с постели, она заметила бабочку, порхавшую у стекла со стороны комнаты, а снаружи — синицу, долбившую стекло в попытках склевать насекомое. Бабочка не видела стекла, но стремилась улететь от птицы. Синица тоже не видела стекла, но рассчитывала поймать бабочку. Тем не менее, из-за тонкого стекла, разделявшего их, бабочка все это время была в такой же безопасности, как если бы находилась за милю от этой птицы.

— Это ты к чему? — не понял я.

— А вот к чему, — Стив наклонился в мою сторону. — Беспокойство и неприятные сны не будут тревожить твою душу, если уметь управлять своими эмоциями. Вообще, тебе нужно изменить образ жизни и характер деятельности. Научись ставить невидимое стекло между собой и внешним миром. Тут необходим тренинг. Помнишь, я раньше тебе уже говорил, что слушать чужие истории иногда бывает очень полезно для пациента?