На службе Отечеству - Александр Алтунин

— Нервы, товарищ лейтенант, все нервы. Поливаем кровью каждый рубеж, набьем морду фашисту, а потом бежим. Вчера, чтобы удержать вот эту позицию, мы потеряли больше половины роты. А сейчас, когда побитый немец утихомирился, мы добровольно оставляем ее. Вот и прошел слух, что в штабе засели изменники.

— Зачем оставлять врагу хорошие позиции?! — снова зашумели бойцы.

— Не пускать фашистов дальше!

Слушаю не перебивая. Подобное проявление подчиненными недовольства почему-то не вызывает гнева. "С такими солдатами можно воевать", — думаю о "строптивых" бойцах с неожиданной нежностью, пытаясь в темноте разглядеть их лица.

— Товарищи, — начал я тихо и доброжелательно, — приказ есть приказ, он должен выполняться беспрекословно. Разве у вас есть основание не доверять нашему командованию?

— Нет, конечно, — громко откликнулся сержант. — Мы верим, хоть нам и непонятно, почему отступаем.

— Ну раз так, — заключил я, — давайте на этом нашу беседу закончим. В более благоприятной обстановке я постараюсь объяснить, почему мы вынуждены отступать. А теперь, — приказываю Спирину, — выводите, лейтенант, свой взвод в район сбора.

Лейтенант Спирин, подождав, пока бойцы взяли вещевые мешки и разобрали боеприпасы, молча махнул рукой и двинулся по ходу сообщения. Опустив головы, тяжело передвигая ноги, бойцы последовали за командиром.

Записав на листке из блокнота названия деревень, через которые мы пройдем, и район привала, где отделение, остающееся на позициях, должно присоединиться к нам, отдаю последние инструкции командиру этого отделения.

Из района сбора на восток верхом на неоседланных крестьянских лошадях ускакали батальонные разведчики. Через полчаса, получив последнее напутствие от Тонконоженко, выступаю и я со своей ротой. Шагаем по лесной дороге, держа направление на деревню Новоселки. Время от времени сверяясь по карте и компасу, мы без приключений продвигаемся на восток. В начале пути слышатся позади редкие и короткие пулеметные очереди. Темное ночное небо озаряется осветительными ракетами, выпускаемыми фашистами через определенные промежутки времени. Видимо, они опять прозевали наш отход. Над горизонтом поднялось зарево большого пожара, там, где, судя по карте, находился город Лиозно. Из темноты доносится конский топот. Разведчик лейтенанта Акынбаева докладывает, что путь через ближайшую деревню свободен. Колонна втягивается в нее. Ночную тишину нарушает лишь собачий лай. В окнах домов не видно ни малейших признаков жизни. Сквозь собачий перебрех слышится, как всегда, веселый голос Василия Сероштана:

— Эх, хлопцы, молочка бы сейчас холодненького!

Словно в ответ на его мечтательный возглас, из-за угла ближайшей избы выскочила темная фигура.

— Товарищи! Так вы наши? Советские?

— Советские, советские, — откликается Сероштан. — А вы что — не советские?

— Как же не советские! — обиделся человек в рубашке с расстегнутым воротом, опущенной поверх штанов. Шагая рядом с Сероштаном, он поясняет: Здешние мы, колхозники…

— Так что ж вы попрятались от нас? — не унимается Сероштан.

— Думали, немцы пришли, — вздохнул мужчина. — Мой старший брат прискакал из Жичиц, говорит, что туда со стороны Демидова ворвались немецкие мотоциклисты.

Эти сведения меня встревожили. Деревня, которую упомянул местный житель, расположена на дороге Демидов — Рудня. Можно предположить, что Демидов захвачен немцами. Следовательно, надо успеть пересечь дорогу, пока ее не оседлали фашисты. Останавливаю роту, приказав бойцам не расходиться.

— Как вас зовут? — спрашиваю колхозника.

— Федей, — отвечает тот и добавляет: — Акромя меня еще три брата: старший — за бригадира в колхозе, еще два брата в армии воюют, а я вот самый младший — тоже в колхозе, конюхом работаю. Просился на фронт, а в военкомате ответили: подожди, призовем.

— Сколько же тебе лет? — удивился я, оглядывая крепко сбитую, рослую фигуру паренька.

— Уже шешнадцать. Может, вы меня возьмете с собой, а?.. Я крепкий, просительно сказал он, с силой хлопая себя по широкой выпуклой груди.

Послав лейтенанта Воронова с докладом к комбату, отвечаю Феде, что не могу зачислить в роту, и советую идти в Смоленск, а там явиться в облвоенкомат. Прошу паренька разыскать старшего брата, чтобы уточнить у него сведения о немцах, но Федя говорит, что брат с мужиками организует перегон скота в лес и прячет колхозное добро. Пока переговаривались, возле колонны собрались местные жители. Стоят молча, слушают разговор. Охрименко, попросив у одного из стариков закурить, сказал:

— Громадяне, може, молочком угостите? Давно не пробовал, даже вкус забыл.

Сгорбленный дед, опиравшийся на толстую палку, неожиданно зло проворчал:

— Не молоком, а палкой бы вас угостить, дармоедов! Куда вы от немца бежите? Для чего вам оружие дадено? Присягали жизнь за Родину положить, сукины сыны?! — распаляясь, повышал голос старик.

— Ну ты, дид, не очень-то… — смутился старшина. — Мы не бежим, а отступаем. Приказано было держать позицию, держали. Многих товарищей там потеряли. А теперь отходим… Значит, так надо, если командование приказывает… — И, вспомнив, видимо, мои слова о необходимости маневра в бою, добавил: — Маневрируем, диду, пока маневрируем…

— Вы, дедушка, напрасно обижаете нас, — вмешиваюсь я. — Обстановка так складывается.

И громко, стараясь, чтобы слышали все собравшиеся вокруг местные жители, рассказываю о прорывающихся к Смоленску фашистских войсках, которые обходят нас с севера и юга. Смоленск надо спасать, поэтому и приказано нам отступить: иначе погибнем без пользы, и Смоленск будет захвачен. Неожиданно к строю пробились женщины. Они принесли горшки с молоком и ломти ржаного хлеба, угощают бойцов. Те смущенно благодарят. Их настроение нетрудно понять: им, как и мне, было стыдно, что без боя оставляем женщин, стариков и детей на милость врага.

В разгар беседы на немецком мотоцикле с коляской, захваченном в последнем бою, подъезжает Тонконоженко. С трудом вытащив левую ногу, он поднимается, опираясь рукой на крыло коляски. Подробно доложив о полученных сведениях, спрашиваю:

— Где будем переходить шоссе, товарищ комбат?

Развернув карту, Тонконоженко задумался, потом решительно ткнул карандашом в точку, где дорога проходила через лес:

— Вот здесь. Если встретимся с немецкими танками, укроемся в заболоченном лесу, за дорогой. Там танки нас не достанут. От мотопехоты отобьемся.

Прощаемся с подавленно-молчаливыми колхозниками. Не слышим ни упреков, ни добрых пожеланий. Но что мы можем сделать! Если бы нам приказали остановиться у этой деревни, мы стояли бы до последнего. Удаляясь, Охрименко оборачивается и кричит: