Невеста - Александр Чаковский

Но вопреки ожиданию, Воронин вдруг как-то враз сник и медленно пошел к столу. Некоторое время он стоял молча и растерянно глядел на бутылки, как бы не понимая, откуда они появились, затем грузно опустился на стул.

— В чем же дело? — тихо спросил он у Васина, не глядя на него. — Почему ты врал следователю? Бил он тебя, что ли?

— Не было этого, — покачал головой Васин.

— Так… почему же?! — с ноткой отчаяния спросил Воронин.

— Не знаю… — уныло ответил Васин, потом сделал резкое движение, словно беря себя в руки, и с силой сказал: — Опять вру. Знаю. Понял я тогда, что следователю от меня нужно. Понял, как мне себя вести, чтобы на воле остаться. «У Харламова, говорит, песенка все равно спета. Его, говорит, вся бригада подонком считает. Даже сам Волобуев…»

— И ты… — гневно начал Воронин.

— Я на воле остаться хотел, — с тоской прервал его Васин. — Меня Катя ждала!..

— Так… — протянул Воронин. — Значит, тебя Катя ждала. А Харламова, выходит, никто… — Он взглянул на Валю и тихо сказал: — Прости, невеста…

Наступило молчание.

— Бывшие гвардейцы коммунистического труда отступают, бросая пушки и знамена, — начал было Удальцов, но никто его не поддержал.

— Помолчи, клоун, — не глядя на Удальцова, резко сказал Воронин. Потом снова взглянул на Валю и медленно подошел к ней.

— Иди домой. Нам подумать надо. Одним. Неладно получилось. Мы подумаем. Не бойся — в случае чего себя не пожалеем. А теперь иди…

20. Непредвиденный вызов

Случилось так, что именно в те дни, когда Кудрявцев не находил себе места от отчаяния, от сознания своего бессилия, когда он окончательно понял, что не может воздействовать на Валю, оторвать ее от Харламова, ему неожиданно позвонил помощник секретаря обкома партии.

Он передал Кудрявцеву просьбу Комарова зайти к нему завтра в девять часов утра.

Николай Константинович с некоторым замешательством спросил, по какому вопросу вызывает его секретарь обкома и какие материалы необходимо подготовить. Помощник ответил, что ничего не знает и никаких материалов готовить не нужно.

Положив трубку, Кудрявцев долго размышлял, стараясь понять, зачем он понадобился секретарю обкома.

Разумеется, Комаров вызвал по делам совнархоза. Но почему именно его? Связь с обкомом обычно поддерживал председатель совнархоза или его заместитель. Почему же теперь Комарову понадобился именно он, Кудрявцев, скромный заместитель начальника одного из отделов?

Может быть, этот вызов предвещает перемену в его положении, неожиданный поворот его дальнейшей судьбы?

Недоверчиво усмехнувшись, Кудрявцев отбросил эту пьянящую мысль. «Кому я теперь нужен? Зачем?..» Только месяц назад председатель совнархоза как бы невзначай спросил Кудрявцева, не собирается ли он выйти на пенсию.

Николай Константинович резко ответил, что у него еще достаточно сил, но, спохватившись, тут же добавил уже совсем другим, просительным тоном: «Просто не представляю, как бы я мог жить без работы. Однако если…»

Председатель прервал его, сказав, что не имел в виду ничего определенного, просто поинтересовался на всякий случай. На этом разговор прекратился.

«Нет, — думал теперь Кудрявцев, — вызов в обком не имеет, не может иметь никакого отношения к моему будущему. Даже думать об этом наивно и смешно. Но все-таки зачем я понадобился Комарову?»

Борис Васильевич Комаров впервые был избран в обком на той самой партконференции, на которой Николай Константинович лишился своего поста. Кудрявцеву почти не приходилось сталкиваться с Комаровым. Он знал только, что Комаров раньше работал секретарем парткома крупного машиностроительного завода и что ему не больше сорока лет.

Кудрявцев хотел было рассказать о вызове своему непосредственному начальнику, чтобы тот не подумал, будто он, Кудрявцев, сам напросился к секретарю обкома. Но потом решил, что расскажет обо всем после, когда выяснит, что к чему.

Нельзя сказать, чтобы он симпатизировал новому секретарю обкома, хотя и не имел никаких поводов относиться к нему плохо. Комаров был спокоен, выдержан; поступков, которые Кудрявцев мог бы назвать, скажем, неосмотрительными, не совершал. Речи его на совещаниях, где случалось присутствовать Кудрявцеву, тоже всегда казались Николаю Константиновичу вполне разумными. Тем не менее он испытывал к Комарову подсознательное чувство неприязни. Оно определялось не просто обидой. Кудрявцев был уверен, что Комаров считает его «обломком» культа личности, сухим догматиком, неспособным к творческой деятельности. Никаких явных оснований для подобных подозрений Кудрявцев, собственно, не имел. Но он был уверен, что секретарь обкома просто не может относиться к нему иначе в силу сложившихся обстоятельств.

Комаров ни разу не проявил желания встретиться со своим предшественником. Это лишь подтверждало мысли Кудрявцева. Зачем же он понадобился ему теперь?

На следующее утро, ровно в девять, Кудрявцев вошел в кабинет секретаря обкома.

Еще по дороге в обком Кудрявцев наметил себе линию поведения. Он решил держаться скромно, но с достоинством. Ни словом, ни жестом не обнаруживать своей давней обиды.

Кудрявцев не сомневался, что уже с первых же слов Комарова поймет, зачем его сюда позвали. В минувшие годы он не раз входил в кабинеты людей, занимавших высокие посты. Бывало и раньше, что его вызывали, не объясняя цели вызова. Но интуиция и долгий опыт всегда помогали Кудрявцеву по выражению лица, по первым, казалось бы, ничего не значившим словам руководителя понять, что его ждет — разнос или похвала, какое значение может иметь предстоящий разговор для его, Кудрявцева, будущего.

Не произнося лишних слов, ни о чем не спрашивая, Кудрявцев поздоровался и молча опустился в кожаное кресло, на которое указал ему Комаров. Однако он не удержался, чтобы не окинуть быстрым взглядом эту большую комнату, в которой когда-то провел столько дней и ночей.

Здесь почти все было по-прежнему. Тот же большой письменный стол, те же телефоны — белый и рядом три черных, тот же ковер на полу. Только гардины другие, легкие, в цветах, а тогда были тяжелые, плюшевые. Может быть, поэтому казалось, что кабинет стал просторнее, шире…

— Все по-прежнему? — с улыбкой спросил Комаров.

На мгновение Кудрявцев смутился, но тут же овладел собой и сказал в тон:

— В общем, да. Только вот как-то просторнее стало. Расширяли?

— Нет, от этой перестройки пока убереглись.

— Значит, показалось, — добродушно произнес Кудрявцев.

— Николай Константинович, — уже без улыбки сказал Комаров, откидываясь на спинку кресла, — мне хочется поговорить с вами по одному важному делу…

«Сейчас… сейчас!..» — с нарастающим внутренним волнением сказал себе Кудрявцев.

— Мне бы хотелось поговорить с вами, — медленно повторил Комаров, — о движении ударников коммунистического труда.

«О чем?!» — чуть было не воскликнул Кудрявцев. Уж не ослышался ли он? Какое отношение он, Кудрявцев, имеет к ударникам коммунистического труда? Может быть, этому юнцу просто неизвестно, что он, Кудрявцев, работает теперь не в партийном аппарате и не в профсоюзах, а в совнархозе? Может быть, его спутали с кем-нибудь? А он-то, старый дурак, шел сюда, втайне надеясь, что наконец-то о нем вспомнили, что сейчас он услышит нечто такое, чего стоило ждать все эти годы!..

— Я… не совсем понимаю, — стараясь говорить сдержанно, но все-таки волнуясь, начал Кудрявцев, — какое, собственно, отношение?.. Я работаю теперь в совнархозе…

— Да, да, я знаю, — поспешно подтвердил Комаров. — Но вы ведь не всегда работали в совнархозе. Кроме того, вы руководите отделом, который…

— Я не руковожу отделом, — прервал его Кудрявцев.

— Верно, — согласился Комаров, — вы заместитель начальника отдела. Но начальник, насколько я знаю, никогда не был на партийной работе. А вы были. Следовательно, имеете опыт, и партийный и хозяйственный. Это именно то, что мне сейчас нужно…

Кудрявцев едва заметно пожал плечами. Последние слова Комарова звучали туманно, но вместе с тем обнадеживали. Он решил молчать и слушать. Комаров не заставил себя долго ждать. Словно размышляя вслух, он стал говорить о движении ударников коммунистического труда, о том, что оно создает подлинные условия для воспитания нового человека, но всякого рода «показуха», погоня за цифрами, лишь портят, развращают людей…

Кудрявцев делал вид, что внимательно слушает эти общие фразы, которые были бы уместны на каком-нибудь собрании, но странно звучали в деловом разговоре. Его недоумение все возрастало, он боялся, что не выдержит и прервет собеседника. Но в этот момент Комаров вдруг задал вопрос, который прозвучал для Кудрявцева, как выстрел в тишине:

— Может быть, вы знаете, Николай Константинович, как удалось начальнику Энергостроя Волобуеву создать столько бригад коммунистического труда у себя на стройке? И какого вообще вы мнения о Волобуеве?