Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары - Вернер Херцог

компания подкупила таможню, которая ставила печати на бумаги, а фирма клала в карман плату за пересылку. Луки забрал коробки с негативами и в ручной клади сам отвез в Мехико. Пока шли эти поиски, в джунглях, на месте съемок, положение представлялось мне чудовищным. Я знал, что все, что мы неделями снимали, нельзя повторить и все это теперь пропало. Оставалось одно: снимать дальше, как будто ничего не случилось. Узнай тогда команда, что все с таким трудом снятое, скорее всего, погибло, наверняка воцарилась бы паника и все бы развалилось. Так что я просто продолжал работать дальше, хотя и полностью осознавал абсурдность моего положения. Об этом знали только Луки, я и директор картины Вальтер Заксер. Но мы были тверды как скала и держали язык за зубами. С точки зрения обычного кинопроизводства, наверное, можно было бы задать вопрос: почему же съемки не были застрахованы? Отвечаю: у нас было так мало средств, что мы никогда не смогли бы позволить себе страховку. Иногда денег едва хватало даже на еду. А кроме того, снятое нами было уникально, едва ли можно было это повторить.

Я вспоминаю, что временами есть было совсем нечего, и тогда я с двумя своими сподвижниками ночью отправлялся на долбленых лодках в индейскую деревню, чтобы добыть что-нибудь съестное. Однажды я обменял свои крепкие ботинки на бадью, полную рыбы, а в другой раз расплатился наручными часами. Помню, как-то раз ночью мы разделились и позже встретились на повороте реки. Но ни одна из посланных за едой лодок ничего не смогла раздобыть. В четыре часа утра, еще в темноте, мы привязали каноэ одно к другому, нас потащило вниз по течению, а мы утирали слезы.

У своих братьев, и особенно у Луки, я научился не только вызывать доверие, но и нести за него безоговорочную ответственность. Приведу пример: фильм «В самое пекло» я снимал с вулканологом Клайвом Оппенхаймером в самых разных частях света, в 2015 году мы побывали и в Северной Корее. После года переговоров Клайв получил разрешение на съемку, хотя вообще-то это вещь невозможная. Нам разрешалось снимать не все, и мы постоянно находились под наблюдением спецслужб. При этом нам позволили вести съемки на краю кратера вулкана Пэктусан. Поскольку гора расположена на самой границе с Китаем, меры были приняты особенно строгие. Здесь многие корейцы пытались бежать через границу, дороги во многих местах были перекрыты, и на блокпостах нас часто проверяли военные. Мне бросилось в глаза, что к скорострельным винтовкам были дополнительно прикручены штыки, и не декоративные, как у почетного караула на мемориале в Арлингтоне в США, а наточенные остро, как бритвы. Считается, что Северная Корея в военном отношении опасна из-за ядерного оружия, но в стране больше миллиона солдат. Если послать это громадное войско фанатичных бойцов на границу, рассредоточив их далеко друг от друга, и глубоко эшелонировать, так что практически нельзя будет задержать их атакой с воздуха или пулеметами, то южнокорейская столица будет захвачена в течение нескольких дней. Пехота – это опасность, которую не принимают всерьез, поскольку она считается устаревшей.

Мы снимали у кратера, который считается местом, откуда произошел корейский народ; школьники, приезжающие сюда целыми классами, и солдаты обязаны хотя бы раз в жизни его посетить. Пока мы с ученым снимали, я услышал совсем рядом хихиканье, а затем сдержанный смех молодой женщины. Я тотчас развернул камеру в эту сторону, и мы засняли группу солдат, фотографирующихся на фоне озера в кратере. При этом молодой солдат обхватил бедро хорошенькой военнослужащей и щекотал ее под мышкой. От этой группы исходила радость жизни, это было очень приятно видеть и это было необычно, потому что показывало другую, очень человечную сторону северокорейских вооруженных сил. Тут вмешался наш надзиратель. Нам пришлось тотчас же выключить камеру. Мне пояснили, что я только что нарушил поставленные мне условия. Северокорейский солдат полон решимости и всегда готов пролить свою кровь за отечество и любимого брата и вождя, остальное немыслимо. Особенно серьезным проступком было то, что я снимал солдат в полной униформе, их лица мог бы идентифицировать империалистический враг – короче, мне было приказано немедленно уничтожить отснятый материал. Проблема была в том, что по техническим причинам мы никак не могли запросто стереть часть снятого материала. Даже с северокорейским оборудованием и их техниками мы не сумели с этим справиться. Тогда мне сообщили, что в этом случае придется конфисковать весь наш жесткий диск, чтобы уничтожить записи. Я стал приводить аргументы: там хранятся четыре полных съемочных дня, это был бы тяжелый удар для фильма. Тогда я предложил сохранить все записанные съемки, но с гарантией, что никогда не стану использовать кадры с солдатами. «Гарантией? – отвечали мне. – Вы имеете в виду письменный договор на пятидесяти страницах, который будет порван уже в самолете, за пределами территории северокорейского государства?» Я ответил, что не стал бы так поступать, а сделал бы по-другому. При работе над многими моими крупными фильмами, например «Агирре» – а этот фильм специально приставленные к нам сопровождающие знали, – как правило, не заключалось никаких письменных договоров с главными сотрудниками, а только устные, скрепленные рукопожатием. И такая договоренность ни разу не была нарушена. Еще я сказал, что в нашем случае я мог бы дать целых три гарантии вместо одной. «Какие же это?» – спросили меня. Я ответил: «Моя честь, мое лицо и мое рукопожатие». И произошло неожиданное. Мне оставили весь жесткий диск. Я, со своей стороны, ни разу не использовал этот материал и никогда не сделаю этого в будущем.

«Агирре» стал первым звездным часом не только для моего брата Луки, но и для еще одного человека – Вальтера Заксера. Этот юный швейцарец родом из Санкт-Галлена, отправившийся бродить по свету, привлек мое внимание много лет назад, при подготовке фильма «И карлики начинали с малого», который снимался на Лансароте, одном из Канарских островов. В то время он управлял небольшим отелем на острове и, в частности, помог нам найти машину, которая должна была без конца ездить по кругу. Вскоре после начала съемок, когда эта колымага пятидесятых годов выпуска уже закрепилась в сюжете фильма, она развалилась окончательно. Мне кажется, у нее лопнул блок цилиндров. Через день Заксер увидел где-то на проселочной дороге похожую модель, остановил машину и выпросил у владельца двигатель. Тот получил что-то взамен, а Заксер за ночь установил новый мотор в нашу развалюху, да еще и доработал его, потому что он не точно подходил по размеру. Такого энтузиазма я вообще никогда