Обитель любви - Жаклин Брискин

Для железной дороги, однако, этот вердикт явился пирровой победой. Причиненный ей вред был несравненно больше, нежели мадам Дин. Все последующие годы, когда компания пыталась протащить принятие полезных для нее законов, ее планы расстраивались, ибо мгновенно поднималась газетная шумиха вокруг писем Дина. Никто из политиков не рисковал связываться с компанией со скандальной репутацией. Могущество самой влиятельной силы на западе страны было сломлено.

Амелия победила в своей личной маленькой войне. Оглашение писем из лакированного ларца в каком-то смысле оправдало рыжебородого полковника перед всем миром.

Он вошел в историю лишь в связи с уничтожающим словосочетанием: письма Дина.

Прочитав выдержки из писем Дина, Три-Вэ обратил внимание на соседнюю колонку, озаглавленную «Вокруг процесса». Он прочитал: «Мисс Амелия Дин покинула Лос-Анджелес». Может, именно эта фраза пробудила его адресовать очередную открытку не только матери, но всей семье.

Он написал, что пока проживает в городке старателей Силвер-Сити в штате Нью-Мексико, и на расстоянии четырех суток езды оттуда застолбил свой участок. Ему уже встретились сопутствующие минералы, а это верный признак того, что он нападет и на первосортное серебро. По крайней мере он надеется на это. У него такое ощущение, что за последние несколько месяцев он узнал гораздо больше, чем за все годы учения, в том числе и в Гарварде. Под внешней бравадой скрывались присущая ему неуверенность и сомнения. Несколько строчек его письма дышали искренностью. Интуиция подсказывала ему, что судьба, отняв у него Амелию и отчий дом, вместе с тем открыла ему его жизненное призвание. Он начинал осознавать — и это давалось нелегко, — что свою творческую энергию ему следует направить отнюдь не на создание стихов или романов, а на разгадку сокрытых в земле тайн. Он постепенно нашел себя.

Открытка, в сущности, представляла собой фотографию Три-Вэ. Большие пальцы рук засунуты за ремень. Штаны заправлены в высокие на двойной подошве непромокаемые сапоги из воловьей кожи. Он раздался в плечах. Отрастил пышные длинные усы. Он бы выглядел как типичный молодой старатель, если бы не печальное выражение глубоко сидящих мечтательных глаз. Так смотрят скитальцы.

Донья Эсперанца вставила карточку в медную рамку и держала ее на столике у своего изголовья. Всякий раз, бросая на нее взгляд, она внутренне содрогалась и думала, что сын никогда не вернется домой.

Мэйхью Коппард пророкотал:

— Дружище Тадеуш...

На зал заседаний опустилась тишина, только поскрипывали перья стенографиста и репортеров. Сегодня зачитывалось последнее из двухсот сорока одного письма, после чего все они становились достоянием истории. Бад выбрался из толпы зрителей и спокойно покинул зал суда.

Снаружи к сучковатым перилам были привязаны коляски, верховые лошади, два фермерских фургона-«студебеккера», легкие двухместные экипажи и кремового цвета фаэтон. Бад свернул налево на Спринг-стрит и быстро пошел под тентами магазинов. День стоял солнечный, и на улице было много дам. Они заговаривали с Бадом. С улыбкой отвечая им, он приподнимал в знак приветствия свой котелок. «Что, если она не приедет, — думал он снова и снова. — Что тогда? Как я буду чувствовать себя без наших весенних свиданий в Паловерде? Что бы я делал, если бы она вдруг умерла? Черт, никогда раньше не задавал себе вопросов, на которые нет ответа».

«Что, если она не вернется ко мне?»

Он взбежал по деревянным ступенькам крыльца своей конторы. В вестибюле горела лампа под зеленым абажуром, и главный клерк магазина скобяных товаров Милфорд, сидя на табуретке, явно поджидал Бада.

— Бад, — сказал он, — там к тебе две женщины.

— Мистер Ван Влит! — раздался голос мадемуазель Кеслер, поднявшейся со скамьи. Этот темный, массивный силуэт, однако, показался Баду таким же нереальным, как черное облако дыма из трубы паровоза. Он пораженно уставился на нее.

— Амелия? — едва выдохнул он.

— Она у вас в кабинете.

— Но мадам Дин не говорила...

— Она знает, что мы приезжаем, но не знает, что мы уже здесь.

От пыли в вестибюле у него запершило в горле, во рту мгновенно пересохло. Он даже не смог поблагодарить добрую старую женщину.

Амелия поднялась из-за стола. Солнце сильно било в окна, и поэтому в первые секунды он не смог ее рассмотреть. Он выпустил медную дверную ручку. Дверь открылась. От легкого сквозняка на столе зашуршали листки бумаги.

Он смотрел на нее. В памяти она осталась либо обнаженной, либо в детском траурном платьице. Сейчас же перед ним стояла шикарная парижанка. На ней было белое шелковое платье, расшитое бледно-голубым узором в виде веточек. Оно плавно обтекало ее стройные формы. Юбка спускалась вниз изящными складками и доходила до узеньких белых туфелек. Даже в состоянии оцепенения в Баде заговорил отличный отцовский вкус. Это действительно был первосортный товар, который не шел ни в какое сравнение с местным.

Шляпка из итальянской соломки лежала на столе. Увидев ее, он тут же перевел глаза на волосы Амелии. Густые пряди едва прикрывали уши. Эти короткие волосы напоминали о том, что она смертна.

— Я писала, что их обрезали, — сказала она.

— ... и что ты похожа на мальчишку.

Он часто и подолгу ломал себе голову над тем, как сделать, чтобы она приехала, но ни разу не задумывался о том, как будет вести себя, когда она приедет. Много лет назад он отправился с Чо Ди Франко в горы. После того, как они одолели первую вершину, Бад долго стоял, тяжело дыша и обозревая открывшуюся взору конечную горную цепь со множеством еще более высоких пиков. Теперь у него были схожие ощущения. Перед ним вдруг возникло непреодолимое препятствие. «Она была из племени Йанг На», — вспомнились ему слова старухи Марии.

Она устремила на его лицо изучающий взгляд своих карих глаз.

— Тебе не нравятся мои волосы?

— Ты вовсе не похожа на мальчишку. Для мальчишки ты слишком красива.

Она облегченно вздохнула и улыбнулась.

— Спасибо.

— De nada.

— Тебе пришлось уговаривать мистера Коппарда обнародовать письма в суде?

Он отрицательно покачал головой.

— Я думала, у тебя будут с этим трудности.

— Он счел их полезными, — сказал Бад. У него было напряженное лицо. — Но сказал, что они не повлияют на вердикт.

— Мне все равно. Зато теперь люди знают, что из себя представляют папины обвинители.

— Это точно, — ответил он. Он захотел рассказать ей о протестах Лайама О'Хары в зале суда, но вдруг понял, что не может говорить.