Зловещий доктор Фу Манчи - Сакс Ромер

— Боже мой! — послышался слабый возглас Смита. Но я сумел собраться. За нашей спиной слышались топот босых ног и тяжелое дыхание, показывавшие, что даже овчарки Фу Манчи с трудом выдерживали убийственный темп, заданный нами.

— Смит, — прошептал я, — посмотри вперед. Там кто-то есть!

Как бы через кровавую пелену я увидел темную фигуру, отделившуюся от теней коттеджа и слившуюся с ними опять. Это мог быть только еще один дакойт, но Смит, не слушая или не слыша моих слов, произнесенных слабым шепотом, влетел в открытые ворота и, как слепой, вломился в дверь.

Она с гулким звоном распахнулась перед ним, и он головой вперед провалился в темноту. Он лежал на полу без движения, когда я последним усилием взобрался на порог, втащился внутрь и чуть не растянулся, споткнувшись о его лежащее тело.

Я бросился к двери, но нога Смита держала ее открытой. Я отшвырнул его ногу и захлопнул дверь. Я успел заметить, как впереди бежавший дакойт с глазами, чуть не вылезавшими из орбит от усталости, и лицом демона диким прыжком проскочил в ворота.

Я не сомневался, что Смит сломал замок, но по воле божественного Провидения мои слабые руки нащупали засов. Собрав последние силы, я загнул его в ржавое гнездо, и в этот момент шесть дюймов сверкающей стали пробили среднюю панель двери и вышли над моей головой.

Я упал на пол, без сил, растянувшись подле моего друга. Страшный удар потряс стекла единственного окна, и в комнату заглянуло зверское лицо дакойта с оскалом, означавшим улыбку.

— Извини, старину, — прошептал Смит еле слышным голосом. Его рука слабо сжала мою — Я виноват. Не надо было брать тебя с собой.

Из угла комнаты, где лежали черные тени, вылетел длинный язык пламени. Приглушенно, но отчетливо прозвучал выстрел. Желтое лицо за окном исчезло.

Дикий вопль и сдавленный хрип — один дакойт отправился на небеса. Мимо меня проскользнула серая фигура, выделяясь силуэтом на фоне разбитого окна.

И опять пистолет изрыгнул огненное послание в ночь, и вновь мы услышали смертный хрип, показывающий, что оно точно попало к адресату.

В наступившей резкой тишине я услышал звук босых пяток, бегущих по тропинке, ведшей к дому. Я решил, что их было двое, значит, за нами гнались четверо дакойтов. Комната была полна едкого дыма. Я с трудом поднялся на ноги, и в это время серая фигура с револьвером повернулась ко мне. Было что-то знакомое в этом длинном сером одеянии, и я только теперь понял, почему.

Это был мой серый плащ.

— Карамани, — прошептал я.

Смит с трудом приподнялся, держась за край двери, и хрипло пробормотал что-то похожее на «благослови ее Бог!». Дрожа, девушка положила руки мне на плечи странным, трогательным жестом, как умела делать только она одна.

— Я шла за вами, — сказала она. — Вы не знали? Но мне приходилось прятаться, потому что за вами шел тот, другой. Я как раз дошла до этого дома, когда увидела, что вы бежите сюда.

Она повернулась к Смиту.

— Это ваш пистолет, — бесхитростно сказала она. — Я нашла его в вашем чемодане. Возьмите, пожалуйста!

Он взял пистолет, не сказав ни слова. Возможно, у него и не было слов.

— А теперь идите. Спешите! — сказала она. — Вы еще не в безопасности.

— А как же вы? — спросил я.

— У вас ничего не получилось, — ответила она. — Я должна вернуться к нему. Другого выхода нет.

С тоской в душе, вроде бы странной для человека, который только что чудом избежал смерти, я открыл дверь. Две раздетые, взлохмаченные фигуры — я и мой друг — вышли наружу, где в бледном свете луны в страшном виде лежали двое мертвецов с остекленевшими глазами, обращенными к вечному покою голубых небес. Карамани стреляла на поражение — обоим пули попали в голову. Создавал ли Бог когда-нибудь натуру более сложную и противоречивую, обуреваемую столь противоположными страстями? Я не могу в это поверить. Но ее красота была такой опьяняющей, а в некоторых отношениях ее сердце было таким по-детски наивным — сердце девушки, которая умела стрелять без промаха.

— Мы должны послать туда полицию этой же ночью, — сказал Смит. — Или бумаги…

— Быстрее, — донесся до нас из темноты повелительный голос девушки.

Как странно все сложилось! Вся моя душа восставала против ее возвращения к Фу Манчи. Но что мы могли сделать?

— Скажите, где мы можем с вами связаться?.. — начал Смит.

— Быстрее. У них появятся подозрения. Вы хотите, чтобы он меня убил?

Мы отправились в дорогу. Теперь кругом была тишина, впереди тускло мерцали огни. Ни клочка облаков не затмевало диск луны.

— Спокойной ночи, Карамани, — прошептал я.

ГЛАВА XVIII

«АНДАМАН — ВТОРОЙ»

Продолжать далее наши приключения на болотах было бы делом бесполезным и неблагодарным. По сути дела, все закончилось, когда мы расстались с Карамани. При этом расставании я понял все драматическое значение слов Шекспира, где говорится о «сладкой скорби».

Я стоял на границе особого мира, о самом существовании которого я до этого даже не подозревал. И тайна сердца Карамани была одной из самых жгучих тайн из тех, что скрывались в этой тьме. Я старался забыть ее. И, решая эту задачу, я наткнулся на другую, которая больше соответствовала моему духовному складу, но мысли, вызванные этим, их направление и масштаб, вели меня в пропасть.

Восток и Запад не смешиваются друг с другом. Изучая мировую политику, будучи врачом, я не мог не признать этой истины.

Далее, если верить Карамани, она оказалась у Фу Манчи, как рабыня; была захвачена при набеге и с работорговцами прошла пустыню, ее продали в доме работорговца. Возможно ли это? Мне казалось, что власть исламского полумесяца ослабла и подобные вещи стали уделом прошлого.

Но если она рассказала правду?

При одной только мысли о том, что такая изысканно прекрасная девушка оказалась во власти зверей-рабовладельцев, я скрежетал зубами и зажмуривал глаза, безуспешно пытаясь стереть картины, возникающие в моем воображении.

И тогда я обнаруживал, что не верю в правдивость ее рассказа. Я начинал уже задавать себе вопрос, почему такие проблемы настойчиво терзали мой ум. Но мое сердце всегда давало на него ответ. И подумать только! Я, врач, который стремился иметь хорошую клиентуру, который всего лишь недавно считал, что уже прошел стадию юношеских глупостей, перебесился и вступил в тот этап благоразумной степенной жизни, когда регулярные проблемы и заботы людей медицинской профессии становятся первостепенными, а легкомысленные соблазны типа черных очей и алых губ уже не действуют!

Однако попытка вызвать сочувствие у читателя к автору чужда целям этого повествования. Проблема, которой я осмелился здесь коснуться, имела колдовскую привлекательность для меня, но я не думаю, что она может иметь такое же очарование для других. Вернемся к тому, о чем я считаю своим долгом рассказать, и забудем это краткое авторское отступление.