Стеклянный дом, или Ключи от смерти - Сергей Устинов

— Они думают, что это я убила Нюму!

Я расхохотался.

— Кто это «они»?

— Милиция, кто ж еще, — в ее голосе слышна была явственная обида на мою столь несочувственную реакцию. — Тебе смешно, а следователь в отделении меня мурыжил часа три, не меньше. Противная сволочь, и смотрит так... так, как будто... будто сейчас ущипнет или укусит... — Верка не нашла больше слов для описания того, как смотрел на нее следователь, но мне и этого хватило.

— Харин, что ли? — неожиданно для себя догадался я.

— Да, — удивилась она, — ты откуда знаешь?

Пропустив этот вопрос мимо ушей, я спросил:

— А почему, собственно, тебя подозревают в убийстве?

— Из-за моего кретинизма, — вздохнула Верка. — Я с Нюмой-то ведь с детства дружу... дружила... — поправилась она. — Как-никак кузен. А тут решила уговорить его на «цептер», деньги у него всегда водились, модный парикмахер все-таки. Он-то мне никогда ни в чем отказать не мог, но тут этот... этот Севочка...

Последнее слово у нее прозвучало, как ругательство. Я сразу вспомнил павлиний халатик, крашеные патлы и пунцовые губы, а потом все то же самое, но посреди перепачканных кровью простыней. Верка тем временем продолжала:

— Он какой-то бешеный, гад. Ревнует... то есть ревновал Малея даже к бабам, к клиенткам, представляешь? А меня давно невзлюбил, я, видите ли, уговорила Нюму дать деньги этому кретину Козелкину. Как будто я сама там не попала! И вчера совсем с глузду съехал, прямо набросился на меня, стал орать, что я опять хочу их нажулить. Нюма пытался его как-то утихомирить, а он ни в какую, называл меня продажной девкой и буквально из квартиры выталкивал. Я, конечно, тоже не сдержалась, обозвала его как-то... — Верка запнулась, вздохнула. — Грязным педрилой или что-то в этом роде. Не надо было, я знаю... Короче, мы с ним подрались.

— Подрались? — в изумлении переспросил я.

— Да. Этот идиот схватил меня за волосы, выволок на лестничную площадку, а я ему тоже двинула... коленом, куда надо. Он визжал, что твоя свинья, соседи из всех щелей повылазили, как тараканы. Я еле вырвалась. А примерно через два часа... Так этот Харин сказал... Через два часа их... Ну в общем, дальше ты знаешь.

— Глупости это все, — с облегчением сказал я ей, мыслями находясь уже далеко отсюда. — Если б у них на тебя действительно было бы что-то серьезное, ты б сейчас уже сидела в КПЗ. Это они так... версии отрабатывают...

Но она, похоже, услышала только одно слово — КПЗ. И с отчаянием всхлипнула:

— Вот, и этот чертов мент тоже меня пугал: задержу, говорит, на десять суток! А мне сейчас никак нельзя в КПЗ, мне даже уехать невозможно ни на день, как ты не понимаешь!

Я понимал. Это-то я хорошо понимал. Их всех ни тюрьмой, ни даже угрозой смерти невозможно сейчас заставить оторваться от Стеклянного дома: сидят, караулят — не дай Бог, пропустить тот самый момент, когда с ключами наперевес можно будет броситься наконец к заветной двери. Но это все-таки была Верка, та самая Верка из моей юности. Поэтому, сделав над собой некоторое усилие, я подавил забурлившую было во мне классовую неприязнь трудящегося человека к чужим, отнюдь не тяжким трудом нажитым миллионам, и вполне доброжелательно произнес:

— Вот что. Я как профессионал могу тебя проконсультировать, причем совершенно бесплатно. Никакое алиби тебе не нужно, никто тебя задерживать не будет. Харин отнюдь не дурак, да и ни один прокурор не поверит, что маленькая хрупкая женщина одного здорового мужика сбросила с шестого этажа, а другому перерезала глотку. Так что давай поскорее говори, что там у тебя в-третьих, и иди домой спать. Милиция тебе не страшна.

Но мой рассудительный тон не произвел, похоже, ожидаемого эффекта. Словно в приступе внезапной мигрени, Верка схватилась пальцами за виски, потом вдруг покачнулась и, как мне показалось, свалилась бы со стола, не подскочи я вовремя. Впрочем, ее руки, которыми она схватила мои ладони, были хоть и холодными, но твердыми. И в глазах, оказавшихся теперь прямо вровень с моими, сквозь подернувшую их коньячную пелену просвечивало по крайней мере одно отчетливое чувство: страх.

— Милиция не страшна... — повторила она за мной, и теперь ее слова с трудом выдавливались изо рта, как пересохшая паста из скукоженного тюбика. — А как ты считаешь, меня не могут тоже убить? Как Малея? Как Женьку с Котиком?

Вот, значит, что у нее в-третьих. Что тут ответить? Назвался груздем... то бишь объявил себя профессионалом, полезай в кузов.

— Могут, — сказал я по возможности ровным голосом. — Как помнишь, я примерно с этим к тебе и пришел в прошлый раз. Но ты не поверила. А сейчас, если хочешь мой совет, скажу одно: лучше всего тебе прямо завтра куда-нибудь уехать. С глаз долой.

Говоря это, я не слишком сомневался в ее реакции, поэтому, когда она, еще сильнее сжав мои руки в своих, отрицательно помотала головой, не удивился.

— Нет, нет, — пробормотала Верка. — Мне нужен не совет. Мне нужна охрана.

— Это не ко мне, — сообщил я сухо, одновременно пытаясь освободить руки, но она держала их крепко. — Я не занимаюсь охраной, у меня нет такой возможности.

— Я заплачу, — с придыханием прошептала она, вплотную приблизив свое лицо к моему. — Я заплачу, сколько скажешь. Ты же знаешь, скоро у меня будет огромная куча денег.

На меня пахнуло запахом табака и свежего коньячного перегара, я слегка отстранился и попытался вразумить ее:

— Один человек не в состоянии обеспечить надежную охрану. Обратись в большие агентства.

— Я уже обращалась, — с досадой пробормотала Верка. Маленький красный язычок быстро-быстро бегал по клавишам ее белых зубов в непосредственной близости от моей щеки, грудь часто-часто вздымалась. — Это стоит очень дорого, они же не знают всего и не поверят мне в долг. А ты знаешь. И... мы ведь с тобой не чужие... — В этом месте я с испугом услышал в ее голосе хриплую нотку страсти. — Ты ведь не забыл, ты ведь помнишь, как мы любили друг друга...

Сразу вслед за этими словами ее губы навалились на мои, требовательно раздвигая их, впиваясь все глубже и глубже, и на мгновение я тоже утратил контроль, ответив на поцелуй. Но Верка этим не ограничилась. Крепко охватив мою шею и увлекая меня за собой, она начала медленно откидываться назад, на мой рабочий стол. При этом ноги ее также не бездействовали, довольно ловко и уверенно взлетев на мои бедра, от чего узкая черная юбка окончательно съехала вверх, и я с изумлением увидел, что под ней ничего нет. То есть, там, разумеется, было все, что положено. Кроме трусиков.

Приложив довольно серьезное усилие, я все-таки вырвался из крепких Веркиных объятий. Не могу сказать, что все во мне клокотало от возмущения — жизнь давно лишила меня большинства глупых иллюзий. Но некоторая горечь при мысли о том, чем в конце концов обернулась история моей первой любви, все же присутствовала.

— В долг еще можно было бы поверить, — едко сказал я, выпрямляясь, — а вот натурой не берем.

Резко соскочив на пол, она с размаху залепила мне оплеуху, так что в ушах зазвенело. После чего яростно одернула юбку, метнула в меня испепеляющий взгляд и стремительно выкатилась вон. А я остался стоять посреди комнаты, размышляя над иронией судьбы.

Мне сейчас предстояло отправиться в ночь на довольно небезопасное мероприятие, конечной целью которого было найти убийцу, в результате чего обеспечить гарантию в том числе и Веркиной жизни. Но минуту назад я почему-то очень гордо отказался не только от платы за это в ближайшем будущем, но и от того, что, можно сказать, недополучил в далеком прошлом. Может, зря?

16. Доказательство от противного

В ультрафиолетовых лучах прибора ночного видения особняк, принадлежащий детективному агентству «Скорпион», казался мрачным миражом, погруженным в зеленоватый сумрак замком с привидениями, сквозь плотно зашторенные окна которого не пробивались даже слабые сполохи света. Я уже минут сорок наблюдал с противоположной стороны затерявшегося в замоскворецких лабиринтах переулка за этим домом Эшеров, но так и не составил пока определенного плана действий.

Между тем, время поджимало. Конечно, если бы по дороге сюда мне не пришлось сделать огромный крюк для заезда аж в Текстильщики, я бы нервничал меньше. Но с другой стороны, не нанеси я визит обретающемуся там другу детства Генке Аптекову, терялся вообще всякий смысл в моем нынешнем бдении у стен, так сказать, вражеской крепости. Шел второй час пополуночи, а вопреки распространенному мнению, глухая ночь — отнюдь не самая подходящая часть суток для всякого рода темных дел. Недаром львиная доля преступлений приходится на вечерние часы, что естественно: уже стемнело, но улицы пока не опустели, и каждый выходящий из подъезда человек или отъезжающий автомобиль еще не кажутся подозрительными. Мое дело явно относилось к разряду темных. А типа с биноклем, который вот уже скоро час, не выходя из машины, пялится куда-то в темноту, признал бы подозрительным даже младенец.