Флот, революция и власть в России: 1917–1921 - Кирилл Назаренко

Глава IV

Между «демократическим» и регулярным флотом (1917–1918 гг.)

Рассказ об организационных метаморфозах центральных органов управления Морского ведомства в годы революций и Гражданской войны следует начать с истории его реорганизации после русско-японской войны.

В 1905–1906 гг. под влиянием первой российской революции подвергаются серьезной перестройке высшие государственные учреждения, в том числе происходят и такие важные изменения в структуре центрального военно-морского управления, как создание Морского Генерального штаба (МГШ), восстановление поста морского министра и появление должности товарища морского министра[448]. После окончания войны с Японией в центральный аппарат пришло несколько десятков сравнительно молодых честолюбивых офицеров, которые группировались вокруг МГШ. Они считали себя носителями передовых взглядов и полагали, что радикальное следование предлагаемым ими рецептам приведет к возрождению флота и возвращению России ранга великой морской державы. При этом они, как правило, не видели прямой связи между экономической базой и военной мощью страны, игнорировали объективные условия геополитического положения России и назревающую революцию. Эти «младотурки» МГШ обладали весьма высокой самооценкой, которая не всегда была беспочвенной. К «первому поколению» офицеров МГШ относились такие известные личности, как будущие участники белого движения – А. В. Колчак (полный адмирал, «верховный правитель» России в 1919–1920 гг.), М. М. Римский-Корсаков (контр-адмирал, начальник штаба Черноморского флота в 1919 г.), М. И. Смирнов 3-й (контр-адмирал, управляющий Морским министерством колчаковского правительства), О. О. Рихтер (контрадмирал, главноначальствующий санитарно-эвакуационной частью колчаковской армии); будущие высокопоставленные руководители РККФ – А. В. Шталь (вице-адмирал советского флота, профессор Военно-морской академии), Б. И. Доливо-Добровольский (капитан первого ранга, начальник Штаба командующего морскими силами Республики в 1922 г.), М. И. Дунин-Барковский (капитан первого ранга, начальник Иностранного отдела МГШ в 1918 г.); погибшие в 1917 г. М. И. Каськов (контр-адмирал, начальник штаба Черноморского флота в 1917 г.), П. П. Владиславлев (контр-адмирал, командир дивизии подводных лодок Балтийского флота в 1917 г.); а также офицеры, достигшие достаточно высоких постов, но не участвовавшие в Гражданской войне – Л. Б. Кербер (вице-адмирал, первый командующий флотилией Северного Ледовитого океана) и И. А. Черкасов (капитан 1 ранга, неудачливый командир крейсера «Жемчуг», потопленного немцами в Пенанге в 1914 г.).

Основным вопросом, дискутировавшимся внутри Морского министерства того периода, был выбор принципиальной схемы организации центральных органов управления. Этот вопрос был тесно связан с личными и групповыми интересами морских офицеров, занимавших высокие посты. Так, например, начальник морской походной канцелярии царя А. Ф. Гейден предложил полностью скопировать устройство высшего морского управления с Германии, что лично для него означало возможность занять пост фактического руководителя флота и морского ведомства в качестве начальника Морского штаба его императорского величества. Другим примером может служить столкновение начальника МГШ Л. А. Брусилова и морского министра И. М. Дикова. Оба отстаивали идею разделения ведомства на несколько независимых друг от друга частей, связанных лишь общим подчинением императору или генерал-адмиралу. Единственным существенным различием их проектов являлось то, что по И. М. Дикову руководящую роль в ведомстве должен был играть ГМШ, а по Л. А. Брусилову – МГШ. Точно так же и спор между начальником МГШ А. А. Эбергардом и морским министром И. К. Григоровичем шел о положении МГШ в системе центрального управления.

В результате была реализована схема, в которой МГШ занял место лишь одного из равноправных подразделений министерства. Такой исход можно было предвидеть заранее, так как слишком большой объем власти начальника МГШ, предоставление ему права личного всеподданнейшего доклада неизбежно умаляло влияние морского министра. В самом МГШ, по-видимому, вполне искренне увлекались германской организацией флота и морского ведомства, так что нельзя приписывать упорное отстаивание начальниками этого учреждения идеи разделения ведомства на три равноправные части лишь их своекорыстным расчетам. Восхищение молодых штабных офицеров немецким флотом подпитывалось еще и явной англофобией некоторых из них. Регулярные жалобы представителей МГШ на притеснения, «гонения» этого органа со стороны министров нельзя понимать слишком буквально: даже И. М. Диков, остро полемизировавший с Л. А. Брусиловым, относился к штабу вполне корректно. Более того, возможно, если бы министр меньше прислушивался к мнению МГШ, то реорганизация пошла бы энергичнее, но затянувшийся спор с Л. А. Брусиловым стал фактором, отсрочившим проведение преобразований в жизнь.

В 1905–1914 гг. своеобразным антиподом МГШ в Морском министерстве являлся ГМШ. Его руководителей отличало стремление сохранить в своих руках максимальное влияние на ход дел в ведомстве, тогда как офицеры МГШ вынашивали планы полного упразднения этого органа. Естественно, что по мере обострения конфликта с МГШ морские министры начинают опираться на Законодательную часть ГМШ, которая и разрабатывает в 1910–1911 гг. «Положение об управлении флотом и морским ведомством» и «Наказ Морскому министерству».

В 1911 г., было окончательно определено место морского ведомства в системе государственного управления, произошла реорганизация структуры самого Морского министерства. Были отвергнуты проекты разделения министерства на три автономные части и предложения усложнить структуру центрального аппарата за счет создания новых отделов и раздробления их функций. Надежды МГШ занять руководящее положение в министерстве не оправдались. За основу были взяты существовавшие «Положение» и «Наказ», разработанные в предшествующий период. Недостаток финансирования сказался и здесь: введенные в октябре 1911 г. временные штаты министерства укладывались в старую сумму, отпускавшуюся на центральный аппарат до преобразования. В полном объеме новые штаты были введены только с 1 января 1917 г., всего за несколько недель до Февральской революции и за несколько месяцев до начала новой реорганизации морского ведомства летом 1917 года[449].

Логическим завершением внутриведомственных преобразований после русско-японской войны должно было стать создание органа, координировавшего всю деятельность по обороне государства: не только военного и морского ведомств, но и МВД, МИД, Министерства финансов, Государственного контроля, Министерства торговли и промышленности и т. д. 8 июня 1905 г. создается Совет государственной обороны (СГО)[450].

Подавляющее большинство членов этого органа представляли сухопутную армию (из восьми «непременных членов» моряками были только двое – управляющий Морским министерством и начальник ГМШ, из шести «постоянных членов» только один был моряком, и лишь в 1908 г. моряков было назначено двое)[451], в итоге из четырнадцати членов СГО флот представляли только трое – четверо, что вполне соответствовало «удельному весу» флота в системе вооруженных сил, но не удовлетворяло амбиций флотского начальства. Фактически СГО так и не превратился в эффективный орган координации деятельности военного и морского ведомств и прекратил свою деятельность в июле 1908 г., когда его председатель, великий князь Николай Николаевич Младший, был освобожден от своей должности. Формально СГО был упразднен в августе 1909 г.[452] Взаимоотношения морского и сухопутного ведомств вернулись к тому положению, в котором они были до войны с Японией.

Необходимость согласования усилий все же осознавалась, особенно в морском ведомстве, возможно, потому что моряки остро чувствовали слабость флота по сравнению с армией, особенно до выполнения судостроительной программы. В результате довольно длительных переговоров, согласование операций армии и флота приобрело форму командирования морских офицеров в штабы сухопутных армий для связи[453], а также совещаний представителей МГШ и ГУГШ. Следует отметить, что в деле организации взаимодействия названных ведомств Россия не отставала от ведущих мировых держав, ни в одной из которых в то время не существовало отработанной системы координации стратегического планирования армии и флота. Более того, если в России признавалась возможность подчинения части морских сил сухопутным войсковым объединениям, то в Великобритании, Германии, Франции ничего подобного не было, и действия флота мыслились только как абсолютно самостоятельные. Впрочем, в эту эпоху среди офицеров МГШ господствовали теоретические взгляды на флот как самостоятельную силу, которая должна действовать в открытом море. О координации усилий с сухопутной армией вопрос не ставился, а береговые крепости воспринимались лишь как «убежища» для флота, не имеющие самостоятельного значения. Эти взгляды позднее нашли яркое выражение в работах М. А. Петрова[454], считавшего глубоко ошибочным и прямо пагубным использование флота для обороны Севастополя в Крымскую и Порт-Артура в русско-японскую войну. Этим взглядам была суждена долгая жизнь, борьба вокруг них велась еще на рубеже 20–30-х годов.