Наездницы - Энтон Дисклофани

Пока она говорила, я изучала ее профиль: волевой подбородок, смягченный красивой линией носа. Я опустила взгляд на свои руки – красные и обветренные оттого, что так долго и так крепко сжимала поводья на холоде.

– Я знаю…

Я хотела продолжить, но не могла подобрать слова, и мой голос просто затих, растворился в ночи. Я знала, что это такое – любовь к лошадям. Но я также знала, что такое любовь к людям. Я знала, как это – хотеть и желать чего-то так остро, что все остальное теряет смысл и ты готов пожертвовать всем, всем без исключения. Тому, что этот День благодарения я провела не дома, была причина. А как насчет Леоны? Можно ли верить слухам? Я считала, что нет. Леона была, как обычно, невозмутима и непроницаема. Одним словом, она была сильной.

В эту ночь, лежа в постели, я думала о маме. Я впервые села на лошадь, будучи еще малышкой. Меня запихнули перед мамой, сидевшей на своей старой лошади, Чики. Чики умер, когда мне было семь лет. Больше мама уже никогда не ездила верхом. Раньше я ее из-за этого жалела. Я была уверена, что ей этого очень не хватает. Потеря лошади казалась мне большим горем.

Я не помню, чтобы мне объясняли, почему именно мама оставила верховую езду, но у меня сложилось смутное представление о том, что это каким-то образом связано с изредка мучающими ее болями, которые, в свою очередь, имели отношение к нашему с Сэмом рождению. Но мама не жаловалась.

Чики уже был у мамы, когда она выходила замуж. Он умер, когда ему исполнился двадцать один год. Для лошади он был древним стариком. Его похоронили на пастбище, там, где он упал. Отцу пришлось нанять несколько человек, чтобы вырыть достаточно большую яму. От Чики остались только фотографии. Он был очень красивым, темной масти, с добрыми глазами. Мама его любила. Это так легко – любить лошадь.

Мама говорила, что, когда я в седле, мною руководит голова, а не сердце. А также что это сослужит мне хорошую службу, но не позволит завоевать любовь и преданность Саси. Подобное умозаключение всегда казалось мне чересчур романтичным.

Я повернулась на бок и теперь лежала лицом к окну. За окном было темно, и мне чудилось, что я смотрю в пустоту. Мне хотелось, чтобы сегодня она была рядом со мной. Чтобы она видела, как я парю над землей. Может, тогда она полюбила бы меня? Она смотрела бы на меня, осознавая, что я, ее дочь, способна скакать так красиво, сидеть на лошади и не мешать ей нестись так быстро, как это только допускают время и пространство. Мама, мы как будто парили! Мама, если ты не можешь любить меня головой, то люби меня хотя бы сердцем!

И тут передо мной возникло лицо, и я подумала было, что мысленно вызвала мамин образ. Но нет, это был юноша. Я села на кровати, мое сердце учащенно билось, хотя я уже поняла, что это Бун. Я прислушалась и, с облегчением услышав похрапывание Мэри Эбботт, поспешила выйти наружу.

Бун выжидательно смотрел на меня, и я догадалась, что он, наверное, не получил письма Сисси.

– Ее здесь нет, – пояснила я. – Она в Монровилле.

Я никогда не стояла рядом с ним. Обычно я видела его лишь мельком, узнавала по рыжей шевелюре, и тогда будила Сисси.

Но сейчас он стоял очень близко, и я увидела, что он слегка переменился в лице после моих слов. Я знала, что для того, чтобы добраться сюда, ему приходилось одалживать машину и проводить в пути больше часа. Мы стояли на опушке леса. Он вынул из кармана тонкий портсигар и предложил мне сигарету в полной уверенности, что я ее возьму, и это заставило меня именно так и поступить. Прикрывая рукой сигарету, он прикурил от серебряной зажигалки, и я поняла, почему он так нравится Сисси. Он был очень спокоен и держался одновременно непринужденно и уверенно.

Он прислонился к стволу дерева и наблюдал за мной все так же спокойно. Тем временем я заметила, как стремительно укорачивается моя сигарета, и попыталась сделать затяжку, подражая кинозвездам. В моей семье никто не курил.

Бун улыбнулся.

– Ты никогда не курила? – мягко спросил он.

Я смущенно помотала головой.

– Представь себе, что ты просто дышишь, – произнес он и продемонстрировал, как это выглядит.

– Только с сигаретой во рту, – уточнила я, и он рассмеялся.

Он был одет аккуратно, но не строго. Его выглаженная рубашка не была, как говорится, с иголочки. Ремень обхватывал его тонкую талию не чересчур туго.

Внезапно я представила, что мы с ним встречаемся тайком от Сисси. Если бы она сейчас нас увидела, ей бы это не понравилось.

– Я пойду, – сказала я и бросила сигарету на землю.

Бун шагнул вперед, и на мгновение мне почудилось, что он собирается меня поцеловать. Он носком туфли вдавил сигарету в листья и отступил назад. Я почувствовала себя полной дурой оттого, что увидела то, чего и в помине не было, как всегда, решив, что являюсь объектом желания.

– Теа, – произнес Бун, и меня шокировало то, что он знает, как меня зовут. – Сисси…

Мимо дома Августы прошли две девочки. В одной из них я по голосу узнала Джетти. Я обернулась к Буну.

– Что Сисси?

– Она что-нибудь говорит?

– Она много чего говорит, – сказала я, и Бун улыбнулся.

Мне стало ясно, что он не шутит.

– Ты ей нравишься, – добавила я. – А она тебе?

Он медленно кивнул.

– Я хотел убедиться, что все делаю правильно.

Я улыбнулась, не веря своим ушам.

– Я бы на твоем месте не переживала… Но сейчас ты должен уйти. Нас могут увидеть.

Он снова окликнул меня по имени, когда я отвернулась, собираясь уйти. Я посмотрела на него.

– Дэвид, – произнес Бун. – Он мой друг.

Я и представить себе не могла, что они обсуждают нас так же, как мы обсуждаем их. Но, разумеется, они о нас говорили. Я пожала плечами.

– Посмотрим.

Бун был не из тех, кто наседает, желая добиться своего. Мне он показался очень добрым. Во что бы ни впутались Бун и Сисси (а кто мог это знать наверняка?), по крайней мере, он был добрым. Я надеялась, что он не заставит ее ни в чем раскаяться.

Дорогой Сэм,

я пишу в темноте (луна светит ярко, как солнце, во Флориде такого не бывает). Все остальные девчонки спят.

Тебе испекли апельсиновый торт? Со свечками?

Я бы написала тебе о здешней жизни и о том, как сильно она отличается от всего, что мы знали дома, но я не знаю, с чего начать. Йонахлосси – полная противоположность дому. И здесь так много девчонок!

На прошлой неделе я каталась верхом ночью. Это было так здорово, Сэм! Иногда я забываю, почему нахожусь здесь. Иногда все это просто выскальзывает из моей памяти.

Я еще никогда не писала тебе писем. И не получала их от тебя. Ни разу. Ты узнаешь меня, Сэм, или я уже не похожа на себя? Мне хочется знать, какой теперь ты. Возможно, ты даже не станешь все это читать. Возможно, ты предпочтешь сделать вид, что меня не существует и что я уже никогда не вернусь домой. Я тебя за это не виню, Сэм. Более того, я тебя понимаю.