История розги (Том 2-3) - Бертрам Глас

Совершенно наоборот, женщина-флагеллянтша отличается поразительным разнообразием своей фантазии, которая зависит от ее настроения в известный день и в особенности от партнера или партнерши, которых ей послала судьба или собственный ее выбор. И капризы у нее возникают совершенно произвольно, без всякого усилия с ее стороны; они внушаются ей какой-то неведомой для нее силой.

Флагеллянт зачастую напоминает маньяка, женщина же никогда. Флагеллянт может под влиянием своей страсти сойти с ума; тогда как женщина чаще становится флагеллянтшей, уже будучи сумасшедшей.

Флагеллянт не может отделаться от своей страсти, раз она овладела им и руководит всеми его половыми стремлениями.

Флагеллянтша, если она не истеричка, может легко освободиться от своей страсти.

Итак, флагелляция у мужчины является потребностью главным образом физической, тогда как у женщины она служит для умственного удовлетворения.

А от умственных привычек, за исключением сумасшествия, гораздо легче освободиться, чем от физических.

Впрочем, все меняется, когда эта страсть одолевает женщину пожилую, как бы уже потерявшую способности и качества, присущие только женщинам.

Всем физиологам известен тот факт, что многие женщины по достижении климактерического возраста совершенно меняются как в нравственном, так и физическом отношении. Не только черты их лица, их талия, их общий вид приближаются к мужскому, но у них появляются волосы на подбородке, голос твердеет, и очень часто происходят перемены снаружи на половых органах.

В эту пору у женщин, у которых не исчезли сладострастные стремления, выделение жидкости на половых органах становится обильнее, и они делаются более похотливыми. У них половое возбуждение появляется даже помимо их воли. Непреодолимые сладострастные желания возникают у них совершенно неожиданно: стоя, в карете, среди своих детей, при посторонних и т. д.

Эти физические феномены сопровождаются, само собой разумеется, аналогичными умственными изменениями. Таким образом, если страсть к флагелляции овладела женщиной, отныне как бы бесполой, то она будет ей предаваться одинаково с мужчинами.

В подтверждение этого наблюдения мы приведем нижеследующие факты.

Бетти Д. была дама полусвета, составившая себе состояние и удалившаяся от дел. Она обладала сравнительно хорошим здоровьем, не особенно пострадавшим от ее ремесла, которым она занималась около тридцати лет. Однако с возрастом произошли физические и психические изменения. Увеличение известного органа вызвало у нее наклонность к лесбосским играм, чего она раньше не знала.

Но вдруг ею овладела исключительно страсть к флагелляции, и ее мания специализировалась, так сказать, на одной сцене, постоянно повторяемой с различными партнершами, от которых она постоянно испытывала незабвенные наслаждения.

Ее партнерша должна была придти к ней как бы истомленная, стонущая и жалующаяся на преждевременную беременность.

- Иди сюда, я тебя живо избавлю, - говорила Бетти протягивая свои дрожащие руки молодой женщине.

После некоторых пустяшных манипуляций по животу, она вскрикивала с радостью:

- Вот, вот он перешел в заднюю твою часть. Ну, теперь моя милая, недолго тебе мучиться, я его живо выгоню!

Затем, повернув пациентку на живот и привязав ее хорошенько, она приносила розги и начинала немилосердно пороть ее. Порка прекращалась ею не раньше, чем у нее не появлялось представление, что жертва родила.

Елисавета Ж. была прехорошенькая блондинка... Она вела широкую жизнь, и, по-видимому, ничто не предвещало, что она станет отчаянной поклонницей флагелляции.

По словам д-ра Молля, она сделалась любовницей одного богатого венгерского графа. Последний ее обожал и исполнял всевозможные ее капризы. К тому же он был молод и красив собою.

Но Елисавета была женщина распущенная и завела еще любовника, бедного молодого адвоката.

Несмотря на всевозможные предосторожности, как всегда бывает в подобных случаях, об измене Елисаветы граф узнал. Но, к удивлению, не порвал с нею связи. Причиной было следующее обстоятельство: граф имел со своей любовницей сношение каждый раз после такой сцены. Граф раздевался при ней и облачался во фрак, надевал дорогие шелковые чулки и лакированные башмаки. В таком наряде он садился на механическую кобылицу.

Елисавета должна была быть одета только в изящную куртку почтальона и держать в руке бич с ременными хвостами из буйволовой кожи.

Как только граф дергал веревку и лошадь начинала двигаться, то Елисавета должна была хлестать бичом что есть мочи. Граф делал пять или шесть кругов по комнате, и тогда он чувствовал себя готовым, слезал с лошади и садился на Елисавету, которая должна была теперь разыгрывать лошадь, но, чтобы граф достиг цели, она должна была хлестать его во всю силу по заду, что она делала очень охотно, вырывая у него крики от боли и отплачивая ему за свое унижение, которому он ее подвергал почти ежедневно.

Позднее она не соглашалась отдаваться возлюбленному, если он раньше не позволял подвергнуть себя сечению. Благодаря своей красоте и очаровательности она находила клиентов и на таких условиях.

Жанна В., восемнадцатилетняя блондинка с бедовыми глазенками, с чувственным слегка ротиком, стала флагеллянтшей после сцены, которую она описала мне так: "В поместье, где я жила со своими родителями, у нас был грум по имени Джек. Это был прехорошенький шестнадцатилетний мальчик. У него еще не было пушка на губах. Голосок у него был тоненький и ласковый. Характер самый добродушный. Одним словом, грум на меня произвел очень приятное впечатление, о чем, впрочем, я ему не сообщила, даже взглядом не показала.

Раз утром я вздумала пойти в гардеробную, где у нас лежало белье. Но перед тем, как отворить дверь, я услыхала какой-то необычный вздох. Заглянув в замочную щелку, я, к своему ужасу, увидала, что Джек занимается любовью с молоденькой подгорничной.

Первое мое движение было уйти, но потом любопытство взяло верх, и я захотела остаться до конца и полюбоваться незнакомой для меня сценой. Когда я увидала, что Джек слезает со своей подруги, я незаметно убежала.

Как я ни старалась себя настроить враждебно против грума, внутренно я страстно желала, чтобы меня Джек поцеловал. Искушение было почти непреодолимое. Чем более я думала о виденной мною сцене, тем более во мне бурлила кровь. Наконец я пришла к убеждению, что не в силах больше противиться своему желанию... Но к удовлетворению его я подошла окольным путем.

Я уверила себя, что я не имею права оставить проступка Джека без наказания. Надо заметить, что до десяти лет меня изредко мать и гувернантка наказывали розгами за серьезные проступки. Вероятно поэтому мне и пришла в голову довольно дикая, но вполне понятная мысль наказать самой Джека розгами. Почему-то я не думала о наказании подруги его.

Я отправилась в сад и попросила садовника нарезать мне толстых березовых прутьев. Тот был изрядно удивлен, но я объяснила, что они мне нужны для клетки, которую я хочу сама смастерить. Он, кажется, поверил.

Выбрав из них шесть самых длинных и толстых, я связала два пучка розог, по три прута в каждом. Я испытывала большое наслаждение уже тогда, когда выбирала розги и вязала из них пучки. Спрятала я их в шифоньерку в своей комнате.

На другой день под предлогом мигрени я не поехала с родителями в город в театр. Таким образом, я осталась в громадном доме одна, одинешенька, так как экономка и другая прислуга жили во флигеле.

Грум держал лошадей при отъезде родителей на станцию. Как только они уехали, я велела груму придти ко мне в комнату.

Лишь только он явился, я отперла шифоньерку и, вынув розги, сказала ему:

- Вы не знаете, Джек, для чего служат эти штучки?

- Право, не знаю. Слыхал, что ими наказывают детей...

- А теперь узнаете, что ими секут также и грумов! - сказала я в сильном гневе.

- Но... Я не понимаю...

- Как, вы все еще не понимаете, что это вас я собираюсь наказать розгами? Не догадываетесь ли вы, что я вас вчера видела в гардеробной с Флавией?

Если бы земля провалилась, он не был бы так сражен, как услыхав мои слова. Наконец он, весь красный, упал передо мной на колени и, сквозь слезы, проговорил:

- Накажите меня как хотите, но, Бога ради, пожалейте меня и старика моего отца, не говорите родителям. Клянусь, что больше этого не будет!.. Я просто хотел поцеловать Флавию, но она легла на диван, и я...

- Довольно, мне не нужно знать подробностей, сейчас же раздевайтесь и ложитесь на кушетку!

Он, видимо, был страшно сконфужен необходимостью раздеваться при мне, но боялся и ослушаться...

Затем, молча, он разделся и лег, не произнося ни слова и исполняя все, что я приказывала, пока привязывала его за руки и за ноги к ножкам кушетки. Когда убедилась, что он крепко привязан, как когда-то и меня привязывала мать или гувернантка, я обнажила его и, взяв в руки пучок розог, стараясь придать как можно больше строгости моему голосу, проговорила: