Под чужим знаменем - Игорь Болгарин

– И вот еще что… Павел Андреевич, голубчик! У меня к вам личная просьба.

– Слушаю, Владимир Зенонович! – отозвался Кольцов.

– Освободитесь от дел, возьмите мою машину и поищите, где можно заказать плиту на могилу полковника Львова, – скорбно сказал командующий, глядя куда-то мимо Кольцова, – как-никак он мой однокашник… Друзьями были… – Он протер вспотевшее пенсне и снова повторил просьбу: – Пожалуйста, сделайте это!

– Будет исполнено, ваше превосходительство! – Кольцов понимал, что в таких случаях нужно отвечать кратко и четко.

Ковалевский и Щукин вышли. После Щукина в кабинете остался неприятный холодок.

– Так вот… банкет! – попытался продолжить Микки.

– Потом расскажете в лицах. – Кольцов взял телеграммы и скрылся в кабинете Ковалевского. Раскладывая телеграммы, он слегка приоткрыл ящик стола. Сверху увидел бумагу с красной наискось полосой – свидетельство совершенной секретности документа. Торопливо прочитал:

«…Ходатайствую о повышении в чине штабс-капитана Загладина А. М.

Нач. контрразведки армии полковник Щукин…»

Несколько позже, под предлогом, что ему необходимо выполнить просьбу командующего, Кольцов покинул здание штаба. В приемной остался обреченный на одиночество Микки. Легко сбежав по лестнице, Павел вышел на улицу, на ходу надевая перчатки.

Неподалеку от штаба, у подъезда гостиницы «Европейская», разбитные парни вкрадчиво предлагали прохожим доллары и франки. Из распахнутых окон ресторана «Буфф» слышался модный мотивчик, который зазывно и томно выводил саксофон.

Афишная тумба на углу Сумской и Епархиальной пестрела всевозможными объявлениями. Господин Вязигин извещал, что с 30 июня он начинает выпускать ежедневную газету «Новости» и приглашает на работу господ репортеров… После длительного перерыва вновь открывается танцкласс мадам Ферапонтовой… Доктор Закржевский лечит все специальные болезни с гарантией и с сохранением тайны… Кружок дам из попечительского общества приглашает на домашние обеды…

Среди всех этих объявлений совсем затерялся скромный листок, ради которого пришел сюда Кольцов. На четвертушке пожелтевшей бумаги некто И.П. Платонов, проживающий на Николаевской улице, сообщал, что продает старинные русские монеты…

Николаевская улица начиналась от крохотной квадратной площади с церковью Святого Николая посредине и, изгибаясь дугой, спускалась вниз, к набережной тихой речушки Харьковки. Найдя нужный дом, Кольцов неторопливо огляделся и лишь после этого постучал в дверь с медной табличкой: «И.П. Платонов, археолог».

Дверь открыла молодая женщина. В темной передней лицо ее едва угадывалось. Кольцов отметил только, что она одинакового с ним роста и очень стройна… Кольцов смущенно откашлялся:

– Я по объявлению. Мне нужен господин Платонов.

– Пожалуйста, проходите. – Голос у женщины оказался высоким и звучным. Что-то странно знакомое послышалось Кольцову в этом голосе, в этой звучности, а особенно в манере четко произносить слова, отделяя каждый слог. Такая манера произносить фразы часто бывает у учительниц…

Где же он слышал этот голос? А он, несомненно, слышал его…

Они шли по длинному узкому коридору, заставленному ящиками и окованными старинным железом сундуками. На них лежали какие-то замшелые камни, похожие на отвердевшие куски магмы, поднятые с таинственных глубин моря, и остатки древних амфор. На стенах тускло отсвечивали ржавые наконечники уже не грозных стрел, кривые азиатские сабли, клинки и тяжелые, но все еще гордые алебарды…

В памяти всплывали давние-давние, еще неясные воспоминания и убегали от него – разлетались, как птицы, – и ни на одном он не мог сосредоточиться, ни одно не мог догнать, остановить…

Вдруг от вспыхнувшей догадки забилось сердце.

Он встал в полосе света, падавшей от не прикрытой до конца двери, растерянный и ошеломленный этой внезапной встречей.

А женщина, словно подслушав это мгновение, слегка обернувшись, заговорила быстро и странно, но все так же четко отделяя слоги, будто отбивала их друг от друга:

– «Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девою, богами и богинями олимпийскими, героями, владеющими городом, территорией и укреплениями херсонесцев…»

– «…я буду единомышлен о спасении и свободе государства и граждан и не предам Херсонеса, Керкинитиды, Прекрасной гавани…» – готовно подхватил Кольцов давно заученные слова и, радостно переведя дыхание, озаренно воскликнул: – Наташа! Вот неожиданность! Нет, это действительно ты? – Женщина, совсем повернувшись, протянула к нему обе руки. Кольцов сжал их и снова так же восторженно повторил: – Наташа? Нет, подумать только, Наташка!

– Я! Я! И все это не сон! – растерянно и счастливо пела она по слогам. – Я в себя не могу прийти!.. Постой! – вдруг насторожилась она. – Почему ты офицер? С этими аксельбантами?

– Потом, – коротко сказал Кольцов.

Она ввела Кольцова в большую комнату, тесно уставленную застекленными шкафами с книгами. И вместе с ярким солнечным светом, лившимся в комнату из двух больших окон, на Кольцова снова нахлынули воспоминания, вспыхивающие мгновенными отчетливыми картинами…

Ослепительно ярко сверкнули на фоне синего моря белые колонны, мелькнуло лицо девочки в тюбетейке, из-под которой торчали вихры коротко остриженных волос…

В одну из своих излюбленных прогулок по берегу моря Павел и дружок его Митенька Ставраки забрели к развалинам старого Херсонеса, долго бродили там и вдруг наткнулись среди мертвых руин на сарайчик и еще какие-то замысловато-убогие постройки, на вид обитаемые. И как бы в подтверждение этого из сарайчика вышел сухощавый мужчина в пенсне, держа на вытянутых руках длинный сосуд с узким горлом. Ребята, как завороженные, двинулись следом. Безошибочным детским чутьем они почувствовали, что эта встреча сулит им что-то необычное. За сарайчиком на солнцепеке стояли две длинные скамьи, на них в ряд выстроились сосуды, такие же продолговатые, с узкими горлышками, как и тот, который мужчина бережно поставил на скамью. Возле сидела девочка. Она кисточкой осторожно касалась стенок сосуда. На девочке – их ровеснице – были шаровары и выгоревшая майка, вид у нее по тем временам был необычный, но больше всего поразило мальчишек то, что она насвистывала отчаянно и разухабисто – позавидуешь! – мелодию «Варяга», и мужчина – теперь он стоял рядом с ней – не удивлялся ничему: ни лихому ее свисту, ни тому, что она делала кисточкой.

Постояв немного, он вернулся в сарайчик, оставив дверь широко открытой. Мальчишки подобрались к двери, заглянули. Все там, внутри, было уставлено стеллажами, длинными столами, скамьями. И везде – сосуды, обломки камней с какими-то надписями и рисунками, статуэтки, блестящие ажурные украшения, обломки мраморных статуй.