Капитан Трафальгар. Наследник Робинзона. Радамехский карлик. - Андре Лори

Однажды вечером, сидя с ним в его каюте, я позволил себе спросить его, знает ли он этого Вик-Любена и догадывается ли о причинах, которые могли побудить этого негодяя к попытке овладеть особой командира.

— Да, друг мой, — отвечал Жан Корбиак, — я знаю этого негодяя. Он в продолжение двух или трех месяцев служил у меня в гарнизоне моего форта в заливе Баратария и оказался очень плохим солдатом, пьяницей, дерзким, сварливым, непокорным, словом, такого рода человеком, какого я никак не мог держать у себя. Мне пришлось уволить его после нескольких предупреждений и даже разжалования его из капралов, до чина которого он дослужился в первое время своего пребывания у меня, в простые рядовые… Вот, кажется, главная причина той страшной ненависти, какую питает ко мне этот человек, ненависти, которая так шумно и так ярко проявилась во время моего ареста и которая даже теперь, по прошествии четырнадцати лет, по-видимому, не улеглась в нем.

— Если не ошибаюсь, этот человек принадлежит теперь к составу полиции Нового Орлеана, — заметил я.

— Не могу поздравить новоорлеанскую полицию с таким приобретением, — пошутил командир, — вероятно, он так же плохо служил ей, как служил мне!

— Так вы не допускаете возможности, чтобы он именно в качестве полицейского агента пытался задержать вас у берегов Сабины?

— Конечно, нет! — с уверенностью воскликнул Жан Корбиак, — для этого надо было бы, чтобы правительство Луизианы совершенно потеряло голову, добровольно навязав себе на шею такое серьезное дело, как нарушение международного права. Всего вероятнее, что столь крупная сумма, как пятьдесят тысяч долларов, назначенная за поимку моей персоны, вероятно, давно уже смутила покой этого негодяя, возбуждая его корысть и в то же время льстя его чувству мести. И вот, узнав или угадав, что мои дети вместе с вами пустились в путь, чтобы навестить меня, он последовал за вами, надеясь таким способом выследить и меня. Ничто не может быть легче, как набрать в Новом Орлеане целую шайку разных негодяев, способных решительно на все, если только посулить им какую-нибудь поживу. Все остальное объясняется, конечно, само собой: Вик-Любен, вероятно, нагнал вас, без вашего ведома шел за вами следом все время, вероятно, видел нашу встречу и затем подготовил все для того, чтобы овладеть мной наверняка, поставив всех нас в безвыходное положение тем, что с одной стороны преградил нам отступление пожаром саванны, с другой — преградил нам дорогу сам со своим отрядом. А раз я очутился бы в его руках, он, конечно, немедленно доставил бы меня в Новый Орлеан, и вся его орда как один человек поклялась бы под присягой, что они задержали меня в пределах Луизианы. План этот, хитро обдуманный и довольно ловко выполненный, чуть было не удался ему, и, наверно, удался бы, если бы не присутствие духа и находчивость моей Розетты, без чего я неминуемо был бы теперь в его руках!

— Да, это не подлежит никакому сомнению! — поддакнул я. — Но как вы полагаете, командир, неужели судебные власти Нового Орлеана допустили бы и теперь приведение в исполнение своего приговора 1815 года, приговора, столь возмутительного и несправедливого, к тому же столь давнего!

— Вероятно, да, — отвечал Жан Корбиак. — Прежде всего судебные власти вообще не любят изменять своих решений и отменять свои приговоры, далее, справедливость требует сказать, что этот приговор 1815 года, который мне, конечно, не подобает одобрять, имеет, однако, свое серьезное оправдание со стороны поддержания общественного порядка и безопасности, а также со стороны международного права. С точки зрения француза, на которой, конечно, стоял и я, я полагал, что имею право на свой собственный страх продолжать борьбу и преследование англичан везде и всюду, где они попадутся мне. Но с точки зрения американского правительства, я вынужден сознаться, что власти Нового Орлеана не могли допустить моего открытого сопротивления их постановлениям. На их месте я, вероятно, поступил бы точно так же. Из этого ты видишь, что сама логика требует ратификации этого приговора и приведения его в исполнение… Тем не менее я склонен думать, что ввиду моего настоящего положения мне была бы дарована жизнь и смертная казнь заменена бы пожизненным заключением в какой-нибудь крепости… Впрочем, не следует упускать из виду и то, что американская партия, всесильная в настоящее время в Новом Орлеане, может потребовать моей казни и, пользуясь этим случаем, унизить и оскорбить французскую партию…

— В таком случае, — заметил я, — простите, командир, если я позволю это замечание, на которое, быть может, не имею никакого права, — но в таком случае, не считаете ли вы крайней неосторожностью входить в американские воды?…

— Да кто же может узнать об этом? Никто решительно!… Мы бросим якорь в заливе Баратария, все ходы и выходы которого мне знакомы лучше, чем кому-либо в целом мире, и в котором в настоящее время нет других судов… Что это так, в этом я лично имел случай убедиться: тебе-то я могу признаться, что за эти четырнадцать лет я теперь не в первый раз возвращаюсь туда. Я уже три раза был здесь с тех пор, отчасти для того, чтобы сбывать неудобный товар, а главным образом с тем, чтобы под строжайшим инкогнито, переодетый, побывать в стенах монастыря урсулинок и повидать, обнять и расцеловать своих детей сквозь решетку приемной залы!… На этот раз мы, может быть, прибудем туда раньше, чем успеет вернуться в Новый Орлеан Вик-Любен со своей свитой, и уж, во всяком случае, без того, чтобы он мог подозревать о моем присутствии здесь. Ты и Белюш сойдете на берег и наведете справки о них. Я так стремлюсь узнать, что стало с моими детьми и с твоим отцом, что готов решиться для этого на самый безумный поступок!… Если они вернулись и находятся у Клерсины, то мы немедленно захватим их и выйдем в море, чтобы вернуться во Францию. В противном же случае мы подождем их… Ну, что ты скажешь на это? Разве мой план не вполне естествен и практичен?

— Да, конечно! — воскликнул я вполне искренне, — но только при условии, что никто не заподозрит вашего присутствия на «Эврике».

— Не только этого, но и самого присутствия «Эврики» в заливе Баратария никто не может подозревать! — весело успокоил меня Жан Корбиак. — Мы войдем в него ночью, и я встану так, что наш клипер останется совершенно никому невидим.

Я не счел себя вправе противоречить намерениям, принятым человеком, столь опытным и привычным в делах такого рода, или, вернее сказать, даже и не помышлял об этом. При таком обороте наше дело должно было увенчаться успехом. Кроме того, весь этот план как нельзя более был мне по душе уже потому, что, во-первых, согласовывался с моим инстинктивным влечением ко всякого рода приключениям, а во-вторых, сулил мне скорое свидание с Розеттой и моим отцом. Теперь я только и думал о том, как бы обсудить вместе с Белюшем, что нам следует делать по прибытии в Новый Орлеан. Решено было проникнуть в город ночью на маленькой лодочке без обозначения принадлежности ее к судну какой-либо страны, и сначала рекой, затем bayou Сант-Жан, пройти в предместье этого имения, к домику Клерсины. Затем мы решили украсить себя широкополыми сомбреро, надвинутыми на глаза, чтобы не быть узнанными, наконец, решили даже ни с кем не заговаривать. Белюш хотел отыскать путь к домику Клерсины и пристать к нему по bayou с северо-западной сторона, то есть с самой безлюдной и пустынной части всего квартала, где мы менее всего рисковали иметь нежелательные встречи. При таких условиях трудно было даже предположить, чтобы все не устроилось именно так, как мы того желали.