Девятый вал I: шторм судеб - Александр Спиридонов

Лилия, для простоты называй меня Ретина. Я волею судьбы стал главой этих островов и, к сожалению, последним из ныне живущих гардов.

— Вы знаете, кто я. Это Праймы вам сказали? — Инкритий сделал осторожный шаг вперед навстречу старику, слегка удивляясь осведомленности главы Вииту.

Глава кна бросил на Инкрития взгляд, похожий на взгляд человека, впервые увидевшего глупые выходки шимпанзе. — Ты дурачок? Я думал, ученые материка поумнее.

— Эм…простите. — Инкритий подошел к алтарю и в свете огня смог наконец рассмотреть изображенных на каменной плите Праймов. Семь человекообразных существ в белых одеждах, были объединены одним знаком, располагающимся на груди, тремя полосами,

перечеркнутыми семью вертикальными линиями. Ученый обернулся, глядя на стоявшего у входа старейшину, и, возвращая свой взгляд на Ретину, он спросил:

— Так как вы узнали, что старейшина приведет меня к вам?

— Мой друг, мы не аборигены, — сказал Ретина, садясь напротив ученого. — Острова достаточно большие, и их много, поэтому мы учим птиц летать с острова на остров, отправляя послания. Определенный остров — определенная птица. — Глава Кна улыбался, раскрывая ученому столь простую истину. — Но есть одна вещь, заинтересовавшая меня в тебе, Инкритий. — Ретина сквозь раздувающиеся языки пламени внимательно вгляделся в его глаза, после чего ученый вновь ощутил острую боль в голове. — Твоими глазами смотрит кто-то еще, твоими ушами слышит кто-то еще, и, что самое главное, боль твоего сердца чувствует кто-то еще. Причинивший зло тебе ощутит его сам.

— Я не совсем понимаю…

— Ты и не должен, понять тебе это не суждено. Я пригласил тебя сюда, чтобы убедиться кое в чем, и я убедился. Что касается Праймов, они не говорят с нами уже много веков. Кнайицы, наши собственные жители, и те сомневаются в их реальности, да и, чего скрывать, даже я. Где они были, когда нас резал на куски Мелех? Мой предшественник верил, что народ кна был первым из созданных, а потому ему дарован талант видеть больше, чем остальные, чувствовать то, что остальным неведомо, и слышать тех, кто больше не говорит. Талант, дарованный нам Праймами, правда, но спустя сотни поколений он остался лишь у единиц. Я зовусь гардом, потому что таковы традиции. Говорить с Богами нельзя, ибо последний, кто с ними говорил, нарисовал эту плиту тысячу лет назад. Больше мы их не слышали.

Инкритий с интересом слушал рассказ, хоть и не верил во все, что говорит странный старик. Внутри он корил себя, осознавая неизвестность, в которую вновь подался, и риск, которому подвергнул команду ради россказней сумасшедшего старика. Словно заядлый алкоголик после выпитой стопки, ученый осознал, что натворил, лишь после свершившегося дела.

«Боги создали все, и это море тоже. Вот плита в доказательство, правда, людей, что с ними говорят, уже нет, но верим мы по инерции. А ты чего ожидал, Инкритий? Увидеть магический артефакт, создавший Буйное море, тайну страшных монстров, обитающих тут…» — гонял мысли в своей голове ученый, но закончить он их не успел.

— Монстры и вправду есть, — спонтанно сказал Ретина, ввергнув Инкрития в шок. — Артефакты и монстры — все это реально, и в это мы верить продолжаем.

Инкритий сглотнул слюну, а мурашки пробежали по его телу. Странное, не похожее на панику ощущение охватило его дух. Будто увидев то, во что не веришь, он, широко раскрыв глаза, глядел на главу Кна. Сердце билось все чаще, а дыхание сбилось с ритма.

— Я же сказал: я слышу то, что услышать нельзя. Богов я не слышу, а вот ваши глупые мысли очень даже хорошо.

— Это невозможно, как, что вы…

— Я уже объяснял: сегодня редкость, но раньше у всех жителей Вииту был этот талант. Вы здесь, господин Инкритий, для того чтобы передать мое послание на материк, — голос Ретины, словно металлический звон, стал раздаваться внутри головы ученого, отдаваясь в висках. — Буйное море — это тюрьма, своеобразный лабиринт, что перестраивает сам себя в надежде не выпустить того, кто в ней заточен! Вы разгневали Богов тем, что творите, и молитесь, чтобы они не открыли замок этой клетки. — Глаза гарда закатились наверх, обнажая белую, как скорлупа, склеру, наполненную полнокровными сосудами.

Боль в голове становилась нестерпимой, а звук становился все звонче. Инкритий держался за голову и свалился на землю от терзающих мучений. Все шло кругом перед глазами, как вдруг прекратилось. Моргнув, он стоял на пляже перед старейшиной, чувствуя приятное тепло песка. Мягкий морской ветер вновь гладил его по голове, а настойчивый запах благовоний сменился свежестью океана.

— Капитан, вы уверены? — голос Люпуса прозвучал из-за спины.

Инкритий обернулся, в недоумении оглядывая всех собравшихся. Дыхание все еще было сбито, а сердце продолжало танцевать в груди. Постепенно успокоившись, он посмотрел на улыбающегося, с таинственным взглядом старейшину. Ученый еще раз вдохнул и выдохнул скопившийся в груди воздух:

— Что это, черт побери, было?

Старейшина лишь рассмеялся в ответ. Оставив вопрос без ответа, он развернулся и сказал: — Глава острова дал вам двое суток, правила вы помните.

— Правила? — Рамос наконец не выдержал нахального для вассала поведения, решив напомнить, в чьей руке поводок. — Элеус…. Мой друг Элеус. — Рамос достал топор и подошел к старейшине лицом к лицу, вызвав тем самым напряжение у столпившихся

Кнаийцев. Кинжалы, сабли и вилы — все что могло причинить вред, находилось в руках островитян. Их мозг все еще помнил запах крови соратников, убитых армадой, а сердце желало отмщенья.

— Сегодня вас не так много, Рамос, — значительно повысил голос оппонент капитана армады. — Да, возможно, потом к нашим берегам вновь придут десятки кораблей и утопят остров в страданиях, но сегодня вы умрете, если решите дерзить, так что подум….

Старейшина Элеус не успел договорить, как молниеносным косым движением острая, как лезвие бритвы, секира врезалась ему в череп, разделяя ее напополам.

Инкритий, стоявший буквально в метре от Элеуса, видел, как частички мозга, растекающиеся по голове, падают на песок вместе с кровью, а глаза, только что смотрящие на него таинственным прищуром, выпали из орбит, словно бильярдные шары, не попавшие в лунку. Рамос пинком откинул от себя жертву, вытаскивая из головы оружие, окончательно разделяя ее, словно полено.

Инкритий, не отходя от шока, как ему казалось, иллюзий, будто заматерев от всех пережитых событий, не стал стоять, как вкопанный, а быстро скомандовал экипажу:

— На корабль, живо!

Кнаийцы в ярости бросились в битву, пытаясь окольцевать захватчиков. Они совершили ошибку, сбиваясь в толпу. Резкий залп корабля по кучке виитян мгновенно превратил коренных жителей в фарш. Части тела кнаийцев разлетелись по берегу и джунглям, словно