Кровь Севера - Александр Мазин

— Они с Филиси — сестры, — сказал Арман. — И очень дружны — всё друг другу рассказывают. Мы не раз обсуждали их болтливость… — Он чуть придержал коня и оказался на полкорпуса позади моей лошадки.

— У меня появились подозрения, когда ты схватился с де ла Брисом, — произнес он после долгой паузы. — Я поговорил с Жанет. А она поговорила с Филиси. А сегодня приехал и расспросил рабов… — еще одна долгая пауза.

Я тоже придержал коня, догадываясь, к чему он клонит, лихорадочно пытаясь отыскать подходящие оправдания. Сотрясение мозга? Проблемы с памятью?

— Мне не хотелось верить, — продолжал между тем беллаторе, — но только что ты сам дал последнее доказательство. Мой брат Жофруа очень любит Диану. Когда она в прошлый раз разрешалась от бремени, брат всю ночь провел рядом с ней… А ты даже не знаешь, сколько она принесла щенков. И то, что в живых остались лишь двое. И обе — суки…

Шелест выходящего из ножен меча я услышал бы в шумном трактире, не то, что в тишине ночной улочки. И одновременно с этим зловещим звуком ощутил, как пальцы левой руки Армана мертвой хваткой вцепились в мой рукав. Это было нетрудно, ведь мы ехали — колено к колену.

— Вихорек, вниз! — крикнул я по-словенски.

Мой собственный меч покоился в ножнах, но в моей левой руке уже был засапожник.

Парировать коротким кривым ножиком добрый франкский меч — бессмысленно. Я и не стал. Резко наклонился, почти свесился с седла. От арманова клинка это меня не спасало: левая нога — в стремени, падать — некуда… Но на долю секунды приостановило удар… Тем более, что сам беллаторе, на рефлексе, потянул мою руку вверх, не пуская…

Вжик!

Бритвенной остроты засапожник легко рассек ремень подпруги, полоснул по боку Арманова жеребца и на выходе из дуги — самого Армана — по пальцам.

Тем не менее, еще полсекунды Арман удерживал мой рукав… Достаточно, чтобы обожженный болью жеребец унесся вперед и великолепный наездник беллаторе Арман вылетел из седла.

Седло, впрочем, тоже слетело со спины коня, так что Арману бы по-любому не удержаться.

Вихорька за моей спиной уже не было. Молодец! Хорошая реакция.

У Армана — тоже хорошая. И подготовка вполне достойная королевского рыцаря. Приземлился на ноги. С мечом наизготовку.

Я тоже спешился. И тоже с мечом наголо.

Луна светила мне в спину, и я видел как с левой кисти Армана медленно падают черные капли.

Насколько сильно я его резанул?

Рыцари в бою предпочитают сражаться верхом, но и пешие стоят многого. Такие, как Арман — бойцы штучные. Воинская элита. Один на один не уступят норманскому хольду. Так что я не обольщался насчет своего превосходства. Никогда не обольщался. Глупо думать, что народ, умеющий делать такие клинки, как мой Вдоводел, не умеет ими пользоваться.

Луна за спиной — небольшое преимущество, но — именно небольшое. Настоящий воин прекрасно сражается, даже если солнце светит ему прямо в глаза.

Мы двигались очень медленно. В тесном (от стены до стены — три шага) ущелье улочки пространства для маневра практически не было. Прям-таки фехтовальная дорожка…

Короткий выпад… Мечи даже не соприкоснулись.

Арман в моем доме порядочно принял, но на его боевых навыках это не сказалось. Чувство дистанции идеальное. Еще один пробный финт. Уже Арманов. Я попытался связать клинок и контратаковать… Не вышло. Прошла минута, а мы всё еще прощупывали друг друга. Это было так непохоже на норманскую манеру, к которой я успел привыкнуть, что я забыл о том, что настоящий поединщик должен обладать выдержкой снайпера, и совершил ошибку. Неподготовленную атаку. Арман случая не упустил. Едва я «провалился» в слишком длинном выпаде, он обводом увлек мой меч еще дальше и нанес удар.

Счастье, что у него был меч, а не шпага. И что франкам, так же как и скандинавам более привычна рубящая техника…

Тем не менее он меня достал. Доворотом туловища я уклонился насколько мог, но самый кончик Арманова меча просек железную пластину на моем плече и вспорол мышцу.

Рукав поддоспешника тут же набух от крови.

Арман не дал мне времени оценить опасность раны. Он решил меня немедленно добить. Удары сыпались со всех сторон и на всех уровнях. Брат Жофруа де Мота был стремителен и непредсказуем. А я практически прижат к стене и лишен свободы маневра. Счастье, что левая рука пока что слушалась и в ней был засапожник, которым можно было отводить более слабые удары, хотя даже слабые удары отдавались болью. Шансы мои уменьшались с каждым мгновением. Кровь уже омочила кисть, сделав скользкой рукоять ножа. Очередной удар — и засапожник звякнул о стену.

Отчаянная попытка контратаки оказалась неудачной. Я снова был прижат к стене, отбиваясь почти наугад, интуитивно. Промельки вражеского клинка, удары, которые я не столько видел, сколько предугадывал по силуэту противника…

И вдобавок я занервничал. Почувствовал, что смерть подступила ко мне ближе, чем во время моего поединка с Торсоном-ярлом…

Что-то темное пролилось сверху. Арман успел отпрыгнуть. Мне было некуда отступать и зловонные брызги попали на сапоги. Но я был не в обиде на того, кто опорожнил ночной горшок. Потому что он меня спас. Два быстрых шага — и я обрел некоторую свободу.

Банг!

Я не видел, что именно угодило в шлем Армана, но видел, как дернулась его голова. Дернулась так, что я понял: «подарок» прилетел не сверху, а сзади.

Подарок — мне.

Доля секунды. Пол-оборота, которые сделал Арман, чтобы взять под контроль пространство за своей спиной…

Прыжок вперед, короткий замах обозначающий удар в шею, уход влево и длинный низкий (меч Армана вспорол воздух над моей головой) выпад в корпус, под правую руку. Удар получился такой мощный, что я почти не ощутил сопротивления, когда клинок проткнул дубленую кожу и почти на половину длины погрузился в тело. У меня не было ни времени, ни возможности освободить клинок, поэтому я врезался в Армана здоровым плечом, перехватывая, связывая левой рукой его правую, не давая воспользоваться мечом.

Да он бы и не смог. Когда я обнял его, Арман был уже мертв. Печень, легкое, сердце… Мой меч пронзил его насквозь и остановился, упершись в левое ребро.

Ег ванн, как говорит мой ярл. Я победил.

Но видит Бог: я не хотел этой смерти. На узкой грязной улочке, в темноте и вони нечистот. Уж кто-кто, а Арман подобной участи точно не заслужил.

Глава двадцать вторая,

в которой судьба героя меняется неожиданно и кардинально

— Мой господин больше ничего не может сказать.

«Начальником» беллаторе был непосредственно Карл Лысый. Он же и вел расследование.

Собственно, мы с Вихорьком оказались единственными «свидетелями» преступления. И мы по определению, были вне подозрений. Более того, я был главным (после самого короля) обвинителем, поскольку — ближайший родственник Армана здесь, в Париже.

Никто ничего не видел. Парижская стража не обнаружила ничего, способного пролить свет на данное преступление. То есть никто не пришел в «управление полиции» и не заявил, что именно он убил шевалье. Или что он знает, кто это сделал. Расследование (в нашем понимании) здесь не проводилось. То есть у стражи безусловно имелась сеть информаторов и определенный контроль над реализацией краденого (а как же без этого?), и если бы я после поединка отправился в ближайший трактир, надрался и шумно каялся в совершенном преступлении, то об этом несомненно сообщили бы куда следует. Но я вместо этого привез тело к себе домой и лишь на следующее утро сообщил о смерти королевского гвардейца. Сейчас тело отвезли в церковь. Отпевать.

Карл был в ярости. Карл был оскорблен. Собственной столицей. В то время как он, король, защищает Париж от безжалостных язычников, Париж убивает его беллаторе.

В гневе он и произнес заветные для многих слова: монастырь Сен-Дени. Мощная твердыня, набитая провиантом и сокровищами. Оттуда викинги точно не выковыряют.

«Сен-Дени! Король уезжает в Сен-Дени!» — разнеслось по Парижу.

Первое, что я услышал, вернувшись домой:

«Верно ли, что король собирается оставить город?»

А хрен его знает!

— Так нам что, собирать вещи? — поинтересовался мой дворецкий.

Я кивнул.

Это не мои люди. Они принадлежали покойному де Моту. Но и врагу не пожелал бы остаться в городе, который займут викинги. А если Карл уйдет в «монастырь», то Париж достанется Рагнару.

— Мы не можем оставить город! — это епископ.

Собор, церковные ценности, поругание, проклятые язычники…

Он был очень напорист, верховный священнослужитель Парижа. Но убедить королевский совет ему было трудновато. Большинство здесь — крупные феодалы. Они — вассалы короля, но вассалы — не подданные. Захотят — поддержат сюзерена, захотят — переметнутся к другому. Правда и король кое-что может. Например, отобрать феод и передать более надежному сподвижнику. Если сможет.