Диагноз: Любовь - Мегги Леффлер

— Скажи ему, что я пошла по магазинам, — бросила на прощание Алисия и ушла, оставив меня расплачиваться с таксистом, а затем искать поезд, на котором нужно было добраться до станции Ватерлоо, а затем обратно в Винчестер. Странно было наблюдать, как Алисия исчезает в толпе людей, идущих по лондонской мостовой. У меня появилось ощущение, будто я никогда больше ее не увижу.

Было только четыре часа дня, и в общежитии, кроме меня, никого не оказалось. Тем не менее было слишком шумно для того, чтобы попытаться вздремнуть. Божьи коровки летели на свет ламп, носились под потолком, бились в стекло. Водопроводные трубы, прежде только клацавшие и издававшие странные низкие звуки, теперь перешли к необъяснимой тонкой и визгливой вибрации. Колокола кафедрального собора перекликались между собой, а чей-то автомобиль натужно ревел двигателем, взбираясь на холм.

«Может, оставив Алисию одну, я допустила ошибку? — думала я. — Что, если ей нужен кто-то — ее будущая невестка… или подруга? Господи, не дай ей наделать глупостей», — взмолилась я, переворачиваясь на другой бок и уставившись в стену. Я не знаю, почему меня пугали возможные действия Алисии. Ну пусть купит кожаные туфли за двести фунтов стерлингов, которые она не может себе позволить, или вульгарный шарф с рисунком из зеленых троянских коней, мне-то что? В следующее мгновение до меня с опозданием дошло, что впервые за минувший год я молилась Богу, а не маме.

Внезапно зазвонил телефон, потом снова, звук показался мне таким пронзительным и настойчивым, что я пулей вылетела из комнаты, словно это была пожарная сирена. Наверное, Алисия звонит мне из Лондона, чтобы рассказать о своем шикарном номере в дорогом отеле, где она отдыхает на огромной кровати в окружении сумок с новой одеждой и обувью — плодом яростной борьбы с депрессией.

— Холли? — раздался из трубки голос моего отца. — Это ты?

Мы не говорили с того самого короткого разговора на прошлой неделе, когда я звонила, чтобы сообщить ему и бабушке Еве, что нормально добралась. Я сказала отцу, что рада его слышать и что я только что вернулась из Нидерландов.

— Я познакомилась с тетей и кузиной Алисии, — сообщила я.

— Нидерланды? — спросил папа. — Ты же в Англии. И кто такая Алисия?

— Женщина, с которой живет Бен. Его невеста. Помнишь?

Я не обижалась на папу за его забывчивость. Я слишком долго обвиняла его в эмоциональной холодности и даже в паранойе, вызванной навязчивыми мыслями о том, что мама его никогда не любила, а также боязнью, что она не вернется, а если вернется, то уедет снова. Возможно, папа искал в забывчивости хоть какую-то защиту.

— А, эта Алисия, — медленно произнес папа. — Я не знал, что вы с ней настолько дружны.

— А мы и не дружны.

Я помолчала. В трубке пощелкивало, и мне показалось, что папа сейчас куда-то едет на машине. Но прежде чем я спросила, звонит ли он по мобильному, папа осведомился:

— Бен говорил тебе, что я купил яхту?

Интересно, как ему удается так легко перескакивать с одной темы на другую? Может, именно поэтому папа так любит звонить по мобильному из машины: он задумывается над чем-то не дольше, чем требуется светофору, чтобы включился зеленый свет.

— Нет, он… А что за яхта?

— Парусная шлюпка! И она абсолютно обветшала! — ответил папа. — Я сам собираюсь ее реставрировать. Тебе стоит на нее посмотреть. Выглядит она как Ноев ковчег.

В моей голове возник жуткий образ: животные — каждой твари по паре — тонут в деревянном ящике. Лай и ржание, кудахтанье и хрюканье становятся громче и громче, достигают крещендо и стихают, когда вода заливает их головы.

— Твоя бабушка, конечно же, не одобрила, — добавил папа.

— А ты сделал хоть что-нибудь, что она одобрила бы? — спросила я.

— Я женился на ее дочери, — после паузы ответил папа. — Она была не против.

— Но ты не был католиком, — заметила я.

— И все равно, мне кажется, что я ей нравлюсь, — задумчиво произнес он. — Я не вмешивался в их отношения. Я предпочитал, чтобы этим занимался кто-то другой.

— Что ты имеешь в виду? — В первый раз я услышала от отца нечто подобное. С тех пор как умерла мама, он казался замкнувшимся, зациклившимся на прошлом. Иногда я думала, что он хотел оживить давние события, размышляя над тем, что можно было бы в них исправить.

— Ева всегда говорила Сильвии, что и как нужно делать. А когда мы поженились, она стала командовать нами обоими. — Он невесело рассмеялся. — Я до сих пор не знаю, почему мы позволили ей стоять у руля практически во всем.

— Так это Ева придумала, что мама должна поступить в медицинскую школу?

— О нет, — уверенно ответил папа. — Это было решение твоей матери. Ева, как и я, не хотела, чтобы она уезжала. Она даже слетала на тот остров в один из уик-эндов и попыталась заставить Сильвию вернуться домой.

Я вспомнила письмо Саймона. Возможно, настоящей Сильвией была та, что выглядела невероятно испуганной, когда на лекции о работе сердца появился секретарь декана и сообщил, что приехала ее мать.

— Я не помню ни одного дня, когда бабушки и тебя не было бы с нами, — сказала я отцу. — Разве что в те выходные, когда ты оставил нас на ферме Греми Кэмпбелл. Помню, как она заставляла нас пить теплое козье молоко с вишневым пирогом без сахара.

— Да, были времена, — оживленно ответил папа, но его голос звучал немного наигранно.

— Но если ты так сильно хотел, чтобы мама вернулась, почему не слетал туда, чтобы забрать ее домой?

— Я пытался. В самом конце.

— Почему я этого не помню? — спросила я.

— Ты была маленькой. И с тобой была бабушка… Два чизбургера с картошкой фри и большую колу, — добавил отец, и только через несколько секунд я поняла, что он, видимо, подъехал к «Макдональдсу». — Да, «Мил Диал».

«Мил Диал»…

— Пап? — позвала я.

— Одну минутку, Холли. С другой стороны есть выезд? — прокричал он.

Выезд был, и папа вернулся к нашей беседе.

— Что ты говорила?

— Ты рассказывал, что произошло, когда ты решил съездить за мамой.

— Разве? Ну, она не очень обрадовалась, когда я появился там. И я тоже расстроился. Вообще-то, Холли, это не та тема, которую можно вспоминать с удовольствием. — Он грустно усмехнулся. — Забавно то, что у меня были все причины злиться, но именно твоя мама первой начинала кричать. И как всегда, не особо прислушивалась ко мне. Думаю, у меня еще есть четыре пенни.

— А ты не задумывался, что она злилась по той простой причине, что ты никогда не слушал ее?

— Ага, пожалуйста. Вы положили кетчуп в пакет?

— Ты не слушал ее! — повторила я, повысив голос.

— А что она говорила?

— Послушай меня!

— Кроме этого.

Наступила тишина, прерываемая жеванием и автомобильными сигналами, потом я сказала:

— Я не помню.

— Ну что ж, нас таких двое.

Повесив трубку, я поднялась на второй этаж и несколько раз прошлась туда-сюда по своей комнате — крошечной капсуле. Потом я решилась вновь вытащить из бумажника письмо Саймона. Мне почему-то хотелось перечитать его. Встречался ли папа с Саймоном Бергом в октябре 1983 года, когда приезжал на остров? Видел ли папа эту парочку? Внезапно я вспомнила, что письмо было написано за год до папиного приезда, когда мама пыталась порвать отношения с Саймоном.

В нашу последнюю ночь ты сказала, что все закончилось и что ради своих детей ты должна вернуться домой и попробовать возродить свой брак. Мне тогда показалось, что семейная жизнь у тебя разладилась давным-давно. Я думал, что твоя жизнь с человеком, которого ты больше не любишь, мало чем поможет твоим детям.

Должно быть, мама согласилась с Саймоном — или прислушалась к своему нормальному сердцебиению, — поскольку если у папы и была причина злиться, то лишь потому, что ее роман с Саймоном продолжался до самого вторжения в Гренаду. И только после этого она вынуждена была отправиться домой. Скорее всего, папа застал ее с Саймоном. Внезапно мне очень захотелось поговорить с кем-нибудь, кто знал правду, — возможно, с Джекси, а может, и с самим Саймоном. Но единственным свидетелем тех событий, номером которого я располагала, была моя бабушка.

Слушая гудки, я почувствовала, что непроизвольно сжалась, так как знала, что Ева почти всегда бежит к телефону, сбивая по пути лампы и переворачивая ковры. К счастью, она подняла трубку, ничего себе не сломав.

— Холли! — воскликнула она, на секунду обрадовавшись тому, что слышит меня, но тут же сменила тон: — Что произошло?

С бабушкой всегда трудно разговаривать, с ее точки зрения жизнь — это непрерывная череда проблем, которые нужно решать. Но в этот раз я испытала почти облегчение.

— Кем была Сильвия Беллинджер? — спросила я.

— О, милая, — вздохнув, сказала бабушка. — Ты что, уже забыла ее?