Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник) - Жорж Сименон

Автомобильный гудок. Долгий, настойчивый, неожиданный. В окно было видно, как к дому подкатил роскошный автомобиль. Шофер в ливрее проворно вышел из машины и поспешил открыть дверцу.

Мегрэ и его спутники как раз находились в комнате, бывшей неким подобием будуара Лиз, посреди которого стояло фортепьяно. Они втроем наблюдали за происходящим во дворе.

– Гораций Ван Усшен! – объявил Мегрэ, указывая на старика, который первым вышел из машины. При этом он двигался так неестественно и порывисто, что напоминал механическую куклу с плохо смазанными шарнирами.

На улице уже начинал толпиться народ. Ван Усшен в своем светлом фланелевом костюме, белых башмаках, широком клетчатом пальто и кепи из белого сукна будто был создан для того, чтобы позабавить местных жителей. Наверное, такой наряд смотрелся вполне уместно на Лазурном Берегу, но в Л’Эгийоне, где даже летние дачники были людьми весьма скромного достатка, он выглядел неожиданно.

Старик был худ и морщинист, как Рокфеллер. Он вообще был на него похож. Вот он протянул руку своей даме. И тогда из машины показалась просто необъятная женщина, с ног до головы укутанная в меха. Она оглядела дом, сначала сверху вниз, потом снизу вверх. Что-то сказала шоферу. Тот подошел к двери и позвонил.

– Если вы не возражаете, друзья мои, давайте не будем пускать голландца. По крайней мере пока…

Комиссар снова пошел открывать. С первого взгляда он убедился, что судья не обманывал: Валентина Форлакруа, урожденная Константинеско, когда-то была очень красива, и глаза у нее до сих пор были удивительные, а губы чувственные, как у Лиз, несмотря на дряблость и морщинки.

– Вот! Я приехала, – заявила она. – Идем, Гораций…

– Прошу прощения, мадам, но пока я прошу войти только вас одну. Полагаю, что и вам так будет лучше, верно?

Оскорбленный Гораций вернулся в машину, завернулся в плед и замер на заднем сиденье, не обращая внимания на разглядывающих его мальчишек.

– Вам знаком этот дом. Если вы не возражаете, пройдемте в библиотеку, там зажжен камин…

– Не понимаю, какое отношение я имею к преступлениям этого человека! – сразу запротестовала она, оказавшись в комнате. – Мы, конечно, женаты, но уже много лет не живем вместе, и чем бы он сегодня ни занимался, меня это совершенно не интересует…

Следственный судья и адвокат тоже спустились вниз.

– Господин следственный судья объяснит вам, что речь идет не о сегодняшних делах, а об истории многолетней давности, когда вы как раз жили вместе…

Комнату постепенно заполнял резкий запах духов. Рукой с ярко-красными ногтями, унизанной кольцами, Валентина Форлакруа открыла портсигар, лежавший на столе, и стала искать спички.

Мегрэ зажег одну и протянул ей.

Судья решил, что самое время вмешаться и сыграть свою роль:

– Мадам, вы, несомненно, знаете, что закон расценивает как сообщничество не только случаи непосредственного участия в преступлении, но и случаи присутствия при нем без последующего заявления властям…

Это была сильная женщина! Форлакруа не преувеличивал. Не торопясь с ответом, она несколько раз не спеша затянулась. Затем распахнула норковое манто, явив глазам присутствующих черное шелковое платье, усыпанное бриллиантами, и медленно обошла большую комнату; остановилась у камина, наклонилась, взяла щипцы и поправила покосившееся полено.

Когда она обернулась, от ее притворства не осталось и следа. Она готова была драться. Глаза уже не были так прекрасны, зато в них появилась цепкая проницательность. Губы напряглись.

– Превосходно! – проговорила она, садясь на стул и опираясь одним локтем на стол. – Говорите, я слушаю. А что до вас, комиссар, то ловушка, которую вы мне устроили, не делает вам чести…

– Какая ловушка? – удивился следственный судья, оборачиваясь к Мегрэ.

– Я бы не стал называть это ловушкой, – проворчал комиссар, гася трубку большим пальцем. – Дело в том, что я отправил мадам телеграмму с просьбой приехать сюда и объяснить визит, который она нанесла мужу около месяца назад. Я хотел бы попросить вас, господин судья, задать ей этот вопрос в первую очередь, если вы не против…

– Вы слышали, мадам?.. Предупреждаю, что в отсутствие секретаря суда наша беседа не может считаться официальным допросом, а господин Куртье, здесь присутствующий, является адвокатом вашего мужа.

Она с презрительным видом выдохнула дым и пожала плечами.

– Я хотела получить развод! – бросила она наконец.

– Почему только сейчас? Почему не раньше?

На глазах у Мегрэ произошло то самое удивительное превращение, о котором рассказывал Форлакруа. В мгновение ока эта важная дама, вся в драгоценностях, превратилась в женщину столь вульгарную, что всем стало неловко.

– Потому что Ван Усшену семьдесят восемь лет, понимаете? – прямо заявила она.

– И вы хотите за него замуж?

– Он решился на это полгода назад, когда племянничек заявился требовать у него денег, в пух и прах проигравшись в рулетку. Спустил сотни тысяч франков…

– И вы приехали в Л’Эгийон… Муж вас впустил?

– Не дальше коридора.

– Что он вам сказал?

– Что не знает, кто я такая, а следовательно, и разводиться нам незачем…

Мегрэ чуть не зааплодировал, настолько ответ был в духе Форлакруа. Он набросал несколько слов на листке бумаги и протянул его судье, так как именно он сейчас имел право задавать вопросы.

– Что вы сделали потом?

– Вернулась в Ниццу.

– Прошу прощения! Вы ни с кем не встречались в Л’Эгийоне?

– На что вы намекаете?

– На вашего сына, например…

Она бросила на комиссара полный ненависти взгляд.

– А я смотрю, этот господин настоящий шпион… Да, я встретила сына.

– Встретили?

– Я пришла к нему домой.

– Он вас узнал через столько лет?

Она пожала плечами.

– Какая разница… Я рассказала, что Форлакруа ему не отец.

– Вы уверены?

– Как в этом вообще можно быть уверенной?.. Сказала, что хотела с ним развестись, но он мне отказал, что он жестокий человек, что на его совести преступление и что если он, Альбер, уговорит его на развод…

– Одним словом, вы постарались перетянуть сына на свою сторону… Денег ему предлагали?

– Он отказался.

– Он обещал вам помочь?

Она кивнула.

– Вы рассказали ему о преступлении отца?

– Нет. Намекнула только, что стоит мне захотеть, и Форлакруа надолго отправится за решетку.

– После вы ему писали?

– Написала, спрашивая, на моей ли он стороне…

– Вы когда-нибудь слышали о некоем докторе Жанене?

– Никогда!

Судья вопросительно взглянул на Мегрэ. Тот пробормотал:

– Полагаю, если мадам устала, мы отпустим ее пообедать? И господин Ван Усшен как будто начинает скучать в машине…

– Я могу считать себя арестованной?

– Пока нет, – ответил судья. – Я лишь попросил бы вас находиться в пределах досягаемости на время дальнейшего расследования. Не могли бы вы оставить мне адрес, по которому вас можно найти в Ля-Рош-сюр-Йон?

– Пожалуйста!.. «Отель двух оленей». Лучший в городе, полагаю…

Все встали. На пороге мадам Форлакруа улыбнулась следственному судье и адвокату, но как будто с трудом сдержалась, чтобы не показать язык или не скорчить рожу Мегрэ, который радостно раскуривал трубку.

Глава 8

Картошечка в золе

– Терц[11] в козырях…

– Грош цена твоему терцу, старичок… Пятьдесят…

– Дай-ка посмотреть! Сейчас побьем твои пятьдесят…

Который был час? Настенные часы остановились. Лампы давно включены… Было жарко. Стопочки успели наполнить и в третий, и в четвертый раз, и запах виноградной водки смешивался с запахом табака и трубок.

– Была не была! Хожу с козыря! – сказал Мегрэ, побивая карту.

– А другого ничего и не придумаешь, комиссар. Даже если у вас там девятка припасена…

Играли то ли четвертую, то ли пятую партию в пикет[12]. Мегрэ курил, откинувшись на спинку стула. Партнером по игре был хозяин заведения, их противниками – два рыбака. Один из них – старик Барито, ловец угрей.

Инспектор Межа, усевшись на стул верхом, следил за игрой.

– Я так и знал, что у вас девятка!

– Скажи-ка, Межа… Ты имя судмедэксперта запомнил?

– Записал в блокнотик…

– Позвони ему. Спроси, нельзя ли определить, за сколько часов до смерти убитый ел в последний раз. И насколько плотно он поел. Понимаешь?

– У кого пятьдесят?.. И тридцать шесть…

Хозяин считал очки. Мегрэ, казалось, с головой окунулся в ленивое безделье, и если бы его сейчас спросили, о чем он думает, он сам бы удивился своему ответу.

Старое воспоминание! Времен расследования дела Бонно, когда комиссар был строен, носил длинные, заостренные на концах усики и бородку, накрахмаленные десятисантиметровые воротнички и цилиндр.