Старость аксолотля - Дукай Яцек

Агерре посылает Настазии высокоприоритетное требование связи, но в течение последующих нескольких часов получает лишь информацию о пустоте в Иллюзионе с ее стороны. Когда наконец связь устанавливается (с самого начала под бесконечным крипто) и Агерре посещает Настазию, быстро становится ясно, почему ему пришлось ждать: она только что закончила Ваяние на полном SpaceSculptor'е.

Она принимает Примуса в своем Саду-пристройке, на орбите Дао Ся, в перерыве перед Ваянием в пределах атмосферы.

– Что случилось, фрай? – беспокоится она, завязывая белое кимоно и ведя Фредерика в гостиную.

Сад Настазии невелик – стандартный приросток на гигантском массиве китайского стотысячника. Желто-голубая Дао Ся, медленно вращающаяся под их ногами (живокрист пола прозрачен), – очередная из колонизационных планет КНР. «Стотысячник» означает не тоннаж, но количество размещенных в нем иммигрантов. Массовая межзвездная миграция окупается лишь благодаря ксенотикам. Суммарные расходы по сути весьма низки: пятнадцать долларов на человека за транспортировку лифтом Кларка, пятьсот за Ваяние и какие-то несущественные гроши за живокрист среды обитания. Так что мандарины спихивают их транспорт за транспортом, лишь бы подальше от Ферза. КНР поддерживает постоянные контакты с двумя дюжинами ксенотиков.

Агерре и фон Равенштюк садятся в гостиной; стампа ксенотички сводит свет планеты и звезд к крупнозернистому четвертьмраку. Но прежде чем сесть, Агерре подает ей конверт. Настазия осторожно вертит его в пальцах с длинными темно-лиловыми ногтями: конверт закрыт официальной печатью ОНХ. Фон Равенштюк ломает воск, достает документ, читает, и у нее расширяются глаза. Если бы не Страж, у нее наверняка участилось бы дыхание и подскочил пульс.

– Что это?..

– Глинный оригинал уже ждет вас в Замке.

– Джииз.

– Здесь еще нет лифта, так что вы Переваяете их на поверхность, но сразу же после разрываете контракт и начинаете допросы. Все на открытых Стражах – я даю вам высшие инквизиторские полномочия, можете редактировать их гормонально.

– Но… кого?

– Всех, фрай, всех.

Настазия фон Равенштюк смотрит на Агерре как на сумасшедшего – или пророка.

Ксенотик небрежно смеется, наклоняется к ней, коротко сжимает колено.

– Спокойно. Пока что ничего не случилось. Я вам все расскажу.

И он действительно рассказывает. Всю историю. Настазию, как инквизитора, связывает теперь в стократ более мощная присяга конфиденциальности. Агерре начинает с Хамелеона и лорда Амиэля, заканчивает Глупцом и глиокристным сверхсветовым компом.

Настазия внимательно слушает; она уже несколько успокоилась, наверняка записывая весь разговор.

– Но я все равно не вижу тут поля для инквизиции, – наконец говорит она. – Вне всякого сомнения, за этим стоит какая-то сила. Хамелеон. Технологии. Масштаб предприятия. Впрочем, вы сами говорили. Так что это за материал для следствия внутри Ордена?

– Есть две предпосылки участия в этой афере неспящих, – Агерре поднимает палец. – Primo: удаление Глупца от Точки Ферза и время, в течение которого это продолжалось. Посчитайте. Число Ваяний, количество рабочих часов ксенотиков. Наверняка им пришлось нанять не одного, может, даже полтора десятка, если только это не были эксклюзивные договора, что вряд ли, ибо тогда они неизбежно обратили бы на себя внимание. Так что неспящие все знали. В течение трех лет! А лорд Амиэль – едва он начал разнюхивать, что к чему, как его убили. Доверились бы они присяге ксенотиков? Как вы считаете?

– Их должны были связать друг с другом значительно сильнее.

– Да. Но каким образом? Это первый повод для расследования, – Агерре поднимает второй палец. – Secundo: откуда они знали? Откуда они знали о лорде Амиэле? Никто не знал, даже его жена; а они знали. Откуда? Предположим, что у них имелись высокочувствительные детекторы, и они обнаружили Ваяние Ори. Но это все равно не выдало бы им личность Есады, или тем более лорда Амиэля.

Настазия встает, подходит к бару, быстро наливает себе какой-то напиток (наверняка безалкогольный – для неспящих от алкоголя немного пользы), нервно осушает стакан.

– Ксенотические гадания, – говорит она, не оглядываясь на Агерре.

– Вот именно.

– Крайст.

Фон Равенштюк глубоко дышит, минуту, две. Снова наливает себе.

– Сколько нас было в последнем бюллетене Лужного?

– Тысяча сто семь после сизигии, тренингов и присяги.

– И я должна их всех… допросить?

– Одного за другим, – спокойно кивает Агерре. – Под открытыми Стражами.

– Крайст!

Настазия снова садится, устало отбрасывая рыжие волосы на затылок. Под распахнутым кимоно видны приятные округлости декольте. По Дао Ся перемещается терминатор, в Саду инквизитора становится еще темнее.

Они задумчиво смотрят в звездную бездну – параллельные взгляды, параллельное течение мыслей.

– Скоро у меня родится внук… – без всякой связи начинает почти шепотом фон Равенштюк. – Я должна была присутствовать при родах. Есть ли пенсия для ксенотиков? Когда нам придет пора умирать… от старости… куда нас Переваяют? Гравиметры рас, сегодня еще не выбравшихся из ила, будут читать наши кладбища, звучащие громче галактического ядра… Как я, собственно, ввязалась в это инквизиторство?

– Вас выбрали тайным голосованием из пула отобранных по жребию кандидатов.

– Демократия. Ух. Вблизи, однако, она теряет большую часть очарования.

Он оставляет ее, отягощенную мыслями о себе самой как Великом Инквизиторе ОНХ и страхом смерти от рук убийц, нанятых некоей опасающейся разоблачения силой, – и входит в Иллюзион/Open/Rome00.

Там он пробуждает от стимулируемых Стражем грез Есаду Ори, чтобы сообщить ей, что ее изгнание подошло к концу. Она не нарушила присягу, тайна выдала сама себя, так что ей незачем больше бояться за свою жизнь. В ходе разговора, когда они стоят под окнами просторного холла квартиры ксенотички, еще не до конца пришедшей в себя после выныривания из столь глубокой виртуальной реальности, приходит рассылаемый демоном Замка циркуляр о призыве Инквизитора. Есада смотрит на Фредерика большими глазами, чересчур изумленная, чтобы о чем-то спрашивать.

– Возвращайся на Агерре, – говорит он ей. – Я созову Совет. Ты дашь показания, до отчета Инквизитора.

– Я не хочу…

– Чего ты не хочешь? – ему приходится наклониться, чтобы услышать ее слова.

– …в политику.

Она снова вызвала у него чувство вины.

Затем он навещает в Иллюзионе/Persomal/Amiel01 Карлу Пайге.

Над этой частью Лазури как раз восходит солнце. Карла заснула в роще за гасиендой, в плетеном кресле. Теперь ее будят – Агерре и свет утренней зари. Женщину пробирает быстрая дрожь, – а может, она осознанно отряхивается от холодной росы.

– Что-о?.. – зевает она, плотнее закутываясь в красно-синее одеяло.

Ксенотик протягивает руку.

– Идем.

– А-а… куда?

– Открой связь, и увидишь.

– Почему, собственно, я тебе так верю?

Но она уже встает, уже тянется к его руке. Легче поддаться, чем воспротивиться, для сопротивления нужны силы, некая мотивация – а у нее их нет.

– Потому что мое сердце все равно в твоих руках.

– О, какие мы сегодня романтичные! – И уже стоя на краю четырехстенного кубика Агерре, спрашивает: – Так что?

И он ей рассказывает – минуту, две, четверть часа, не спеша, в ритме светской беседы.

По мере рассказа Карла преображается в ту самую леди Амиэль вечером после смерти Габриэля, в конце даже точно так же обнимает себя от холода больших пространств, точно так же опирается плечом о стену.

– Он был здесь? – после короткой паузы спрашивает она.

– Габриэль? Да.

– Как он сюда попал?

– Хороший вопрос. Предполагаю, что за глиокристом. Судя по тому, что я знаю, последние исследования его группы шли в этом направлении, а в нынешние времена разведка является неотъемлемой частью любого научного проекта – он вынужден был иметь в виду конкурентов. Собственно, я охотно бы поговорил с его сотрудниками…