Дом лжи - Дэвид Эллис

– Мы так не договаривались.

– Я же не спрашиваю ее имя – просто расскажи, как там у вас с ней. Что у нее за история?

– Да какая там история? Сбежала когда-то из дома… вот и все, что я знаю.

Он удивлен, я вижу. Я тоже удивился, когда узнал, но потом перестал. Чем больше времени я провожу с Вики, тем яснее вижу, что она одиночка и боец по природе. Все мои прежние жертвы – да, все шестеро, если подумать, – были обычными дамочками из богатых привилегированных семей. Их биографии даже отдаленно не напоминали мою.

– То есть она сбежала из дому еще девчонкой? – уточняет Гевин. – И что делала?

– Понятия не имею. Она не говорит со мной о прошлом. В Сети тоже ничего нет.

– Зачем ей говорить? Ты и сам все знаешь, – замечает Гев и наливает себе второй бурбон.

– Откуда?

– Ну а что она могла делать? От родителей сбежала, кто ее кормил-поил?

– Заткнись, Гев.

– Она была шлюхой, Ники. Дешевой шлюхой. Или порноактрисой. Короче, что-то связанное с индустрией развлечений для взрослых. Наверняка.

Я хватаю из холодильника бутылку воды.

– Она трахается, как шлюха?

– Я сказал, заткнись! – Швыряю бутылку, из нее вылетает пробка, и вода разливается по всей кухне.

– Господи боже мой… – Гевин пятится. – Да что я такого сказал-то, приятель?

Я хватаю полотенце и начинаю собирать воду с пола. Тем временем Гевин идет в гостиную и включает телевизионную панель на стене.

Я швыряю мокрую тряпку в раковину, тоже наливаю себе бурбона и выхожу в патио. Вокруг уже бурлит ночная жизнь – насколько это, конечно, позволительно в условиях города. Мне здесь нравится. Я всегда хотел обосноваться именно в Чикаго, когда покончу со своими аферами и наберу достаточно денег – если, конечно, получится. Потому что безопасность важнее всего, и на всякий случай у меня есть второй план: уехать, как только запахнет жареным. Хотя, по-моему, закон я все же перехитрил. По крайней мере, ни одна из тех дамочек, которых я обобрал, до сих пор не заявила в полицию – им же стыдно, ведь признаваться придется не только в том, как они обманывали ради меня своих мужей, но и в том, какого сваляли дурака, когда отказались от полного дележа имущества при разводе, а потом остались и без мужей, и без денег.

Да и чего они добьются, даже если вдруг выследят меня? Я же был их тайным возлюбленным, их маленьким грязным секретом; они не знакомили меня со своими друзьями, не вводили в свой круг. При этом я каждый раз пользовался другим именем – Коллин Дэниелз, Ричард Нантц, Дэвид Дженнер, – так что в случае чего мне остается только повторять: «Нет, нет, это был не я». Какие деньги? Все было в наличных, проследить их путь невозможно. Значит, ничего нельзя и доказать.

А вот что сделает Вики, когда я заберу у нее деньги? Не знаю. Она-то собирается ободрать своего мужа как липку, а я собираюсь как липку ободрать ее саму. Побежит ли она жаловаться? Может ли один вор пожаловаться на другого вора? Теоретически, почему бы и нет? Она может попробовать. Вики, похоже, не из тех, кто легко прощает обиды. Но, как я не устаю себе повторять, я же совсем ее не знаю.

Нет, она точно будет мне мстить. Я бы на ее месте мстил. А она такая же, как я.

Я иду в гостиную, где Гевин развалился на моем диване и смотрит кино, потягивая мой бурбон. Увидев меня, он тычет пультом в экран и говорит:

– «Шпионские игры». Смотрел?

– Нет.

– Старый фильм-то. Играют Редфорд и Питт. Редфорд, он, значит, агент ЦРУ, олдскульный такой, да? Учит Питта азам. Ну, типа, не имей привязанностей, делай заначку на старость и не трогай ее ни за что, короче, думай о себе, так? А потом оказывается, что все это просто слова, а сам он – золотой парень. Знаешь, что у тебя с Редфордом общего?

Я сажусь на диван.

– Нет, а что у меня с ним общего?

Гевин выключает телевизор, и мы остаемся в тишине.

– Ничего, – говорит он. – Потому что это – кино, произведение искусства, гребаная, блин, сказка. А ты, Ники, настоящий, и жизнь у тебя тоже настоящая. Так что будь любезен, сделай себе – а главное, мне – одолжение, а?

– Какое?

– Не обзаводись совестью. И ни за что, слышишь, ни за что не влюбляйся в эту бабу. Бери ее денежки и сматывайся. Принцессу будешь искать после.

* * *

– Ладно, еще по одной накатим, и за стейком, – говорит Гевин.

– Я что-то не хочу.

Мы стоим у меня в патио на втором этаже, под нами переулок, где уже бурлит ночная жизнь.

– Ну, может, хоть туда сходим? – продолжает приставать Гевин.

– Куда – туда?

– Да прямо напротив, Эйнштейн. Вон в то заведение на первом, где все сидят на улице, пьют и веселятся, не то что мы с тобой… Я прямо отсюда вижу там не меньше двадцати горячих девчушек, которые раздвинут перед тобой ножки, только подмигни. Ну, если ты, конечно, не влюбился в номер семь…

– Заткнись уже, а?

– Заткнусь только после третьего ноября, когда номер семь заберет денежки у мужа, а ты заберешь их у нее. Тогда я получу свою долю и заткнусь. А до тех пор я за тебя беспокоюсь.

– Да не влюбился я в нее и не собираюсь влюбляться.

– Молодец. Тогда пойдем туда, поужинаем? Готовят они там стейки?

– Вряд ли. Где-то у меня есть их меню…

– Мы ничего не будем заказывать, солнышко, мы пойдем туда сами, ножками. Скажи только, чем там кормят, если не стейками?

– Есть неплохая куриная шаурма…

– Куриная что?

– …и кюфта-кебаб тоже недурен.

– Чего? Какая кюфта? Господи, Ники, да что с тобой такое?

Я подаюсь к нему и шепотом говорю:

– И перестань уже называть меня Ником, дурень. Для парня, который заботится о том, чтобы все дело прошло без сучка без задоринки, ты что-то уж больно свободно бросаешься именами, да еще с балкона. Может, еще в гребаные газеты объявление дашь – пусть уж в «Чикаго трибьюн» напечатают, что мое имя вовсе не Кристиан Ньюсом?

Он кивает и делает глоток.

– Ты прав, Кристиан. Нижайше прошу меня простить. И, поверь, я понимаю, что тебе приходится есть всякую фигню, чтобы не испортить фигуру, на которую они все западают. Так что снимаю все мои предыдущие возражения и почтительно приглашаю тебя