Надменный индюк - Эмилия Марр

английского языка в маленьком городке, не было таких сумм, которые озвучивались медперсоналом больницы. Он же помог с перевозкой тела на родину. А дальше, – Соня тяжело вздыхает, – обо мне всё забыли, как будто меня и не было вовсе. Как будто я умерла вместе с мамой. И если моя душа действительно была мертва, то тело продолжало существовать в этом мире. Единственное, что соединяло душу и тело, – ненависть к тебе.

Я вздрогнула. Настолько искренне и резко прозвучали её слова.

– Я подпитывала себя этим чувством, представляла свою встречу с тобой. Я не знала как, но верила, что отомщу. И ты будешь так же страдать, как страдала я. Конечно, детский дом немного меня отрезвил. Там я поняла, что всё будет намного сложнее, чем мне казалось поначалу. А потом появились Андрей и Галя. Всё было более или менее нормально, но после концерта на восьмое марта и моего выступления на нём всё пошло куда-то не туда. Андрей стал как одержимый преследовать меня, за что я постоянно получала от Гали. А когда добровольно я ему не сдалась, он… они…

Настало время содрогаться от страха Соне. Она перевела дух и продолжила:

– Они мне показали, что такое действительно ненавидеть, а ещё бояться. И за это я ненавижу их ещё больше. Они дали мне понять, что такое страх. Страх быть избитой, брошенной в холод, полностью раздетой, обнаружить все свои вещи изрезанными в лохмотья, отравиться съеденным обедом, получить ожоги на теле от потушенных сигарет или смотреть, как подружку насилуют, и не иметь возможности ей помочь, или занять её место и самой стать изнасилованной… – я резко повернулась к ней, ища в глазах ответ на вопрос о последнем сказанном, – нет, он не успел, – понимая меня без слов, отвечает Соня, – хотел сегодня. Но не успел. И вот тут я должна поблагодарить тебя. Как бы я тебя ни ненавидела, то, что ты сделала сегодня для меня… Я не знаю, что сказать. Я не перестала желать тебе зла, но теперь я точно не желаю тебе смерти.

Глава 28

В ту ночь мы с ней не спали до рассвета. Говорили немного, больше молчали, раздумывая о том, что было уже сказано, и что осталось ещё на душе.

По факту мне было нечего излагать. Эти два года я просто существовала.

Да, кто-то, услышав, что я не была счастлива все два года в Майами, скажет, что «с жиру бесилась». Но я не жила. Я просто была, как данность. Ела, пила, посещала психотерапевта. И, возможно, так бы продолжалось и дальше, если бы не сны, в которых ко мне приходила мама и разговаривала. Просила помощи, но не своим нежным и до боли родным голосом, а мягким и мелодичным сопрано маленькой девочки. А я не могла ничем помочь. Даже близко подойти не получалось. Не дотягивалась руками, как бы ни старалась. Бывало, во снах она исчезала, я спешила к ней, рвалась, цепляясь за всё подряд, но ничего не помогало. Порой я начинала бежать к ней, но что-то тяжёлое как трясина засасывало мои ноги, и я не могла сделать и шагу, подтягивала своё тело руками, но все мои попытки были тщетны, а голос мамы всё звал и просил ей помочь.

И только когда я разобралась в своём сне, я совершила перелёт над Атлантикой. И как выяснилось – не зря. Мне действительно надо было это сделать.

Соня больше ничего не хотела рассказывать. Как она недовольным тоном добавила под утро: «Я и так слишком много наговорила».

Ей было некомфортно поначалу у меня дома, и поэтому первую половину ночи мы просидели на кухне за горячим чаем. Потом поняли, что проголодались, и приготовили вкуснейшие вареники. Вернее, готовила Соня, а я лепила.

После мы переместились на диван и смотрели комедию. Да так и уснули обе перед экраном телевизора.

Весь следующий день ходили полусонные, заказали домой вредной еды и снова сидели перед монитором и смотрели фильмы. Делали всё возможное, чтобы отвлечься от реальности и не думать о том, что произошло.

Квартира у меня в американском стиле. Гостиная и три спальни: родительская, моя и для гостей. Как раз там я и постелила Соне. Думала у себя её уложить, чтобы она не боялась ночью на новом месте, но потом передумала. Так как я только вернулась, у меня в комнате стоял неразобранный чемодан, и вообще был бардак. Вещи распаковывать совсем не хотелось, хотя я прекрасно знала, что обратно не вернусь, и квартира, которую мы снимали с родителями, уже сдана. И всё равно меня не покидало чувство, что я тут ненадолго.

Утром второго дня позвонил дядя Саша и сказал срочно приехать к ним. Вот тогда все и закрутилось.

Он беспокойно ходил туда-сюда. Уж не знаю, что ему рассказал его сын, но дядя выглядел очень озабоченным. Завел нас в свой кабинет и спокойно, но со всеми подробностями обо всём расспросил Соню. После, отправив её кушать вкусности тёти Тани, поругал меня за самодеятельность. Но не успела я ещё выйти из его кабинета, как он звонил по своим знакомым и узнавал, как и что лучше сделать. И началось.

Сначала написали жалобу на руководителя детского дома, её быстро рассмотрели, но с отстранением тянули пару дней, так как оказалось, что родной отец этого Кощея является мэром города.

Но связи дяди – с верхов, как-никак столица. Поэтому после угрозы: «Пока дело не дошло до прокуратуры», папенька отступил. Не успели мы обрадоваться такому приятному началу, как вылезла ещё одна проблема.

Пользуясь руководящей должностью, мэр продал здание приюта с торгов как «убыточное для города» за копейки, и не кому-нибудь, а своему незаконнорожденному сыну, которым оказался тот самый Константин Николаевич, то есть Кощей.

И на данный момент администрация города арендует у него это здание для детей, которые оказались без родительского опеки.

А когда мы захотели сместить с должности этого Константина Николаевича, вся их схема всплыла.

Обо всех их махинациях мы узнали от Татьяны Николаевны, которой Кощей приходится сводным братом по матери, а по свидетельству о рождении – родным.

Документацию их аферы проверили – всё чисто провернули, он мэру никто, тут не подкопаться.

Поэтому встал вопрос о том, чтобы перекупить здание у Кощея. Сумма большая. Возможно, дядя Саша и смог бы выкупить это здание, но он этого не сделал. И как выход из ситуации – выкупить его по