Мой неуловимый миллиардер (СИ) - Татьяна Романская

когда вы вместе, он не может отвести от тебя глаз. Если другой мужчина осмеливается приблизиться к тебе, он придумывает какой-нибудь предлог, чтобы вмешаться.

Я качаю головой.

— Ты надумываешь. Он просто присматривает за мной, потому что я лучшая подруга его сестры.

Саша показательно смеется.

— Этому человеку плевать на всех, кроме своих детей. Он не стал бы заботиться о тебе, как бы сильно Арина ни просила.

Я скрещиваю руки на груди, нервы берут верх.

— Он мой научный руководитель, Саш. Это его работа — заботиться обо мне.

— Ты правда хочешь сказать, что больше между вами ничего нет?

Я киваю, хотя моя уверенность в себе в лучшем случае шаткая.

— Отлично, давай проверим на практике. Он сейчас идет в нашу сторону и выглядит не очень счастливым. Интересно, что он сделает, — говорит он, наматывая прядь моих волос на палец и наклоняясь, — если я поцелую тебя в щеку?

Он садится и наклоняется ко мне. Его губы касаются моей щеки, поцелуй в лучшем случае целомудренный, такой же, как если бы я целовала Колю или Лену.

— Валерия! — огрызается Фома.

Я замираю и поворачиваюсь к нему, убийственное выражение его лица заставляет мое сердце биться сильнее.

— Ну вот и все, — бормочет Саша себе под нос. — Похоже, я был прав.

— Держи свои гребаные руки подальше от нее, — угрожающе выдает Фома, но Саша лишь издевательски усмехается.

— Или что?

— Или она станет последним, к чему ты в своей жизни прикоснешься.

Я поднимаю руки вверх, понимая, что мы привлекаем внимание слишком много внимания окружающих.

— Успокойтесь, — говорю я, мой голос мягкий и настоятельный. — Вы оба.

— Валерия, — почти рычит Фома, не сводя глаз с Саши. — Собирай вещи.

Саша ухмыляется и бросает на меня свой фирменный «я же говорил» взгляд, и я тяжело вздыхаю, во мне бурлит чистое отчаяние. У меня возникает искушение наброситься на Фому с кулаками, но это только привлечет еще больше внимания, поэтому я поднимаюсь со своего места и собираю документы, тихонько закипая от злости.

— Поговорим позже, — и Саша с готовностью кивает, беззастенчиво улыбаясь.

Я напряженно слежу за Фомой, и его ярость, заполняющую все пространство вокруг, почти можно потрогать руками. О чем он думал, решив так налететь на нас? Он знает, как много мы поставили на карту.

Как только за нами закрывается дверь кабинета, я поворачиваюсь к нему лицом, и меня переполняет раздражение и разочарование.

— Что, черт возьми, ты себе позволяешь? — огрызаюсь я.

— Ты злишься на меня? Правда? Какого хрена он так тебя целовал? Почему он всегда так отвратительно близок к тебе? Каждый раз, Лера. Почему ты всегда с ним?

Я позволяю своей сумке соскользнуть с плеча и упасть на пол, держась за последнюю ниточку терпения.

Нет. Слишком поздно.

Я подхожу к нему и прижимаю указательный палец к его груди.

— Он мой друг, Фома, а ты ведешь себя как полный мудак. Я не собираюсь терпеть твою манию контролировать мое общение, так что если думаешь, что можешь указывать мне, с кем я могу дружить, а с кем нет, то ты сильно ошибаешься. Если ты думаешь, что у меня не может быть друзей-мужчин, то можешь сразу идти к черту.

Он обхватывает рукой мое запястье и притягивает меня ближе.

— Мне абсолютно все равно, есть ли у тебя друзья-мужчины, любимая. Но ты сильно ошибаешься, если думаешь, что я позволю кому-то трогать мою девочку. Ему лучше держаться на расстоянии, потому что я уже сыт им по горло.

Он крепко сжимает запястье и проводит свободной рукой по моим волосам, грубо откидывая мою голову вверх.

— Ты моя, — говорит он, его голос груб. — Никто не может прикасаться к тебе, кроме меня.

Он опускает свои губы к моим, грубо захватывая мой рот, его поцелуй почти жестокий. Он поворачивает нас так, что я оказываюсь прижатой к двери, и я целую его в ответ изо всех сил. Нас обоих переполняет разочарование от того, что нам приходится хранить отношения в тайне, от того, что скоро приедет его бывшая жена и нам придется столкнуться с реакцией детей и моей семьи. Такие срывы — всего лишь вопрос времени.

Фома обхватывает мою талию руками и приподнимает меня, чтобы я могла обхватить его ногами, от его прикосновения с моих губ срывается стон. Он задирает мое платье и грубо сдергивает нижнее белье, толкая в меня два пальца.

— Конечно, ты уже такая мокрая. Ты ведь хочешь меня, правда, любимая?

Я киваю, стараясь не отрываться от его губ.

— Да. Пожалуйста, Фома. Ты мне нужен.

— Скажи мне, что будешь хорошей девочкой. Скажи, что не позволишь ни одному мужчине прикоснуться к себе. Скажи, что ты моя, и я трахну тебя у этой двери прямо сейчас.

Я смотрю на него, а он гладит меня между ног, не давая сосредоточиться или сопротивляться.

— Скажи это, Лера.

— Я буду хорошей девочкой, Фома. Я твоя. Только твоя. Никто и никогда не прикоснется ко мне, кроме тебя, я обещаю.

Он ухмыляется и тянется ко мне, чтобы расстегнуть пояс. Мои глаза закрываются, когда он входит сразу на всю длину.

Фома закрывает мне рот рукой и качает головой, сдерживая рвущиеся с губ стоны.

— Помни, где мы находимся, любимая, — говорит он, и я оглядываю его кабинет. В коридоре за этой дверью наверняка ходит много студентов, и нам не стоит заниматься здесь такими вещами, но мы не можем ничего с собой поделать.

Он прижимает одну руку к моим губам, а другой придерживает меня, вжимая в дверь, его толчки глубокие и жесткие, крайне жадные и нетерпеливые.

— Моя, — рычит он, и я изо всех сил стараюсь подавить стон. — Каждый миллиметр твоей кожи — мой, Лера.

Фома прижимается лбом к моему лбу, когда я снова случайно оказываюсь слишком громкой.

— Ты будешь тихой для меня?

Я стараюсь подавить стоны, но не могу. Я целую его изо всех сил, принимая все, что он мне дает. Сегодня я испытываю чувство отчаяния. Моя потребность в нем сильнее, чем когда-либо прежде, и я не могу насытиться. Мне нужен он внутри, так близко, как только можно, и этого все равно недостаточно, чтобы справиться с бесчисленными неуверенностями и тревогами, которые тяготят меня каждую секунду.

Он отрывает свои губы от моих, чтобы посмотреть мне в глаза, и выражение его лица говорит мне, что он уже на грани.

— Я люблю тебя, Лера, — выдыхает он за мгновение до того, как глубоко войти в меня, его последний толчок жесткий и