Прокаженная - Гелена Мнишек

— Лучше держитесь этой стороны, так надежнее! — засмеялся Вальдемар.

Панна Рита молча удалилась в глубь леса.

Никому не хотелось возвращаться в замок, когда подошел час обеда. И майорат устроил очередной сюрприз. Когда гости, поддавшись уговорам Трестки отправиться ловить рыбу, пошли к реке, внезапно громко и мелодично запели трубы.

Все остановились в удивлении:

— Что это значит? Что за сигнал?

— Приглашение к обеду, — ответил Вальдемар, И подал руку княгине Подгорецкой.

В тени развесистых дубов, на поляне, все увидели накрытый к обеду длинный стол. Вокруг стояли высокие шесты с венками из дубовых листьев и знаменами с гербами Михоровских; такие же венки и вымпелы, подвешенные над поляной, образовали над столом подобие шатра; скатерть была расшита гербами и охотничьими сценами. Серебро, хрусталь, фарфор тоже были украшены охотничьей символикой. Кресла — из лосиных рогов. Корзины с фруктами стояли на подпорках из оленьих рогов. Вместо лакеев вокруг стола стояли ловчие, вооруженные револьверами и ножами. Ими распоряжался главный камердинер замка. Меж деревьев виднелся полотняный шатер, предназначенный для слуг и поваров.

— Вы сегодня увидите нечто похожее на знаменитые глембовические охоты, — сказал князь Подгорецкий барону. — У майората отменные угодья, счет зверям идет на тысячи. А какие чащобы!

Обед затянулся надолго. Идея Вальдемара оказалась всем по вкусу. Не только молодежь, но даже пани Идалия и графиня Чвилецкая выглядели веселее и естественнее, чем обычно. Вальдемар главенствовал в шутливом разговоре. Трестка кричал громче всех. При каждом тосте ловчие громко играли в фанфары. В перерывах меж тостами играл оркестр, и эхо веселых разговоров доносилось до реки.

Сначала Стефа держалась чуть напряженно: практиканты Вальдемара напомнили ей Пронтницкого. Но занимавший ее разговором Вилюсь Шелига быстро развеял ее грусть. Стефа удовлетворенно отметила, что Вальдемар держится с ними совершенно свободно и весело, не делая разницы меж ними и Вилюсем с Тресткой, а они, в свою очередь, обращались к нему почтительно, но без тени подобострастия. Однако Стефа подметила и кое-что другое, удивившее и разгневавшее ее. Она видела, что стала центром внимания всех без исключения слуг. Все, начиная от камердинера и главного ловчего, украдкой приглядывались к ней, выражая свое уважение, а когда Вальдемар провозгласил тост за ее здоровье, фанфары прозвучали особенно громко. Практиканты поглядывали на нее без назойливости, как хорошо воспитанные люди, но изредка переводя взгляды с нее на майората. Стефу это беспокоило, она чувствовала себя уже не так свободно.

Вскоре все объяснилось.

Вальдемар, разливая вино, приблизился к ней. Она отодвинула бокал:

— Спасибо, мне достаточно.

Склонившись над ней, он улыбнулся:

— Я как раз собирался провозгласить тост в честь молодости и счастья, воплощением которых являетесь вы. Такого тоста пропускать никак нельзя.

— Это хорошо, но я не хочу быть воплощением пьянства, — ответила она сухо.

— Ну, от этого вы надежно защищены, — сказал он порывисто и отошел, слегка нахмурившись.

Сидевший рядом Вилюсь Шелига спросил с любопытством:

— А вы знаете, за кого вас здесь некоторые принимают?

— За кого? — удивилась Стефа.

— За графиню Барскую, предполагаемую невесту майората.

— Да-а?

Стефа застыла. Ей вспомнилось, как назвал ее молодой графиней камердинер в замке. Теперь ей стало понятно странное поведение слуг…

Жар ударил в голову. Она повторяла про себя: «Графиня Барская… невеста майората. Никогда о ней не слышала. Какая она? Как выглядит?»

— Почему вы сказали «предполагаемая»? — спросила она громко.

— Потому что это так и есть, — пожал плечами студент. — Майората хотят женить на ней, но он не спешит, хоть эта одна из лучших в стране партий. Предполагаемая невеста жаждет стать ею, но сомневаюсь, что дождется — майорат капризничает…

— А почему меня принимают за нее? Разве я на нее похожа?

— Никто в Глембовичах ее не видел — я, кстати, тоже, но слуги наверняка что-то прослышали об этих матримониальных проектах и решили, что вы и есть избранница майората. Они вас никогда не видели, и вот…

Он поколебался.

— И что? — смело подхватила Стефа. Вилюсь искоса взглянул на нее:

— Да ничего. Попросту видят в вас свою будущую хозяйку.

Стефа нахмурилась, чувствуя, что Вилюсь не сказал ей всего, и сухо сказала:

— Что ж, придется их разочаровать.

Она пыталась казаться веселой, но все ее хорошее настроение моментально улетучилось. Она болтала, шутила, но внутренне была вся напряжена. Будь Вилюсь внимательнее, он заметил бы, какую перемену вызвали в ней его слова. Но он не заметил. Развлекал Стефу за обедом и занимал потом, когда на закате гости плыли на лодках назад в замок.

За прекрасным ужином вновь поднимались тосты и звучали фанфары.

Часы на башне отзвонили полночь, когда экипажи вновь выехали в еловую аллею. Ехали в том же порядке, что и утром, — майорат сопровождал гостей в Слодковцы, где они должны были ночевать. Только Люцию пани Эльзоновская забрала к себе. Ее место в бричке заняла панна Михалина.

Графиня Паула тихо разговаривала с бароном. Панна Рита дразнила Трестку. Стефа вновь сидела рядом с Вальдемаром — он так решительно подал ей руку и усадил на козлы, что она не стала протестовать, опасаясь привлечь всеобщее внимание.

Когда бричка въехала в аллею, ряды черных сосен зашевелились и глухо зашумели, ночной ветер посвистывал в кронах, словно пугливо жалуясь кому-то. Вальдемар склонился к Стефе.

— Мои ели прощаются с вами, — сказал он мягко, но с неким натиском.

— Они так грозно шумят, — шепнула Стефа.

— Это мои друзья, значит, и ваши тоже. Они говорят с нами, и я их понимаю. Вам понравились Глембовичи?

— Здесь великолепно!

— Они твои! — тихонечко прошептал Вальдемар, не владея собой.

Грохот копыт по каменным плитам заглушил его слова и вывел из задумчивости Стефу, чье сердце замерло на миг.

Бричка с оживленно болтавшими гостями ехала меж посеребренных лунным светом полей.

XX

После приема в Глембовичах Вальдемар отвез своих гостей в Слодковцы и сам остался там ночевать. Утром в нем ожили тысячи вопросов и сомнений; не в силах отыскать на них ответа, он распрощался и отбыл. Он был зол на себя, на свое поведение со Стефой. Сцена в портретной галерее и его слова в бричке вставали перед ним живым укором. Он чуточку боялся новой встречи со Стефой, думая, что после всего услышанного от него она встретит его либо насупившись, либо с триумфальной усмешкой, обычной у женщин в таких ситуациях. Не хотел сердить ее, но еще больше боялся этой усмешки, быть может, предчувствуя, что образ Стефы тогда померк бы в его душе. А этого он инстинктивно пытался не допустить. В бричке после им произнесенных значительным тоном слов она сидела тихая, угнетенная, говорила мало и с усилием, да и то обращаясь не к нему, потому что сам он сидел после этого молча.